Тем не менее, среди всей этой шушвали было и еще кое-что. Браслет. Ножной. Серебряный. Гравировка на нем выполнена рукой настоящего мастера. Работа настолько филигранная, что сразу же напрашивается вывод о принадлежности данного произведения искусства к иной, более развитой в технологическом смысле цивилизации. Браслет был очень стар. Насколько — так с лету и не определишь. Для этого необходимо быть экспертом и иметь в своем распоряжении соответствующее оборудование. Шикарная вещь. Степан, как завороженный, вертел его в руках, то силясь прочитать надпись на неизвестном языке, что змеилась вслед за прихотливым узором, то нажимал пальцем на основании хитроумной застежки и тогда браслет раскрывался с тихим щелчком. Выпускать вещицу из своих рук ну никак не хотелось.

— Сколько? — спросил он наконец продавца, тщетно силясь убрать из своего голоса нотки крайней заинтересованности.

Его, как ни странно, поняли, ответив, правда, нечто невразумительное на своем языке. Тогда Степан извлек из кармана все, что в нем было и, не чинясь, высыпал на тряпицу прямо поверх валяющихся на ней безделушек. Браслет при этом из рук он так и не выпустил и сейчас цепким взглядом следил за старой каргой, которая пересчитывала его состояние. Та то и дело сбивалась, начинала считать вновь, шамкая и шевеля высохшими бесцветными губами, ввалившимися в глубокий провал щербатого безобразного рта. Наконец она удовлетворенно кивнула и даже вернула Степана сдачу — шесть четвертушек. Вот и все, что осталось от его наверняка немалого по местным меркам утреннего заработка. Тем не менее, он был доволен. Очень доволен. Степан уже знал кому достанется этот браслет и достанется вполне заслуженно. Достанется он той, которая спасала его от неминуемой смерти не единожды, и неизвестно сколько еще раз ей суждено будет это сделать. Он отошел от прилавка, не позабыв прихватить свою корзину с яблоками. Браслет в нее он положить не рискнул, а просто сунул его в карман. Ближе к телу, чтобы ощущать приятную тяжесть покупки.

Степан не успел сделать и пары шагов, когда почувствовал сильнейший толчок в спину и грузно плюхнулся наземь лицом вниз, приложившись так крепко к ней подбородком, что едва не заорал от режущей боли. С трудом заставил себя повернуть голову ради того, чтобы встретиться глазами с ощерившимся в глумливой полуулыбке рослым воином. Рядом с ним стояли еще двое — дружки ухмылялись точно так же, как и их предводитель, откровенно наслаждаясь тем, что открывалось сейчас их взорам: безвольный калека, широко раскинувший руки словно птица. Его костыли-крылья разлетелись в стороны, а из перевернутой корзины высыпались яблоки — все до единого, и сейчас валяются, где попало. Одно из них только что воин демонстративно раздавил ногой.

Встать. Костыли совсем близко. До ближайшего можно дотянуться пальцем. Бросил быстрый взгляд на сиртей. Те ничего не предпринимали, уверены в себе до крайней степени. Это хорошо, это правильно. Второй костыль оказался чуть дальше и когда Степан, изгибаясь словно гусеница, пополз к нему, послышались смешки. Поначалу смеялся кто-то один, буквально через мгновение ему вторили уже все остальные, причем смешков было гораздо больше, чем самих воинов. Смеялись все кто был рядом, и кому посчастливилось наблюдать воочию эту потешную картину. Вражина с забитым землей ртом корячится, ползет к своей палке. Ни на что не способное, бессильное ничтожество, которое можно раздавить сейчас так же легко, как и то яблоко, что вывалилось из его корзины.

