Когда вся документация для капитального ремонта теплотрассы была оформлена, бригада двинулась в эти заросли, чтобы наметить место раскопки теплотрассы. Но стоило только дотронуться до кустарников, как тут же начался несанкционированный сход жильцов.

– Это что же вы делаете, зачем вы губите растения? Ведь это же лёгкие города! Они же вырабатывают кислород!

«Ещё немного – и начнутся насильственные действия против моих рабочих», – промелькнуло у меня в голове. Я приблизился ближе к толпе и превратился в народного трибуна, что-то наподобие римского оратора.

– Я обязан объяснить вам, уважаемые жильцы, что под землёй, под этими зарослями проходит теплотрасса, по трубам которой в ваш дом поступает горячая и холодная вода, а также отопление. Трубы эти от времени сильно проржавели. Вы же видели, сколько раз здесь случались аварии. Наблюдали, наверно, как трудно через эти заросли пробраться к месту аварии. А ведь по правилам эксплуатации подземных коммуникаций, над этими трассами не только деревьев, не только кустарников, но и другой никакой растительности быть не должно. И всё это для того, чтобы обеспечить максимально быстрый доступ в случае чрезвычайной ситуации.

В этом месте мой голос звучал строго, начальственно. Толпа вздрогнула, отступила, но я продолжил её добивать. Я ещё вот что хочу доложить, к вашему сведению…

– У нас в плане много других теплотрасс для перекладки, но мы в первую очередь решили начать с этой. В то же время как мы встретили противодействие с вашей стороны, мы уходим на другой объект, к тому же составим акт, что вы отказались от ремонта вашей теплотрассы, – тогда в случае аварии у нас будет полное право отказаться от её ликвидации.

Я подал знак, и мои понятливые ребятки, подхватив свои инструменты, подались прочь.

Реакция этой сходки была настолько бурной, что словами это было трудно выразить. Часть жильцов в грубой форме выразила своё неудовольствие инициаторам, затеявшим эту склоку. Другая же часть жильцов с дрожью в голосе, чуть ли не со слезами бросилась к нам, уговаривая не уходить, остаться, продолжать работу.

– Мы так намучились от постоянных отключений воды и отопления, что больше сил наших нет!

Ну что ж, дрогнуло моё сердце, сердца моих ребят – и мы продолжили работу. Больше с такими претензиями они не появлялись, только из окон смотрели, наблюдая за происходящим.

Экскаваторщик своим ножом аккуратно расчищал трассу. Когда же он доходил до какого-нибудь дерева, росшего прямо на трассе, и, если оно на его взгляд было здоровое, красивое, он щадил его. Тут же рядом с трассой выкапывал яму, аккуратно ковшом подцеплял это дерево под его корневую систему, поднимал и аккуратно переносил его в выкопанную яму – на его новое место жительства. Дерево даже не замечало этого переселения. Наблюдавшие из окон за такой гуманной акцией чувствительные жильцы чуть ли не аплодировали. Трассу быстро очистили. Началась сама капитальная перекладка теплотрассы.

У бригады был один короткий, но объединяющий всех лозунг: «работаем за деньги». А вот в бригаде по совместительству крановщик и экскаваторщик по мере надобности работали где-то на основных работах, но под лозунгом «работаем за деньги только в этой бригаде». Ещё вечером на следующий день тщательно согласовывали время, когда и какая техника будет востребована на трассе. Так что интенсивность работы на теплотрассе была очень высокой, и дело продвигалось быстро.

Экскаваторщик быстро вскрывал трассу, тут же подъезжал крановщик и поднимал плиты, открывая всему миру вид проржавевших, полусгнивших труб теплотрассы. Газосварщики резали эти трубы, кран очищал от них коллектор, а на их место укладывал новые трубы – оцинкованные, с заводской теплоизоляцией. Сварщики тут же соединяли стыки, делали врезку в подвале в систему отопления, водоснабжения. Чтобы проверить герметичность, тут же делали опрессовку систем. Я готовил акты приёмки теплотрассы, собирал членов комиссии и только после их одобрения и подписей распоряжался закрывать теплотрассу плитами и засыпать землёй.

