Присоединившись к кортежу свиты, Столыпин сразу понял, что его коляску оттеснили в самый конец. Место каждой карете было строго определено комендантом Дедюлиным и Курловым. Премьер знал схему ближней охраны, сам ее утверждал. Теперь, к удивлению своему, он обнаружил, что его коляска не входит в зону этой охраны. «Весьма странно. Особенно после вчерашнего предупреждения… Или миф о покушении развеялся?..»

Следующим был выезд царя в Киево-Печерскую лавру. Опять шпалерами стояли войска. Перед строем солдат разъезжали унтер-офицеры жандармских эскадронов и казаки. Глаза их зорко следили за толпой.

Программа первого дня была завершена успешно.

Поздней ночью Кулябко сам побеспокоил Додакова:

– Только что вновь встретился с Аленским. Девица так и не появилась, но террорист, который укрывается на квартире, готов к действию.

– Ты сообщил агенту наш план?

– Да. – Кулябко тяжело вздохнул. – Что-то я начинаю сомневаться… Мои филеры еще раньше прошерстили Кременчуг, теперь круглосуточно дежурят у дома на Бибиковском – даже не пахнет…

– Ты предложил агенту билеты на церемонии?

– Как? Выдать их агенту? Нарушение «Инструкции» по всем пунктам!

– Пойми, Николай, это необходимо, чтобы предотвратить покушение. Тут не до «Инструкции». Да и кем подписаны билеты, тобой, что ли? То-то, – успокоил родственник. – Выдашь Аленскому билет на завтра, в Купеческий сад. Если попросит, дашь и на первое сентября, в Городской театр. Так надо.

31 августа вечером, после осмотра соборов и церквей, отдохнув от трапезы, Николай II прибыл в сад Купеческого собрания.

От входной арки, обвитой цветами, лентами и разноцветными лампочками, по всей аллее до самой ограды над берегом Днепра – едва ли не на две версты – был разостлан ковер красного сукна. В центре сада возвышался шатер для державных гостей. По одну сторону от него расположился на эстраде симфонический оркестр, по другую – народный хор в малороссийских костюмах. Все деревья иллюминированы, клумбы накануне засажены цветами.

У арки от имени купечества царю преподнесли хлеб-соль. Мощное «ура» перекатами сопровождало шествие государя по красному сукну.

В аллеях собралось около пяти тысяч приглашенных. Каждый из счастливцев заполнил перед тем соответствующую карточку в регистрационном бюро, а чины охраны проверили по своим каналам указанные сведения и, лишь удостоверившись в полной благонадежности страждущего, выдали пригласительный билет.

Подполковник Кулябко был здесь же, в саду. Все шло строго по намеченному плану. Буквально за каждым деревом находился агент охраны. Но последние сообщения Аленского, поступавшие одно за другим, взвинтили Николая Николаевича до крайности. Он предупредил охрану, приказал ни одного сукиного сына, кто бы ни был, не подпускать к шатру ближе чем на пятьдесят шагов. Поймал в толпе бледное, с воспаленными глазами лицо Богрова. Следил за ним, не выпуская из виду. Обнаружил ли агент присутствие террориста и его сообщницы? Но как могли бы злоумышленники проникнуть в сад?..

Вокруг шатра располагалась свита. Среди приближенных – и Кассо и Столыпин. Кулябко проследил взгляд Богрова, устремленный в их сторону. Агент словно почувствовал – повернул голову, нервно улыбнулся. Где террористы?.. Пронеси господи!..

После концерта царь покинул шатер и направился к палатке, поставленной на краю сада, над рекой. Там сервировали чай. Из окон, обращенных к реке, Николай II мог наблюдать за фейерверком на противоположном берегу и на Трухановом острове. Небо озарилось вспышками ракет. Разлилось море огненных украшений. По Днепру величественно плыла варяжская ладья. Внизу, за садом, крестьянский хор исполнял гимн.

Завершив чаепитие, августейшая семья покинула Купеческий сад. Кулябко отер покрытое потом лицо. Пронесло!…

«Я трус… Мразь… – думал Дмитрий, плетясь из Купеческого сада домой. – Так складно получается, само идет в руки… А руки…»

Дома он выложил на стол оранжевую надорванную картонку.

