– Эй, дивчина! Поди скажи батюшке, что архиерейская певческая приехала! {61}

Александр Павлович Чехов.

Фотография 1880-х годов. {62}

Не успели приехать и остановиться у какого-то крестьянина, как Александр и Антон

уже достали откуда-то бредень и пошли на реку ловить рыбу. Поймали пять щучек и с

полсотни раков. На следующий день мать сварила нам превосходный раковый суп.

Мы провели в Криничке двое суток и затем отправились к дедушке в Княжую, верст

за двадцать в сторону от Кринички. Наш дедушка, Егор Михайлович, был в то время

управляющим у графа Платова, сына известного атамана, героя 1812 года. Княжая

представляла собою заброшенную барскую усадьбу с большим фруктовым садом при

реке.

Дедушка и бабушка жили в простой хатке, выстроенной ими специально для себя

рядом с большим барским домом, так как дедушка не пожелал жить в «хоромах». Когда

мы приехали туда, нас, мальчиков, поместили в этом большом доме, где мы никак не могли

уснуть от необыкновенного множества блох, несмотря на то, что дом целыми

десятилетиями оставался необитаем. В этой усадьбе мои братья Антон и Александр

гостили уже однажды, в прошедшем году, попав как раз на молотьбу, так что, когда мы

приехали туда, они уже чувствовали себя там как хозяева. Кузница, клуня, масса голубей,

сад, а главное – простор и полная безответственность делали наше пребывание в Княжей

счастливым. Здесь же, в этой Княжей, несчастный цилиндр Николая нашел свою судьбу.

Николай не мог расстаться с ним и во время купания. Голый, в цилиндре, он барахтался в

реке, когда Антон подкрался к нему сзади и сбил с него шляпу. Она свалилась у Николая с

головы, упала в реку, ко всеобщему удивлению захлебнула воды и... утонула.

Антон вообще был из всех самым талантливым на выдумки, но и менее всех нас

способным к ручному труду. Среди нас, его братьев, он был белоручка. Он {63} устраивал

лекции и сцены, кого-нибудь представлял или кому-нибудь подражал, но я никогда не

видал его, как других братьев, за переплетным делом, за разборкой часов и вообще за

каким-либо физическим трудом.

Правда, был однажды такой случай, когда проявил свое стремление к физическому

труду и он. В 1874 году при таганрогском уездном училище открывались ремесленные

классы, которыми заведовал некто Порумб – человек на все руки: он и швейные машины

чинил, и сапоги шил, и преподавал портняжное мастерство. У него была такая длинная

борода, что он сметал ею обрезки кожи с доски, лежавшей у него во время работы на

коленях. Так как образование в этих ремесленных классах было бесплатное, то мои братья

воспылали желанием обучиться мастерствам: брат Иван принялся за переплетное дело,

брат Антон стал изучать портняжное ремесло36.

Скоро будущему писателю пришлось проявить свои способности на деле, так как

подошло время шить для брата Николая серые гимназические штаны. Антон Павлович

принялся за шитье смело, с ученым видом знатока. Тогда была мода на узкие брюки, и,

пока Антон кроил, Николай, любивший щегольнуть, все время стоял тут же и приставал к

нему:

– Поуже, Антон... Теперь носят узкие брюки. Да крои же поуже!

И Антон так накроил, что когда брюки были уже готовы и Николай стал их надевать,

то сквозь них не пролезали его ноги. Тем не менее, он все-таки натянул их на себя, точно

трико, надел штиблеты и отправился гулять.

– Братцы, глянь! Тю! – стали указывать на него пальцем уличные мальчишки. –

Сапоги – корабли, а штаны – макароны! {64}

Так это выражение «штаны макароны» и осталось в нашей семье на всю жизнь.

В домашних спектаклях Антон был главным воротилой. Будучи еще детьми, мы

разыграли даже гоголевского «Ревизора». Устраивали спектакли и на украинском языке

про Чупруна и Чупруниху, причем роль Чупруна играл Антон. Одной из любимых его

импровизаций была сцена, в которой градоначальник приезжал в собор на парад в

табельный день и становился посреди храма на коврике, в сонме иностранных консулов.

