Тут у меня совсем тяжело стало на сердце. Если старпом не знает… Но на всякий случай я сперва решил заглянуть в свой отдел кадров, в дивизию. Все-таки свои, родные, да и там просиживал штаны один списанный с плавсостава управленец Костя, еще не успевший набраться штабной спеси.

Костя, увидев меня в дверях, залился молодецким хохотом.

— Здравия желаю, товарищ майор! Как отдыхалось? Тебе наши проклятья не икались?

И снова хохотать. Я в полном недоумении.

— Костя, успокойся! Какие проблемы?

А тот надрывается. Тут меня проняло, и я просто заорал на веселящегося каплея:

— Послушай, придурок! Может, объяснишь, в чем дело… Твою мать!

Костя замахал руками.

— Не злись. Слушай сюда…

И он рассказал. Месяца полтора назад из штаба Северного флота вернулось мое последнее представление. Поперек него толстенным красным карандашом была выведена непечатная резолюция начальника отдела кадров флота такого содержания: «Какие долб…ы посылают документы на офицера, когда ему присвоено звание почти год назад! Работнички е…. твою… поперек… Вас всех дармоедов пора пе..лъ! Разобраться в двухдневный срок и доложить!» И это на совершенно секретном документе. Естественно, все сразу вспотели и началась лихорадочная проверка документов. Сверка всего за последний год. В итоге обнаружилось отсутствие одного документа. Причем он был зарегистрирован, все по правилам: входящий номер, исходящий, а самого документа нет. И содержание его неизвестно. Вот тогда все порядком струхнули. Пропажа совсекрета — большая кака. Одним выговором не обойдется. Отдел кадров флотилии окончательно встал на дыбы, и начался огромный всеобщий обыск всех помещений. И что? На одном из сейфов, под грязной газетой, под цветочным горшком, под ворохом ненужных бумажек и бу-мазеек документ был найден. Пожелтевший, залитый чаем и водой, но целый и невредимый! Ответственный мичман-кадровик, получив пакет секретных документов, добросовестно их оприходовал, провел по всем спискам и, отдыхая от трудов праведных за стаканом чая, засунул этот приказ хрен знает куда. Не специально. Ошибочка вышла. Не на той бумажке бутерброды разложил. Слава богу, не выбросил потом. Самое-то смешное, что в том приказе звание капитана 3 ранга, кроме меня, было присвоено еще одному каплею. Он служил начхимом в другой дивизии. Как оказалось, за эти девять месяцев, пока наши погоны лежали под грязной газетой, этот самый начхим успел перевестись на Черноморский флот, в Новороссийск, оттуда послать новое представление и доблестно получить еще одного капитана 3 ранга. По второму разу. Не знал бедняга, что он уже «майор». Подстраховался. А я, оказывается, об-майорился еще со второго захода. Вот такие канцелярские дела.

Погоны перед строем экипажа мне вручил командир через пару дней. Он тоже здорово повеселился по поводу всей этой истории. Да и я сам не плакал от обиды. Лучше поздно, чем никогда. Чего другого можно ждать от военной канцелярии?

Мне-то уже все равно. А тем, кто еще носит погоны, хочу сказать: заглядывайте в кадры почаще! Кадры решают все!

Если вас выписали из сумасшедшего дома, это не значит, что вас вылечили. Просто вы стали как все.

Народная мудрость

Все когда-нибудь кончается. Служба тоже не исключение. У нас пожизненных офицеров не бывает. Кроме маршалов, естественно. Рано или поздно придет время снять мундир, пересыпать его нафталином и повесить в дальний угол шкафа, чтобы не мозолил глаза. Хорошо, если ты дослужил до упора, получил плешь на затылке, слезящиеся на солнце глаза и хронический геморрой на память о пультовском кресле. Тогда проблем с увольнением в запас у тебя практически не будет. Так, мелочовка… Другая песня, если гражданская жизнь позвала тебя сильно и властно в непрединфарктном возрасте, а в расцвете жизненных и физических сил. Вот тут все и начинается…

