Потом он осторожно притворил за собой дверь и медленно побрел под моросящим дождем. О бегстве он уже не помышлял. Вернулся к себе в хижину, зажег лампу и, как был во всем мокром, сел на кровать, уставился взглядом в стену. Все было тихо, спокойно: ни пятен крови на стене, ни топота бегущих за ним ног, ни призрака концлагеря; и Мумби казалась каким-то неясным силуэтом далекого прошлого. Изредка он раздраженно постукивал по раме кровати. С одежды к его йогам набежала лужа. Вода капала с волос, стекала извилистыми струйками по лицу и шее. Одна капелька попала на ресницы, и свет лампы разбился на множество тонких лучиков. Потом капля затекла в глаз, растаяла в нем и, превратившись в слезу, скатилась вниз по щеке.

Он не вытер мокрую щеку, не шелохнулся.

Раздался стук в дверь. Муго молчал. Дверь распахнулась, и вошел Генерал Р, а вслед за ним Коинанду.

— Я готов, — произнес Муго и поднялся, глядя мимо пришедших.

— Мы будем судить тебя сегодня, сейчас, — торжественно объявил Генерал Р. — Судья — Вамбуи. Коинанду и я представляем совет старейшин.

Муго ничего не сказал.

— Твои дела сами вынесут тебе приговор, — продолжал Генерал Р, и голос его звучал ровно, в нем не было ни гнева, ни горечи. — Никто не может избежать возмездия.

Генерал и Коинанду вывели его из хижины.

ВАРУИ, ВАМБУИ

Варуи все выглядывал наружу, лишь бы не видеть стеклянной пустоты в глазах Вамбуи.

— Два дня льет не переставая, — произнес он, чтобы как-то развеять тягостную напряженность, которую почувствовал, едва переступив порог ее хижины. Он сидел у самой двери, весь закутавшись в одеяло, только седая голова на изрезанной морщинами шее торчала из бесформенного куля. Вамбуи зябко ежилась напротив него. Изредка она посматривала на Варуи, а потом снова переводила взгляд на пелену дождя за порогом.

— Такой дождь может длиться много дней, — отозвалась она бесстрастно. Оба погрузились в молчание и со стороны казались осиротевшими детьми, для которых жизнь нежданно-негаданно утратила и тепло, и краски, и всю волнующую прелесть. Очаг едва теплился. Картофельная кожура, вылущенные кукурузные початки, солома валялись на полу, словно хижина была покинута людьми. В другое время грязь и запустение удивили бы Варуи, да и кого угодно, ибо Вам-буи славилась опрятностью. Она по меньшей мере дважды на день подметала пол, а посуду мыла сразу после еды. Каждая тарелка, каждый горшок знали свое место на прибитых к стене полках. А стены она красила светлой охрой, которую специально покупала в Веру. Стоило ей обнаружить хоть малейший намек на трещину, она немедленно замазывала ненадежные места. Все в деревне знали ее любимую поговорку: "У человека ничего нет дороже крыши над головой". Варуи не виделся со своей старой приятельницей с самого дня великого жертвоприношения. Последние двое суток жители Табаи отсиживались по домам, избегая, будто сговорились, обсуждать события торжественного дня. Многое из случившегося озадачивало Варуи, тревожило его сердце, и тщетно он искал ответ. Отчаявшись, он отправился к Вамбуи. Однако разговора не получилось, они словно не понимали друг друга, словно стыдились затрагивать некоторые темы.

— Может, ее доконал холод? — предпринял он еще одну попытку.

— Кого?

— Старуху.

— Наверно, — рассеянно отозвалась Вамбуи и вздохнула. — Мы совсем забыли о ней в тот день. Не следовало оставлять ее одну. Она была такая старая, и одиночество убило ее.

— Но почему именно в тот день, не перестаю я спрашивать себя? Ведь она уже давно жила одна и, наверное, привыкла.

— Все-таки у нее перед глазами была жизнь. Дым от очагов, играющие дети. Но в тот день вся деревня ушла на митинг. Все до единого. Нигде не курился дым, не слышно было детского смеха на улицах. Деревня опустела. — Вамбуи говорила запальчиво, словно отстаивала свою точку зрения в споре.

— И все же почему именно в тот день? — не унимался Варуи.

— Ей стало одиноко — разве ты не слышал, что я говорила? И сын пришел за ней. Гитого взял ее к себе, — выпалила Вамбуи раздраженной скороговоркой и смолкла.

