«Как грифы», – подумал Павел Григорьевич. Строго спросил:

– В чем дело, господа?

– Я врач, господин генерал…

– А я помогаю. Я присутствовал при сем. Пуля была нацелена прямо в сердце! Слава богу, спас орден святого Владимира!

Кто-то протянул, показывая, орденский знак с выкрошенной в центре его эмалью и сорванным золотым ободком.

«Жив…»

– В двух кварталах отсюда, на Малой Владимирской – лечебница братьев Маковских для привилегированных граждан, – сказал врач.

Курлов покрутил головой, ища офицеров охраны:

– Карету скорой помощи!

– Уже подана.

В театре гасли огни. Площадь и прилегающие улицы были пустынны, вдали пунктиром вырисовывались цепи солдат.

Товарищ министра сопроводил Столыпина до лечебницы. Раненый дышал тяжело, неровно. «Орден… Но крови потерял много…»

Красивое двухэтажное здание лечебницы оказалось совсем рядом, на крутом спуске. Над воротами ощерили пасти львы. Здесь уже ждали – по всему фасаду светились окна. Санитары вынесли министра из кареты, уложили на носилки. Перед дверью палаты старик профессор – белая голова, белая шапочка, белый галстук, белый халат, – настойчиво попросил, чтобы никто не переступал порога: за дверью властвует медицина.

Курлову дорога была каждая минута. Но он вынудил себя дождаться первых результатов осмотра. Наконец профессор вышел в холл.

– Предварительно могу констатировать следующее. Господин министр ранен двумя пулями. Одна попала в кисть правой руки, на границе соединения с запястьем. Кости не повреждены. Это ранение легкое: Второй выстрел мог вызвать мгновенную смерть, если бы пуля не изменила направления. Она пробила грудную клетку, плевру и грудобрюшную преграду. Пока затрудняюсь установить, поранена ли печень. Будем уповать на лучшее. Пуля осталась в теле. Вот пока все, что могу вам сказать.

Курлов распорядился выставить у лечебницы охрану и, подгоняя кучера, поехал назад в театр.

– Где преступник? – спросил он у дежурного офицера. – Ко мне его!

– В данный момент с него снимают допрос прокуроры судебной палаты и суда, там же – начальник губернского жандармского управления и его помощник.

Генерал едва не выругался вслух. Все шло нараскосяк: и тот лишь ранен, и этот, мазила, жив и оказался в прокурорских лапах!..

– Подвергли обыску?

– Так точно! При террористе обнаружены визитные карточки на имя помощника присяжного поверенного Богрова и именные билеты в сад Купеческого собрания и в театр.

Того не легче!.. Кур лов не стал дожидаться под дверью, покуда прокурорские крысы закончат допрос.

– Разыщите полковника Додакова, подполковника Кулябку и статского советника Веригина, – распорядился он. – Пусть ждут меня в «Европейской».

Сам же он поспешил во дворец. Государь уже почивал. В дежурной комнате горел свет.

Флигель-адъютант Дедюлин вперил в Курлова свинцовый взгляд:

– Прискорбное происшествие. На глазах их императорского величества. – Вены на его висках начали набухать. – И бессмысленное.

«Почему?» – замер вопрос на губах Павла Григорьевича.

– Государь уже выказал намерение освободить Столыпина от постов председателя совета и министра и направить его наместником на Кавказ. А теперь?

Дедюлин насупил косматые брови. Курлов и сам понимал: раненный террористом, Столыпин во мнении общества становится мучеником и героем. Такого надобно не смещать с должностей, а осыпать высочайшими милостями.

На мнение общества наплевать. Но министр по выздоровлении сам начнет раскапывать, как могло произойти покушение. Правда, Павел Григорьевич предупредил его. Но что наболтает на допросе неврастеник Аленский – Богров? А уж прокуроришки – эти рады погреть руки и выслужиться, знает он их породу – когда-то сам был в их шкуре!.. Прокурорский надзор не подчинен министерству внутренних дел. Министр юстиции на ножах с департаментом полиции и корпусом жандармов. Как теперь все обернется?..

Глядя в лицо Дедюлина, Курлов с предельной почтительностью сказал:

– Что прикажете, ваше высокопревосходительство?