Человек, даже если он военнослужащий, существо довольно нежное. Мало ли что, устал или временно умишком тронулся от «тягот и лишений военной службы…». Чего не бывает? Заботливые родители в таком случае дитятко свое в постель укладывают, разными вкусностями пичкают, температурку меряют каждый час, и никакого перенапряжения. Выздоровеешь — а тогда и делом займешься! При батюшке царе так и было. Не ладится, допустим, у офицера что-то в душе, ну раздирают внутренние противоречия: служить — не служить? Его аккуратненько, бац, и в отпуск на год! Езжайте, милый корнет, на воды, в Баден-Баден, попейте минералочки, восстановитесь, подумайте, а уж потом милости просим в родной полк на окончательный расчет. Или обратно на службу. Умные, черт побери, царевы генералы были в свое время! Увы, времена, когда ненадолго «отставляли от службы» прошли давно и, видимо, навсегда. Последние лет восемьдесят совсем не так…

Как дела обстоят в сухопутном ведомстве, мне особо не ведомо. Наверное, так же. А вот подводники — это отдельная статья. Никуда не денешься, категория льготная. Это командиру батальона в средней полосе минимум двадцать календарных лет надо поля сапогами месить, чтобы самую мизерную пенсию ему заплатили. А обычный каплей на атомоходе отсчет пенсионного возраста по-другому ведет. Пенсия — это двадцать лет стажа, включая пять лет училища. Остается еще пятнадцать. А на атомной подводной лодке год, как известно, за два идет. Делим пятнадцать на два, получаем семь с полтиной. Складываем и получаем: от момента присяги до возможности обзавестись пенсионным удостоверением нужно всего двенадцать с половиной лет. Стал в семнадцать лет кадетом, в тридцать уже можешь претендовать на место в общественном транспорте для «пенсионеров и пассажиров с детьми». Кстати, этот факт ужасно нервирует всех сухопутных начальников. Как же так?! Такие молодые ребята эти подводники, а уже потенциальные старики. Непорядок! Ему бы самому в пару автономок сходить, да на старом «железе», может, кое-что и понял бы. Но не об этом речь. Зависть к флотским порядкам всегда и во все времена была в крови у сухопутных братьев по оружию. Но по части увольнения в запас армия и флот едины — только через мой труп. Причем не их, а именно твой. Моральный труп. Каким бы ты до сих пор ни был: лучшим офицером, самым классным специалистом, душой кают-компании и надеждой командования — с момента подачи рапорта на увольнение в запас ты изгой и пария. Ты никто. Правда, сначала тебя мило уговаривают остаться, приводят массу аргументов, обещают златые горы. Но если ты не сломался, отношение меняется на сто восемьдесят градусов. И начинаются мытарства. Твой рапорт теряют, десятки раз возвращают обратно за неправильностью формулировок, отказывают за отсутствием оснований на увольнение. Ты начинаешь нервничать, ходить на приемы к начальникам, которые или рычат на тебя, или благодушно обещают разобраться, но все остается на своих местах. И это длиться годами. Можно откровенно херить службу, но это не поможет. Максимум, чего можно добиться, — исключения из партии в прошлые времена и лишения четырнадцатого оклада и других надбавок в нынешние. Да еще постоянных вызовов на ковер.

В советские времена некоторые доходили до радикальных средств. Как рассказывал мой отец, служил в его дивизии офицер, нормальный, хороший служака. Ни шатко ни валко добрался до погон кавторанга, что само по себе подразумевает не меньше десяти лет на лодке, иустал. Захотел на покой. Огородом заняться и кроме сопок и северного сияния еще на что-нибудь поглядеть. Пару раз тыркнулся к начальству с рапортом, получил по шее и был послан куда подальше самым решительным образом. Мол, не надейся милый, с флотом вырос, с флотом и умрешь. Такая «заманчивая» перспектива кавторанга не прельщала. Он притих, крепко призадумался и через пару месяцев начал потихоньку чудить. Повесил в каюте икону, да не одну, а целый иконостас. Курить и употреблять горькую бросил. Друзья-сослуживцы зовут, давай, мол, старик по стопа-рику за прошедший поход, а он гордо так: «Не буду! От лукавого это, грешно…» Придет на службу, отстоит в строю на подъеме флага и в каюту на колени перед образами. Всех начальников созывают в центральный пост на доклад, а вахтенный передает по связи: «Капитан 2 ранга Иванов сейчас помолится и придет…» Сами понимаете, какой, ажиотаж поднялся после этой метаморфозы с доселе примерным офицером. Замполит, тот вообще чуть ежа не родил. В его экипаже, кавторанг — член партии и в Бога верить начал! Позор!