— Да. Все начало меняться в нашей деревне с того дня, когда Старухе впервые привиделся ее мертвый сын.

Она взглянула на Варуи, но на сей раз ничего не сказала.

— И надо же, в тот день, — не унимался он, — именно в тот день! Сначала Гиконьо сломал себе руку… — Он неожиданно замолчал и повернулся к Вамбуи. Та смотрела на косой мелкий дождь за порогом, безразличная к его словам, к смущавшим его душу вопросам. Проследив за ее взглядом, он внезапно различил за сеткой дождя Мумби — до двери ей оставалось несколько шагов. Вот она переступила порог, зашла в хижину. Ноги были забрызганы глиной, по мешку, укрывавшему голову и спину, стекала вода. Она сбросила мешок, встряхнула его, прежде чем повесить на жердь. Вамбуи подвинула для нее скамью поближе к очагу.

— Бр-р, холодно, — произнесла Мумби, зябко поводя плечами и часто, с присвистом дыша сквозь стиснутые зубы. — Не повезло мне — мама еще только разжигает огонь. Я к вам погреться. Знаю, что у Вамбуи всегда горит очаг.

— Ты была в госпитале? — спросила Вамбуи.

— Да, мы ходили вместе с Вангари. Я бываю там каждый день.

— Как его рука?

— Только трещина, не перелом даже. Его скоро выпишут.

— Все пошло не так… — снова заговорил Варуи, медленно распутывая клубок своих мыслей. — Все мигом куда-то подевались, а ведь за минуту до того площадь была полным-полна народу, я даже вспомнил то шествие, во времена Гарри. И вдруг в мгновение ока все опустело. Кроме нас, никого не осталось — ну, может, еще человек пять. Мы закололи баранов и помолились за нашу деревню. Но и молитва была точно соленая вода во рту умирающего от жажды. Совсем не такого праздника я ждал все эти годы.

— И я недовольна, и другие тоже. Но кто бы мог подумать… Мне и в голову не могло прийти, что он… что Муго предал, — Вамбуи с трудом выговорила это имя, которое они с Варуи пока что обходили молчанием. Мумби не произнесла ни слова.

— Его не нашли, — сказала она наконец изменившимся голосом.

— С того самого дня его никто не видел, — подтвердил Варуи, как будто слова Мумби заключали в себе вопрос.

— Может, он заперся в своей хижине? — подсказала Вамбуи.

— Я ходила к пему вчера вечером. Дверь не заперта, но в хижине никого нет.

— Он, наверное, решил уйти из деревни, — заметил Варуи.

— А может, он по нужде отлучился.

— Утром по дороге в госпиталь я снова зашла туда.

В дверь подул ветерок, бросил им в лицо пригоршню мелких брызг. Вамбуи отерла воду тыльной стороной ладони. Варуи нагнулся и провел мокрой щекой по одеялу. Мумби подалась назад, словно собиралась отодвинуть скамью, но так и осталась на прежнем месте.

— Я, наверное, могла его спасти, — с горечью сказала она. — Если бы я сразу пошла к нему…

— О ком это ты? — быстро спросила Вамбуи и отвела от нее глаза.

— О Муго.

— Некого спасать, — медленно произнесла Вамбуи. — Ты слышишь? Никто бы его не спас… потому что… спасать некого.

— Но ты не видела его лица, Вамбуи, ты не видела! — горячо возразила ей Мумби. Потом, понизив голос, продолжала: — В тот день, накануне митинга, когда ты послала меня к нему… Он стал мне рассказывать, и у него был такой вид…

— Что рассказывать? — одновременно вскрикнули оба с живым интересом.

— О брате, о Кихике.

— Так ты все знала?

— Да, он мне сказал.

— Тебе бы следовало сообщить нам об этом еще до митинга, — с укоризной сказала Вамбуи и тут же отвернулась, будто утратила к новости всякий интерес.

— Я не хотела, чтобы с ним что-нибудь случилось. И подумать не могла, что он пойдет на митинг.

— Это правда, — согласился Варуи и снова принялся озадаченно размышлять вслух. В голосе его слышалось разочарование: — Меня обманули его глаза! Но я себя спрашиваю: почему же тогда, во рву, он отважился заступиться за женщину? И вспомните: он геройски держался в лагере!