— Вам нехорошо?

Полный сочувствия взгляд корнета отрезвил Степана.

— Нормально, — медленно, стараясь не показать как же сильно он хочет этого на самом деле, Степан задернул занавеску и выдохнул застоявшийся в груди воздух. Вот, так значительно лучше.

Попетляв еще минут пятнадцать по улицам города, фургон, скрипнув рессорами, остановился, а из-за полога показалось слегка взволнованное лицо их сопровождающего.

— Значит так, — Кольбе говорил очень тихо, чтобы его могли услышать лишь те, кто находится внутри. — Сидим здесь, не высовываемся. Я сейчас в секретариат и обратно. Как вернусь — тогда и решим, что делать дальше, — сказал — и тотчас же исчез, оставив Степана с Джевехардом в полном недоумении.

— Можешь определить, где мы находимся?

— Попробую, — корнет неопределенно пожал плечами и виновато добавил: — Я город не очень хорошо знаю.

— Почему? — откровенно говоря, Степана не очень то и волновал данный вопрос, но говорить о чем-то было надо, тем более что унтерфельдфебель, судя по всему, ушел надолго и навряд ли вскоре вернется.

— Наш полк на территории императорской резиденции был расквартирован. Сами понимаете: закрытая зона, новичков, таких как я, в город и вовсе не выпускали. Хотя мне кажется, что я узнаю это место, — чуть приоткрыв занавеску, он еще какое-то время внимательно вглядывался в окно. — Да, точно знаю. Мы на постоялом дворе купца Семидорьева, одного из самых уважаемых людей в городе, известного ростовщика и мецената, владеющего к тому же еще и доброй частью городской недвижимости.

Пока Джевехард с похвальным энтузиазмом трепался, расписывая так и этак достоинства этого матерого купчины, Степан думал о том, как бы полученную информацию использовать, так сказать, в своих личных целях. Надежды на то, что Кольбе удастся утрясти ситуацию с канцелярскими служащими императрицы и в скором времени добиться высочайшей аудиенции с оной у него не то чтобы не было — нет, была, конечно, иначе зачем весь этот сыр-бор, но альтернативный план в случае провала оказался бы совсем не лишним.

Взвесив все «за» и «против» Степан признал, что купец для этой цели подходит почти идеально: этакая одиозная фигура, не примкнувшая ни к одной из политических партий, с толстой мошной и непомерно высокими моральными устоями, которые на поверку почти всегда оказываются лишь ширмой, прикрывающей всепоглощающую жажду к наживе. Из своего прошлого жизненного опыта он знал: у таких господ как этот Семидорьев и лапы волосатые во всех мало-мальски значимых государственных учреждениях имеются. Да что там: сама матушка-императрица, по идее, должна водить с ним знакомство!

Данная идея Степану понравилась настолько, что он даже едва не сболтнул о ней корнету и лишь в самый последний момент попридержал язык. Нет, не стоит посвящать юнца в его планы, мало ли потом как дальше все обернется?

Кольбе вернулся лишь к вечеру. Усталый, весь какой-то взмыленный и к тому же еще и злой как черт. Залез в фургон, уселся на койку, что располагалась прямо под койкой Джевехарда, да так и застыл пнем трухлявым, ненавидящим взглядом буравя ни в чем не повинного Степана. Лицо его стало чернее тучи, на нем так и было написано крупными буквами: «Откуда только вы все взялись на мою голову?»

— Что, зря сходил? — Степан приложил все силы для того, чтобы вопрос его прозвучал как можно более нейтрально.

Унтерфельдфебель не ответил. Скривился лишь, как будто от зубной боли, да сильнее сжал и без того крепко стиснутые челюсти.

— Совсем все плохо?

— Бумагомаратели ххеровы. Аудиенция назначена на двадцать восьмое число.

Степан присвистнул. Ничего себе, это же ждать две недели надо! Да, местная бюрократия оказалась на высоте в этом казалось бы свободном от подобного недуга обществе. Две недели это слишком, за две недели имперцы вполне могут успеть подтянуть с фронта дополнительные силы к осажденному городу и взять в кольцо собранное с таким трудом Клекрием войско!

— Две недели! — даже юнец-корнет понимал это и сейчас с любопытством таращился на Степана.