«Билет № 3195. Для входа в сад Купеческого собрания. 31 августа 1911 года». Сбоку, как контроль: «Без права передачи». Круглая печать с двуглавым орлом. И подпись: «Командир Отдельного Корпуса

Жандармов, Генерал-Лейтенант П. Курлов». Перевернул карточку. На обороте было размашисто выведено: «Дмитрий Григорьевич Богров. Звание: Дворянин». «Вот это да!.. Удостоился!.. Коли им нужно, папой римским величать будут!..»

Удивительно: подполковники, полковники, генералы, шефы – а он их всех водит за нос! Вот только когда узнают, как будут величать?.. Затопчут. Растопчут в пыль. И те и эти. Дом окружен, филеры – все знакомые рожи. Как до сих пор не открылся обман? А если завтра – последний день?.. Слышал в саду: вечером спектакль, а наутро знать покатит из Киева… Последний день… Мразь или не мразь?.. Так и встретить тех – с каиновым клеймом?..

После того ночного визита к Кулябке он на следующий день зашел к «бунтарю», забрал письма. Те, что предназначались для газет, разорвал, а одно оставил. Вчера приятель встретил на бульваре. С издевкой спросил: «Еще не удрал?»

Вот оно, неотправленное письмо… Дмитрий расклеил конверт. Именной бланк: «Помощник присяжного поверенного…»

«Дорогие мои, милые папа и мама!

Знаю, что вас страшно огорчит и поразит тот удар, который я вам наношу, и в настоящий момент это единственное, что меня убивает. Но я знаю вас не только за самых лучших людей, которых я встречал в жизни, но и за людей, которые все смогут понять и простить.

Простите же и меня, если я совершаю поступок, противный вашим убеждениям.

Я иначе не могу и вы сами знаете, что вот два года, как я пробую отказаться от старого. Но новая спокойная жизнь не для меня, и, если бы я даже и сделал хорошую карьеру, я все равно кончил бы тем же, чем теперь кончаю.

Целую много, много раз. Митя».

Отправит он завтра это письмо – или не отправит?.. В голосе приятеля-«бунтаря» ему почудилась угроза. «И он следит?»

Но где же взять сил? В душе – холод и пустота. А руки дрожат…

Этой ночью Курлов принял в гостинице «Европейской» полковника Додакова. Виталий Павлович обратил внимание, что генерал нервничает. Закурил папиросу. Погасил. Снова закурил. С подозрительностью оглядел стены своего номера:

– Выйдем на свежий воздух – здесь душно.

На улице накрапывало, порывами налетал ветер.

– Чьи агенты будут дежурить в театре: в зале, в фойе и служебных помещениях?

– В зрительном зале, у царской ложи – мои агенты дворцовой охраны, – ответил Додаков. – Они же – в проходах, за сценой, в оркестровой яме. В отдаленных местах и служебных помещениях…

– Кто будет у рубильников освещения? – нетерпеливо перебил Курлов.

– Кажется, агент киевского отделения. Могу проверить.

– Что вы знаете об Аленском? Вы не ошиблись насчет теории Зубатова и пистолета в руке?

– Н-нет… Разве что труслив… А в чем… дело?

– Рубикон должен быть перейден. Буду с вами откровенен вполне…

Наступило 1 сентября – четвертый день пребывания царя в Киеве.

Холод и ненастье предшествующих дней сменились солнцем, хотя в свежести ветра уже чувствовалась осень. Утром Николай отправился на маневры войск Киевского округа. После маневров предстоял смотр «потешных» в Печерске. Завершиться день должен был спектаклем в Городском театре. Генерал Курлов на маневры не поехал. Вместе с полковником Додаковым он в автомобиле осматривал путь, по которому кортеж будет возвращаться в город. За шпалерами уже снова собирался народ. Затем генерал направился навстречу царю и свите, сопроводил их до Мариинского дворца. В резиденции встретился с комендантом Дедюлиным.

– Как дела? – поинтересовался тот.

– Без осечки. – С тревогой подумал: «А вдруг меня самого террористы водят за нос?» – И попросил: – Прошу вас, ваше высокопревосходительство, уговорить государя поехать на ипподром по указанному мною пути не в коляске, а в автомобиле.