Опять ей мозолят глаза три картонные коробки с вещами Лени Грей. Чтобы вешать свои наряды на вешалки, придется осторожно отодвинуть коробки в сторону. Раньше она не замечала, что крышка верхней не заклеена скотчем. Непроизвольно положив на нее руку, Кэрри размышляла о молоденькой женщине, на которой женился Уилл. Что надела она в день свадьбы? Наверно, больничный халат... О чем думала, понимая, что может не выжить? Даже не увидеть детей, которым так упрямо хотела дать жизнь... Пальцы сами скользнули под податливую крышку. Каким человеком была Лени Грей, кроме того, что еще очень молодым и очень несчастливым? Какие вещи казались важными ей, не имевшей ни семьи, ни настоящего дома — своего собственного? Что, уходя, оставила она детям, которых не знала?

Любопытство мучило Кэрри. Интересно еще, что осталось из вещей Лени после пожара в квартире? Она осторожно подняла угол крышки: нет, здесь, в шкафу, слишком темно, ничего не разглядишь. Разве что немножко вытянуть вперед и заглянуть внутрь: сверху лежит что-то мягкое... Кэрри нагнулась и вытащила мохеровую шаль — дорогую, густого темно-красного цвета, с длинной бахромой. Одобрительно мурлыкая от удовольствия, растянула шаль на руках и принялась рассматривать: какая тонкая, сложная вязка... уж не сама ли Лени вязала?.. Непроизвольно накинув шаль на плечи, она гладила мягкую шерсть. Пожалуй, надо сложить эту вещь отдельно и позаботиться, чтобы ее не попортила моль. Когда-нибудь пригодится Ариане...

— Какого черта! Что ты делаешь?

Вскрикнув от неожиданности, Кэрри обернулась: в дверях стоит Уилл, упираясь руками в дверные притолоки; густые брови слились в одну прямую сердитую линию — настоящий шквал, несущийся над Атлантикой.

— Ох, пожалуйста, никогда больше так не делай, — с трудом переводя дыхание, проворчала она. — Напугал меня до смерти...

— Я задал тебе вопрос. — Он шагнул в комнату и встал рядом с ней; желваки вздулись.

И вправду рассердился — с чего бы?

— Там стояли коробки, — она слабо махнула рукой в сторону шкафа, — и я...

— ...решила сунуть нос. — Уилл забрал у нее шаль, сложил и водворил на место в открытую коробку.

— Я не... — начала она, автоматически занимая оборону.

Уилл обдал ее холодным взглядом. В чем она провинилась, почему он так разозлился — для нее загадка, но она готова смягчить его, показать, что сожалеет. И, положив руку ему на предплечье, Кэрри почувствовала, как разом напряглись мышцы под ее ладонью.

— Уилл, прости. Ты прав, мне не следовало открывать коробку. Я сунула туда нос из любопытства. Мне интересно, что за человек была Лени. Какие вещи берегла? Какой матерью стала бы для Арианы и Джейкоба? Что оставила им?

— Она умерла, — буркнул он и, взяв ее руку, лежавшую на предплечье, крепко сжал пальцы. Посмотрел на них, потом прямо ей в глаза. Злость явно прошла, но серые глаза потемнели, наполнились печалью. — Разве теперь это имеет значение — каким человеком она была?

— Конечно! Когда-нибудь дети спросят о своей матери. Что ты им ответишь?

И вдруг она обнаружила, что ее страшно волнует, как большая, могучая рука Уилла сжимает ее пальцы. Должно быть, он ощутил ее волнение — в тот же миг заиграла, заискрилась в его глазах какая-то непонятная сила. Никогда Кэрри не воспринимала себя как маленькую женщину, но сейчас, рядом с Уиллом, глаза в глаза, ощутила себя прямо «карманной». Однако в то же время какой-то... способной на какие-то свершения... Откуда это чувство? Ведь это Уилл Кэлхаун, она знает его много лет; стояла рядом с ним на свадьбе своей сестры и его брата; спорила с ним о выборе для себя профессии. Но еще и танцевала с ним в его гостиной, целовала его...