Потом шла какая-то ершистая неприятная работа у себя в управлении. Казалось бы, что им надо? Я приносил им заверенные, всеми подписанные процентовки, акты, наряды на выполненные работы, которые не превышали фонда заработной платы. Я даже оставлял необходимую экономию этой зарплаты. Казалась бы, живи и радуйся! От перевыполнения плана ремонтно-строительного управления получай большую квартальную премию. Главный инженер, и до того ко мне плохо относившийся, после разрыва электрического кабеля совсем меня возненавидел. И по-подлому настраивал против меня моих коллег-прорабов.

Я нисколько не сомневался, что именно по его наущению случилось следующее. В управление стояла очередь за получением очень крупной квартальной премии. Подошёл и я, назвал фамилию. Кассирша перелистала ведомости, потом нашла мою фамилию и, как-то смущённо хихикнув, сказала: «А тут Ваша фамилия вычеркнута». Сказать, что я был потрясён, уязвлён, обижен – да ничуть не бывало! Мне кажется, за меня обиделись другие, потрясённые такой несправедливостью. Друзья по работе пригласили «обмыть» премию, которую мы почти всегда обмывали в «Ракушке» на юго-западе. Но я резонно ответил, что мне обмывать нечего.

– Но мы угощаем, – резонировали они.

– Но вы же знаете, что я не люблю халяву.

Зато бригада, получившая неожиданно такие большие деньги, как-то даже зауважала себя и, что самое интересное, не стала «обмывать» получку. Все трезвые разошлись по домам.

«Молодцы», – мысленно похвалил я. Я одобрил их поведение: правильно сделали – завтра же опять работа под их лозунгом «работаем за деньги».

Глава 27. Тополь

Что произошло, откуда что принесло, но в жилом районе, примыкавшем к Профсоюзной улице, появился зловонный запах. Так раньше несло из затопленных подвалов, но с тех пор как эти подвалы были вычищены, о запахах уже почти забыли.

На всякий случай я попросил Алика проверить подвалы, особенно с той стороны, откуда дует ветер. Тот успокоил меня: все подвалы чистые.

С каждым днём вонь усиливалась. Вскоре обнаружился источник и виновник этой вони. Районный канализационный коллектор был заполнен фекалиями. Тут и гадать было нечего: засор в канализационной трубе, по которой фекалии из района сливались в городскую канализационную сеть.

– Это мы сейчас прочистим, – успокоили всех аварийщики. Но… пробовали тросами – ничего не получилось. Попробовали мощную технику, импортную машину, которая своим давлением, создававшимся в трубе, должна была «выплюнуть» эту пробку за раз. Но не тут-то было – и это не сработало. Фекалии, накопившиеся в коллекторе, уже выливались на простор, на улицу, параллельную Профсоюзной. Текли они ручьями, напоминая весеннее половодье и грозя разлиться по Профсоюзной улице, которая, как всем известно, является дублёром Ленинского проспекта. А это уже основная правительственная трасса. Так что всё районное начальство стояло на бугре в стороне от этого злополучного коллектора. При перемене ветра в их сторону и им приходилось «нюхарить» это «амбре». Некоторые не выдерживали и прикладывали к носу платочки. Местные жители, уже привыкшие к этому запаху, глядя на одуревшее начальство, хихикали: ну прямо как кисейные барышни!

Я, как говорится, не мог пропустить такой случай, хотя убедился, что это случилось не на моём участке, однако злорадничать не стал. К тому же торец одного из домов моего участка очень близко подходил к этому злополучному коллектору. Продираясь сквозь заросли, я обратил внимание на тополь. Вспомнились сразу «Три тополя на Плющихе», айтматовский «Тополёк мой в красной косынке», песенка «Тополя, тополя», где они должны были уронить пух. Но не этот романтизм заставил меня присмотреться к дереву. Цвет его был чёрно-зелёный, а листья были такие толстые, мясистые, что их можно было крошить в салат. И тут меня осенило. Я вскарабкался по крутому косогору на бугор, где стояло начальство. Недалеко от них расположился начальник городской аварийной службы. На раскрытом планшете я увидел план, а на плане – коллектор.