Старший брат, Александр, в это время уже не принимал участия в совместной жизни

семьи. Он считался уже большим, жил на стороне, у директора гимназии37, а затем кончил

курс, уехал в Москву и с тех пор (с 1875 года) не возвращался в семью уже никогда. Уехал

с ним и брат Николай, и спектакли прекратились. Таким образом, молодое поколение

чеховской семьи ограничилось только тремя младшими братьями и сестрой. Антон стал

теперь старшим и пользовался наибольшим авторитетом. Этим четверым было

предназначено судьбой не расставаться друг с другом на долгое время – до самой

середины девятидесятых годов.

В 1875 году Антон тяжело заболел и чуть не отправился к своим праотцам. Как я

упомянул выше, несколько лет подряд у нас жил нахлебником мелкий чиновник

коммерческого суда Гавриил Парфентьевич. Днем он служил в суде, а по вечерам играл в

клубе на большие ставки; ему везло, он выигрывал, так что лет через десять имел уже

своих лошадей и большое имение. У него был брат Иван Парфентьевич, тоже игрок, но в

другом отношении: он все время подыскивал себе богатую невесту, не имея за душой

ровно ни гроша. И вот судьба послала ему в жены уже пожилую женщину, вдову,

имевшую в Донецком бассейне большую усадьбу38 в несколько сот десятин. Этот самый

Иван Парфентьевич {65} пригласил к себе погостить Антона. По дороге в имение или

обратно в Таганрог мальчик выкупался в холодной речке и схватил тяжелую простудную

болезнь39.

– Заболел у меня Антоша... – говорил мне потом, лет двадцать спустя, Иван

Парфентьевич. – Я не знал, что с ним делать. Уж я его завез на постоялый двор, и там мы

его уложили.

Антошу привезли домой. Как сейчас помню его, лежавшего при смерти. Около него

гимназический доктор Штремпф, который говорит с немецким акцентом:

– Антоша, если ты желаешь быть здоров...

Озабоченная мать жарит на сковородке льняное семя для припарок, а я бегаю в

аптеку за пилюлями, на каждой из которых, к моему удивлению, напечатано имя их

изобретателя «Covin». Уже будучи врачом, Антон Павлович говорил впоследствии, что это

были совершенно ненужные рекламные пилюли.

Болезнь оставила в нем большие воспоминания. Это была первая тяжкая болезнь,

какую он испытал в жизни, и именно ей он приписывал то, что уже со студенческих лет

стал страдать жестоким геморроем. Постоялый же двор, в который завозил его Иван

Парфентьевич, и симпатичные евреи выведены им в «Степи», в лице Моисея Моисеевича,

его жены и брата Соломона. Кстати: болезнь настолько сдружила Антона с доктором

Штремпфом, окончившим медицинский факультет в Дерптском университете, что

будущий писатель все время мечтал отправиться по окончании курса гимназии в Дерпт и

там получить медицинское образование. И если бы к тому времени вся его семья не

переехала в Москву, то возможно, что он выполнил бы это свое заветное желание.

По отъезде двух старших братьев в Москву наш отец стал едва сводить концы с

концами. Его дела окончательно упали. Жизнь всей семьи потекла замкнуто, в {66}

бедности, хотя и в своем доме,

Семья Чеховых. Слева направо: стоят – Иван, Антон, Николай, Александр и

Митрофан Егорович; сидят – Михаил, Мария, Павел Егорович, Евгения Яковлевна,

Людмила Павловна и ее сын Георгий.

Фотография 1874 г. {67}

над которым тяготели долги. Целые дни для мальчиков проходили в труде. По вечерам

Антоша веселил всех своими импровизациями, или же все слушали рассказы матери,

тетки Федосьи Яковлевны или няни, которая жила у нас долго и ушла только в самое

последнее время пребывания нашего в Таганроге. Это была превосходная женщина,