Он зябко передернул плечами, хотя в карете стояла невыносимая жара. Подсел поближе к окну, отодвинул в сторону малиновую занавеску, украшенную позолоченными имперскими орлами. Смотреть особо было не на что. Карета на полной скорости неслась по широкому, прямому как стрела дорожному тракту, проложенному по запыленной, изнывающей от жажды степной пустоши. На небе ни облачка. Сколько прошло времени с тех пор, как карета, провожаемая нестройным гулом и гиканьем толпы, вырулила из северных ворот Геттингена, Степан не знал. Суток трое? Возможно. А может быть и все четверо?
Они мчались почти без остановок, не задерживаясь ни в одном из населенных пунктов, минуя все без исключения гостиницы и постоялые дворы. Летели, словно за ними сам черт гнался. Спрашивается, к чему нужна такая спешка, зачем загонять до полусмерти лошадей и эскорт, насчитывающий ни больше ни меньше как пятьдесят пять всадников в крикливых шутовских мундирах? Гусары, мать их за левое подреберье! Следует признать, матушка-императрица большая любительница пустить пыль в глаза.
Внезапно карета остановилась так резко, что Степана кидонуло на переднюю переборку и крепко впечатало в нее переносицей. Выстрел. Еще один. Рослый красавец-гусар на взмыленном скакуне проносится мимо, зачем-то вытянув перед собою саблю. Степан краем глаза успевает заметить его мелькнувший в окне силуэт и тотчас же падает на пол, срастается с ним, каждой клеткой своего тела ощущая, как целый веер из пуль насквозь прошивает карету буквально в нескольких сантиметрах у него над головой.
— Гони!!! — слышится чей-то дикий, почти нечеловеческий крик, и карета, в одно мгновение набирая скорость, уносится вдаль, подальше от того места, которое едва не стало для него могилой.
Сзади слышатся новые выстрелы. На этот раз гусары успевают ответить на них из своих укоротов: короткоствольных, с виду крепко напоминающих УЗИ, автоматов. Редкое оружие в этом мире. Изготавливается исключительно по спецзаказу малыми партиями, стоит на вооружении личной гвардии императрицы — тех самых пресловутых гусар. Хорошее оружие, надежное, годится правда разве что только для ближнего боя, преимущественно в условиях города. Ни дальности у этих автоматов нет, ни точности, зато кучность и скорострельность на высоте.
Во время одной из остановок, а точнее выходов «по нужде», Степану удалось подержать один такой в руках — поручик из гусарской свиты посодействовал ему в этом, дав чудесную возможность насладиться эстетическим видом и прекрасными эргономическими свойствами данного оружия.
А сейчас тот поручик скорее всего либо уже мертв и отправился на небеса, либо погибнет в самом ближайшем будущем. Степан на этот счет предпочитал не обманываться. А как же иначе? Тот, кто организовал на них засаду, несомненно, толк в этом деле знал. На улице день-деньской, видимость преотличная. Участок дороги, на котором совершено нападение, девственно чист, словно черепушка товарища Котовского. Ни травинки на нем, ни былинки, ни неровностей ландшафта — как на ладони все. Знай себе, нажимай на курок да усмехайся в усы, если они конечно у тебя есть. Нет, поручику уже ничем не помочь, как не помочь, в принципе, и остальным ребятам, которые сложили свои головы ради того, чтобы он, Степан, успел ускользнуть и выполнить предначертанную для него роль.
Карета остановилась. Топот ног, скрип распахнутой дверцы, и на горизонте появляется испуганное лицо подростка. Одет паренек точно в такую же шутовскую форму как и его товарищи.
— Господин Махров! — голос у подростка ломается, глаза до краев наполняются непрошенной влагой. Еще минута — и он зарыдает навзрыд.
— Чего тебе? — Степан говорит нарочито строго, потому как прекрасно понимает: только эта его напускная строгость поможет ему удержать одного из своих кучеров от истерики.
— Петрович… там!!!
Делать нечего, надо выбираться из кареты. Выбираться, хотя голова раскалывается от боли, а из разбитой переносицы ручьем течет кровь, собирается на полу овальной лужей.
— Вы ранены.