Кэрри тут же придумала объяснение своей странной дрожи. Причиной всему его непривычная злость, а вовсе не ее совсем недавнее открытие, что он неотразимо привлекателен как мужчина и еще выручил ее, да что там — просто спас в труднейшей ситуации. И ее состояние никак не связано с тем, что она видела, как он просыпается среди ночи, сползает с кровати — щетина на щеках и заспанные глаза ему только прибавляют сексуальности, — и меняет пеленки и готовит для близнецов бутылочки с питанием. Не стоит забывать, что временами она все еще находит его невыносимым — к примеру, когда он вовсе некстати упоминает о Роберте.

Господи, как она позволила себе упустить тот факт, что за его обманчиво степенной внешностью скрывается так много примитивной силы? И это несмотря на то, что ее можно считать просто экспертом по его командирским замашкам. Когда он злится на нее, в глазах его пылает огонь. Но теперь пламя затихло и сменилось светом — обжигающим, искрящимся, готовым снова вспыхнуть.

С недоверчивым изумлением вглядывалась она в него, не понимая, откуда эта внезапная перемена. В прошедшую неделю между ними складывались нелегкие отношения. И дело даже не в напряжении, возникавшем время от времени, — это были отношения между мужчиной и женщиной. Смущенная и встревоженная своим открытием, Кэрри попыталась высвободить пальцы. Но он только крепче — сжал их, мешая ее отступлению, притягивая ближе к себе.

Они так долго смотрели в глаза друг другу, а изменения в атмосфере происходили так быстро, что Кэрри уже точно не помнила, о чем спросила его. Очевидно, он лучше сохранил ясность мысли — он-то помнил, потому что ответил спокойно:

— Я расскажу детям то же, что говорил тебе, Кэрри. О детстве Лени и о ее таланте. О том, как сильно она хотела, чтобы они родились, ее дети.

— Да, п-понимаю. — Нервно отведя взгляд, Кэрри снова посмотрела на коробки. — Ты не думаешь, что им понадобится что-то материальное? Что-то оставшееся от матери, что можно потрогать, прижать к себе?

— Может быть. Когда придет время. — Уилл положил вторую руку ей на плечо.

Сквозь футболку она ощущала ее жар и тяжесть. Что-то в этом простом прикосновении сказало ей: в Уилле таится гораздо больше страсти, чем она подозревала, чем ей нужно в этот момент.

— Кэрри, разве ты не знаешь еще, что самое главное в жизни — выбор времени?

— «Выбор времени»? — Она облизала губы.

О Боже, о чем он говорит? Почему вводит ее в смущение? Все шло так хорошо. Ей не нужны эти новые, будоражащие чувства, которые борются в ней. Паника вспыхнула в ее глазах цвета жженого сахара, она дернула плечом, вырвалась и отшатнулась.

— Но время нельзя подталкивать. — Насмешливая улыбка мелькнула на губах Уилла. Он скрестил руки и прислонился к дверце шкафа. — Как ты, готова начать работать с понедельника?

— Работать?

— Да, знаешь, такой вид физической и умственной деятельности, за которую получаешь плату. — Снова мелькнула улыбка.

Кэрри обрадовалась, что они вернулись к обычным отношениям. С его поддразнивающим юмором она справится, привыкла. Но бессильна против его откровенной сексуальности.

— Благодарю, я знаю, что такое работа.

— Вот и хорошо. — Он повернулся и шагнул к двери. — Тогда приезжай в понедельник и посмотри галерею.

— Договорились. — Когда он уже был у двери, она подняла руку: — Уилл?

— Да? — Он оперся о притолоку двери.

Кэрри набрала побольше воздуха. Это глупость, и она знала, что глупость, но для нее это важно.

— Я принесу свой портфель. — Она показала на большой кожаный кейс с молнией, прислоненный к краю комода.

— Портфель?

— Да, — она вздернула подбородок, — я хочу, чтобы ты провел со мной такое же собеседование, как с любым другим кандидатом на должность, относящуюся к рекламе и связям с общественностью.

— Собеседование с тобой? — На красивом лице Уилла появилась озадаченная улыбка. — Почему я должен это делать? Я уже сказал, что беру тебя на работу.

— Мне необходимо сознание, что я принята за собственные достоинства, за то, что я умею делать, а не из... — Кэрри запнулась.

— А не потому, что я жалею тебя?

— Верно, — она почувствовала облегчение оттого, что он понял, — совершенно верно.

— Кэрри, я посмотрю твой портфель и прочту твои рекомендации. Потом ты мне покажешь все, что собираешься сделать для моей галереи. Поверь, это не жалость. Пусть я не соглашаюсь с твоим выбором профессии, но я ценю твои способности.