Дворцовый комендант понял: генерал отдает себя на его милость. Сдержал гнев. Ворчливо произнес:

– Государь в связи с сим происшествием изволил изречь: «Мы знаем, что без божьего попущения и волос не упадет с головы». Так что отправляйтесь почивать. Утро вечера мудренее.

В «Европейской» генерала ждали Кулябко, Додаков и Веригин.

– Сейчас нет времени разбираться, как могло случиться подобное. Прежде всего нужно заполучить террориста, – Курлов повернулся к Кулябке. – Прикажите, чтобы злоумышленника доставили в охранное отделение. Там мы с ним поговорим!

Последние слова прозвучали весьма многозначительно.

– Будет сделано!

– Прикажите от своего имени, – уточнил товарищ министра.

Начальник охранного отделения отдал распоряжение. Но вскоре его офицер, ротмистр, вернулся – он был обескуражен:

– Господин прокурор велел передать, что не только по вашему требованию, господин подполковник, но даже и по требованию самого генерала Курлова террорист не будет передан в охранное отделение. Более того: господин прокурор требует, чтобы вы сами немедленно явились в театр для дачи показаний.

– Я? – опешил Кулябко.

– Вы свободны, – отпустил ротмистра Курлов. Он предвидел такое развитие событий: шпаки ухватились за нить. Повернулся к Кулябке: – Возьмите себя в руки. Вас приглашают пока что в качестве свидетеля. – Генерал сверлил подполковника таким же взглядом, каким совсем недавно его самого сверлил дворцовый комендант. – Идите без промедления. На допросе вы должны утверждать, что преступник… как его фамилия?.. преступник своей версией о пресловутом «Николае Яковлевиче» ввел вас в заблуждение, и вы сами не можете понять, почему ему удалось так легко обмануть вас.

– Меня? Но тогда получится, что виноват я! – воскликнул начальник отделения.

– А кто же еще? – Водянистые глаза Курлова затягивали как в омут. – Может быть, виноват полковник Додаков? Или он? – Павел Григорьевич повел рукой в сторону вице-директора департамента Веригина. – Или, вы полагаете, виноват я? – В его голосе звучал сарказм. – Не вы ли получили от меня под расписку билеты в сад Купеческого собрания и в Городской театр? Получили для своих агентов, так? А кто передал билеты этому вашему, как его?.. Чьей рукой были надписаны оба эти билета? Моей или вашей?

Генерал посмотрел на Додакова и Веригина:

– Уж вы-то, конечно, помните, господа: когда подполковник доложил, что встреча заговорщиков снова отложена, я выразил неудовольствие в отношении этого агента и распорядился, чтобы подполковник Кулябко приказал ему ни на минуту не оставлять квартиру и тем более не приходить в театр. Не так ли? Надеюсь, вы-то не забыли, Веригин?

– Никак нет, ваше превосходительство! – живо откликнулся вице-директор.

– А вы, полковник?

– Помню слово в слово, господин генерал.

Кулябко уставился на своего родственника: «С ума я, что ли, спятил? Не было такого разговора!..»

– Я и предположить не мог, что такой опытный офицер охраны, как вы, позволите себе не выполнить моего распоряжения и нарушить «Инструкцию», – продолжал Курлов. Запнулся, поняв, что невольно проговорился, помянув об «Инструкции», – значит, все известно ему о Богрове, – но никто из присутствующих не обратил внимания на его оплошность. – Ясно: виноваты только вы. Но в какой степени? Или служебное несоответствие: обманул, мол, подлец! – или соучастие. А вам, конечно же, известно, что участник и соучастник равно ответственны за преступление.

Он сделал многозначительную паузу и закончил, отечески увещевательно:

– Идите к прокурору. Идите! По дороге хорошенько продумайте свою версию. Насколько будет она убедительна, настолько я смогу помочь вам – из самых дружеских чувств, кои питаю к вам, Николай Николаевич.

«Нашли козла!.. Пропал я, пропал!.. – обмяк Кулябко. – А все же лучше выставить себя недотепой, чем соучастником… И не топить их – тогда, может быть, выручат… Да как же получилось, что я оказался кругом в дураках?..»