Ему было невероятно интересно: насколько глубоко посланец сиртей осознает сложившуюся ситуацию? Да и вообще: осознает ли? Ведь с самого раннего детства ему вдалбливали, что сирти — дремучие дикари с первичными зачатками интеллекта и вот теперь, глядя на сидящего перед ним человека с проницательным взглядом серо-стальных глаз, от внимания которого, казалось, ничто не может укрыться, он с удивлением убеждался в обратном.

— Хорошо, все свободны. Дальше я справлюсь сам. И — спасибо за помощь.

Слова Степана оказались для обоих его попутчиков полнейшей неожиданностью, даже Кольбе на какое-то время вышел из своего ступора:

— То есть как? Аудиенция записана на мою фамилию. Без меня у вас нет никаких шансов попасть на прием к императрице!

— Через две недели тема станет неактуальна. Или я попаду к императрице прямо сейчас, или общение с ней потеряет всякий смысл. Уверен: вы и сами понимаете это.

Унтерфельдфебель все еще сомневался, какая-то внутренняя борьба шла внутри него.

— Езжайте Кольбе, езжайте. Передайте своему начальству, что вы долг по отношению ко мне выполнили сполна.

— Что ж, я уеду. Но вот насчет корнета я бы советовал не торопиться. Видите ли, Джевехард является весьма неудобным свидетелем, единственным выжившим человеком из вашего эскорта в той роковой перестрелке. Стоит ему вернуться в свой полк, и НКВД непременно прознает об этом.

— Ему грозит опасность?

— Естественно. В первый раз они сработали не очень чисто, но я бы на вашем месте не делал ставки на то, что подобное может повториться. Пока вы на свободе и живы — жизнь Джевехарда находится под угрозой.

Степан с корнетом переглянулись. Обоим как-то не приходило в голову, что дела обстоят настолько плохо.

— Спасибо, Кольбе.

— Что с фургоном? Я могу его оставить вам.

— Не стоит.

Степан отрицательно помотал головой, еще раз сердечно поблагодарил Кольбе и выбрался на свет Божий. Следом за ним выпрыгнул Джевехард. Унтерфельдфебель покидал кибитку фургона последним, в правой руке его был зажат некий матово поблескивающий предмет, в котором без труда угадывались очертания пистолета. Не чинясь, он протянул свою игрушку Степану.

А вот от такого подарка отказываться явно не стоило! Старый знакомец, «Вальтер П-38ой», устроился в его ладони как влитой, привнеся с собой ту самую твердокаменную уверенность, которой в последнее время Степану так не хватало. Отправляясь в Петроград в качестве посла, он вынужден был сдать свое оружие — таким было одно из требований Ильсы, вполне законное, как он тогда полагал.

— К нему есть три запасных обоймы. Будешь брать?

И от этого приятного довеска Степан не нашел в себе сил отказаться. Обоймы рассовал по карманам, «Вальтер» после недолгих раздумий нашел свое место за поясом. Попробовал оценить себя со стороны: нет, не офицерский у него сейчас вид. Скорее уж вид гопника, разбойника с большой дороги, но уж никак не офицера вермахта.

— Кобура есть?

— Держи, — Кольбе принялся торопливо отстегивать свою. Видно было, что ему не терпится их покинуть.

Степан унтерфельдфебеля за это нисколько не осуждал. Кто они ему по большому счету? Никто. Лишь часть нелицеприятного задания, за которое не полагается ни похвалы, ни наград, зато существует немалая возможность получить пулю в спину.

Они оба проводили глазами штабной фургон и, не сговариваясь, побрели туда, откуда зазывно звучали звуки гармони.

Если снаружи постоялого двора, несмотря на вечерний полумрак, по-прежнему было жарко, то вестибюль порадовал приятной прохладой. Каким образом прощелыге-купцу несмотря на прямо скажем, довольно невысокий уровень развития местных технологий, удалось добиться подобного эффекта, Степан не знал, а, впрочем, и не особо стремился стать обладателем подобного знания.

— Нам двухместный номер дайте, пожалуйста.

— Односпальный? — сверкнув белозубой улыбкой, девчушка за стойкой смешливо сморщила носик и принялась разглядывать пришельцев с таким неуемным вниманием, что Степану даже стало как-то неуютно под пристальным взглядом ее вызывающе-голубых глаз.