— Отстань! — Степан сердито отмахивается от молодого гусара и, прижав к носу набухший от крови платок, начинает медленно, осторожно продвигаться к распахнутой дверце. Ему почему-то отчаянно не хочется забрызгать своей кровью сидушку, обтянутую шикарным малиновым бархатом.
Вылез. Прислушался к отдаленной перестрелке. Нет, там без шансов. Бой уже подходит к концу, скоро вся его свита погибнет, так и не успев нанести существенного урона нападающим. Вся, исключая разве что вот этого нескладного парня.
— Ну что там у тебя?
— Петрович! — словно опомнившись, подросток тут же срывается с места.
Степан едва поспевает за ним, орошая землю капающей с платка кровью.
Старший кучер был мертв. Одного-единственного взгляда оказалось достаточно для того, чтобы понять это. Пуля прошла навылет через висок, слегка под углом, и вышла в районе правого уха, отхватив от него изрядный кусок. Бесцветные, покрытые мутной паволокой глаза Петровича уже успела покинуть жизнь и они остекленели.
— Чем ты ему поможешь? Он мертв.
— Не говорите ерунды! Он просто ранен. Лучше помогите мне уложить его в салон.
— Ну как знаешь.
Степан не стал обращать внимания на вызывающий тон юного гусара. Вскарабкался на козлы, пульс у покойника проверил для пущей уверенности. Мертв. Чего уж там, мертвее не бывает.
— За ноги бери.
Пока они затаскивали еще не успевшее окоченеть тело в карету, перестрелка практически прекратилась. Одиночные выстрелы из «Вальтера» можно было не считать. Звучали они примерно через равные промежутки времени, а значит смело можно было предположить, что это некто из нападающих весьма хладнокровно добивал раненых, да щедро раздавал «контрольные» в головы погибшим.
— Ну что, корнет, трогай. Времени у нас, похоже, не очень много осталось. Куда ехать знаешь?
Парнишка с готовностью кивнул:
— Знаю. Здесь неподалеку поселок есть. Петровича в больницу завезем, а потом сразу в комендатуру обратимся.
С места он рванул настолько резво, что Степан едва с козел не сверзился. К счастью, погони за ними не было. Удивительно, кстати, почему так? Всю дорогу Степан ломал голову над этим вопросом, но так и не смог прийти к однозначному выводу.
Его спутник, как оказалось, носящий гордое имя Джевехард, что в переводе означает «смелый», «выносливый», на этот раз не соврал. И часа не прошло, как карета уже катила по одной из поселковых улиц. Первым делом, естественно, заехали в больницу, где Степан с превеликим облегчением сдал труп кучера на руки двум флегматичным санитарам. Джевехард, к счастью, за время пути уже успел успокоиться, смерть Петровича принял как данность.
— Комендатура далеко?
— Рядом тут все. И комендатура, и управа, и садик со школой — все на одной улице для удобства построены.
Комендатурой оказалось приземистое трехэтажное здание старой постройки, окруженное по периметру низким деревянным забором цвета хаки. Едва карета приостановилась подле нее, как ворота тотчас же распахнулись, и охрана в лице четырех рослых часовых пропустила их внутрь. Приемное устройство идентификатора, закрепленного на поясе одного из верзил, озадаченно звякнуло, приняв в свою утробу аусвайс Джевехарда, затем индикатор на нем мигнул и засветился успокаивающим зеленым цветом.
— Этот человек со мной, — быстрый кивок головой в сторону Степана.
— Хорошо. Вы по какому вопросу к нам?
Джевехард в растерянности пожал плечами, явно не зная с чего начать. Инициативу в свои руки взял Степан:
— Около часа назад неизвестными лицами было совершено нападение на конвой императрицы. В живых остались только мы двое.
Слова его возымели желанное действие:
— Идите по прямой и направо в конец коридора. Кабинет под номером восемь.
— Благодарю.
В здании комендатуры было душновато и изрядно накурено. Морщась от неприятного запаха, Степан проследовал в ту сторону, куда указал ему охранник. Джевехард шагал рядом, погруженный в свои мысли и, казалось, совершенно не замечающий ничего вокруг.