Пальцы Степана сомкнулись на втором костыле. Так, а вот теперь пора. Главное подняться, не делая резких движений и выглядеть при этом настолько униженно, чтобы никому из них не пришло в голову вновь толкнуть его наземь. Встать. Встать и подойти к троице как можно ближе, благо они стоят совсем рядом друг возле друга. Перенес вес на левый костыль, ударил резко и коротко сомкнутыми костяшками пальцев правой руки в кадык главарю и тот тотчас же захрипел, оседая на землю. Второй сирть рыпнулся на выручку товарищу, рыпнулся очень удачно, сокращая дистанцию до минимума. Ему досталась «медвежья лапа» — удар тыльной стороной ладони снизу вверх, в основание носа. Успел заметить брызнувшую из ноздрей этой падали кровь и сразу же упал как подкошенный — это третий воин опомнился, наконец, и сообразил подсечь его несущий костыль. Не успел еще Степан коснуться спиною земли, а воин уже сидел на нем сверху и долбил по черепу кулаками с такой методичностью, которой позавидовал бы бывалый боксер. Бил мощно, словно кувалдой. Некоторые из его ударов Степану удавалось блокировать, но та часть, что попадала по цели, заставляла его сознание «плыть». О контратаке нечего было и думать — он сосредоточился на обороне, стараясь перекрыть руками как можно большую площадь. От одного из таких ударов в носу что-то хрустнуло, и мозг взорвался такой дикой вспышкой боли, что в глазах на какое-то время стало темно. Что-то неладно было и с челюстью. Сейчас его больше всего волновало, уцелели ли зубы. Стоматологов-то нет. Нет стоматологов. Мысль эта билась подобно приливной волне, и, хотя тело его казалось бы напрочь перестало подчиняться, руки сами возвращались в нужную позицию, не давая воину нанести решающий удар, после которого рот Степана превратился бы в точную копию щербатого рта старухи, только что продавшей ему браслет.

Постепенно ливень ударов почему-то пошел на убыль, а затем и вовсе сошел на нет. Желая, во что бы то ни стало, выяснить причину происшедшей метаморфозы, Степан заставил-таки себя разлепить наименее пострадавший, как ему казалось, глаз и был вознагражден видом побуревшего, перекосившегося от боли лица нападавшего. Сиртя задыхался. Задыхался, как в свое время задыхался Степан. Ну конечно, Улуша. Несомненно это ее проделки.

Так оно и оказалось. Воин исчез из поля зрения, сбитый мощным ударом ноги, а на его месте тут же появилось встревоженное лицо его желтоглазого ангела-хранителя.

— Живой я, живой, — в подтверждение своих слов он выдавил из себя ободряющую улыбку, но так как улыбаться было слишком больно, то она быстро угасла, а за улыбкой угасло и сознание Степана.

Когда Улуша затащила в шатер грузное тело демона и с трудом взгромоздила его на полати, Варвара грешным делом подумала, что душа болезного отлетела наконец-таки от его бренной оболочки и сейчас была уже на полпути к подземным чертогам Темного Властелина. Впрочем, Улуша быстро разубедила ее в обратном, и сейчас они вместе хлопотали над пострадавшим. На лице Сероглазого, похоже, не осталось ни единого живого места, оба глаза заплыли, а нос наверняка был сломан. Варвара вправила его одним четко выверенным движением кисти и заходилась делать холодные примочки. Улуша же суетилась скорее бестолково, нежели с пользой: то руку демону поправит, то к груди притулится, с тревогой вслушиваясь в биение его черного сердца. Да что с ней такое, в самом деле? Словно подменили подругу, завсегда такую собранную, целеустремленную. Наконец не выдержала, гаркнула:

— Да уймись ты наконец!

Улуша же, казалось, и не заметила ее грозного окрика:

— С Сероглазым все будет хорошо? Он точно поправится?

— Да поправится он, поправится твой Сероглазый.

— А глаза его видеть будут?

— И глаза видеть будут. От хорошего мордобоя еще никто не умирал.

— А нос?

— Так, все, хватит, — оторвавшись от своего занятия, Варвара приблизилась к Улуше и сильно встряхнула ее за плечи. Затем, сама не зная почему, крепко обняла, прижала к себе покрепче, и вдруг с нескрываемым удивлением ощутила, как подруга вздрагивает, щедро роняя из своих глаз непрошенную влагу. Потрясение Варвары было настолько велико, что она застыла даже, совершенно не зная, что делать дальше.

— Ну ты это, успокойся. Чего уж там. Выживет твой демон. А потом глядишь — и ногами своими ходить начнет, — нашла она наконец слова утешения, но Улуша разрыдалась еще пуще прежнего, чем окончательно сбила Варвару с толку.

Неожиданно, положение спас вездесущий староста Сергий, что ужом проскользнул за полог шатра. Стоило ему лишь негромко кашлянуть в кулак, как стенания Улуши тотчас же прервались, а слезы высохли, словно и не было их. Никогда на людях Улуша не покажет своего горя, даже если сердце ее разбито, а душа просится прочь из тела — лишь бы не видеть страданий невесть откуда свалившегося ей на голову мятежного демона!