Антон отрицательно покачал головой. Знал бы промышленник, что у него в кармане едва на обратную дорогу с ипподрома до Питера.

Колокол призывал наездников к старту.

– Ты в которой ложе? Пошли ко мне.

Служитель предупредительно распахнул перед ним дверцу.

– Што желашь выпить? Эй, человек!

Участники заезда уже собирались у линии. Переливались на солнце атласные камзолы жокеев и начищенные конские крупы. Точеные, в нетерпении переступающие ноги в белых «чулках», нервно скалящиеся, всхрапывающие породистые головы, косящие горячие глаза… Антон залюбовался.

– Вона моя! – показал Переломов. – Сто тышш отдам, а возьму!

– А как ваши дела в Питере? Скоро будете возвращаться в Читу? – поинтересовался Путко.

– Надумал вступать в пай, оннако? Аль тоже возвертаешься?

– Да нет…

Публика заполняла трибуны и ложи. Матвей Саввич представил своего гостя:

– Нашенский. По торговому делу.

Снова ударил колокол. Теперь лошади выстроились у линии старта. Зрители со знанием и вкусом обсуждали их стати:

– Обратите внимание на Дагомею! Как суха и легка! Корпусом и конечностями она напоминает свою мать!

– Не скажите: можно поставить в упрек передние ноги. Говорят, и верхние ребра легки…

– Помнишь, – обратился Переломов к Антону, – в запрошлом годе Айриш на призы сорвал сто тышш? Эт был конь! Я помню его ипппо на бегах в Варшаве. За два дня до дерби он уступал самым слабым, а выиграл в лучшем стиле! Такая быстрая смена формы! Слава богу, не знали тогда допинга, а то б уподозрили.

– Что это такое: допинг? – поинтересовался кто-то.

– Неужели не знашь? – грузно повернулся к любопытствующему Матвей Саввич. – Слово-т ново, а хитрость стара. Што для меня штоф водки аль чашка крепкого чаю. Лошади дают пилюлю, делают укол иль понуждают надышаться паром с особым зельем. И полудохлую – не удержишь! На один заезд. – Он кивнул в сторону беговой дорожки. – Не одобряю. И без ихних хитростев тут мошенства вот так хватат! – Откинулся на спинку кресла, пригладил ладонью-лопатой усы и бороду. – Уважаю, когда спор честный: сила на силу, резвость на резвость. Вон-на, моей Сан-Суси не надоть никакого ихнего допинга – зараз поглядите, как обойдет всех на прямой!

Он снова обратил влюбленный взор на гнедую кобылу.

Забег начался. Сан-Суси сразу же вырвалась вперед.

– Глядите, Зурна старается ее захватить!

– Варнак! – Переломов вскочил, навалился грудью на барьер. – Энтот варнак держит в хлысте!

Вороная лошадь поравнялась с гнедой, ушла вперед. Было видно, как наездник что есть силы бил ее по бокам. Но соперница возглавляла гонку недолго. Через несколько саженей она начала отставать. А Сан-Суси летела, будто вовсе не касаясь копытами земли и не чувствуя в седле всадника. Матвей Саввич ликовал.

Круг, второй – и вот уже финиш. Гнедая кобыла пересекла его первой. На трибунах стоял рев. Переломов яростно хлопал в ладони:

– Сто мало – двести отдам! Ах, красавица! Ах, любимица!

Антон нервничал. Время шло, приближался час отъезда Леонида Борисовича, а замысел оставался только замыслом.

В перерыве между заездами соседи золотопромышленника покинули ложу, чтобы размяться. Переломов остался. Он еще не пришел в себя от пережитых радостных минут.

– Выпьем! – достал из ведерка со льдом бутылку, откупорил. – За Сан-Суси!

– У меня к вам дело.

– Решил-таки столбы покупать?

– Нет. Но мне нужны деньги.

– Под какой процент? Сколько? На какой срок?

– Деньги нужны по вашему счету совершенно мизерные. Мне лично… Но без всякого процента. Может быть когда-нибудь мы и вернем.

Матвей Саввич с удивлением воззрился на него. Потом открыто захохотал:

– Шутник, оннако! Ах, усмешил!

– Я не шучу. У меня нет времени, – Антон бросил взгляд по сторонам. – Деньги пойдут на благородную… благотворительную цель. Коль дадите двести – триста рублей – и на том спасибо. Тысячу – еще лучше. Нам помогали прогрессивно мыслящие люди…

Он посмотрел на Переломова и осекся. Лицо промышленника из благодушно-приветливого стало вдруг каменным.

– У-у! – выпятил он трубой мясистые губы. – Ишь, галантерейщик! Уж не проигрался ли ты? – Он с подозрением посмотрел на Антона.

– Я же сказал: на благородную цель.

Переломов усмехнулся:

– А энтого не хошь? – Он вытянул руку в его сторону и сложил пальцы в кукиш. – Не знаю, хто ты есть, да только не нашенского роду. И в свое дело наперед отказываюсь взять. Хотя чужому не мешаю – всяка сосна своему бору шумит. Честь имею!..

«Галантерейщик» перестал для него существовать. Путко вышел из ложи. Зашагал прочь от ипподрома. Он успел прибежать на квартиру Красина, когда Леонид Борисович в прихожей уже надевал шляпу. Рассказал о своей поездке в Царское Село, на ипподром.

– Ты поступил неосторожно! – рассердился инженер.

– Я сказал лишь: «на личные цели». Может, на пропой… Или дом для инвалидов хочу открыть.

– Эх ты, конспиратор! – устало проговорил Красин. – Скажи Серго, чтобы научил он тебя уму-разуму. И без совета с товарищами никогда больше подобных экспериментов не устраивай.

– Вы же сами говорили о Савве Морозове.

– Да. Но я знал его многие годы. И сколько времени прошло, прежде чем я решил обратиться к нему с подобной просьбой. Как ты думаешь, почему Савва пустил себе пулю в лоб? Потому что не мог он жить двойной жизнью: один Морозов – лихоимец-капиталист, другой – наш товарищ. А сделать окончательный выбор у него не хватило сил. Вот и решил спор с самим собой пулей… А твой Костоломов? Ты можешь представить его без золотых россыпей и каторжных рудников? То-то… – И уже мягче, доставая портмоне, сказал: – Вот все, что у меня есть. Билет себе я уже купил. Рубля на прокорм до белокаменной хватит. Ну, еще пятиалтынный на извозчика. А там будущий директор знаменитой заграничной фирмы как-нибудь обернется!

Красин протянул Антону несколько банкнот и горстку серебра:

– Уезжай, не теряя ни минуты. Выйдешь черным ходом: чувствую, за мной следят. – Провел на кухню, крепко обнял. – Когда еще увидимся?.. Смотри не подцепи хвоста. Привет Серго и всем другим товарищам!..

В этих последних его словах Антон уловил горечь.

Столыпин оставил Санкт-Петербург и приехал в Киев за два дня до Николая II. Здесь он должен был находиться в свите в качестве гостя – все служебные заботы были переложены на генерал-лейтенанта Курлова и флигель-адъютанта Дедюлина.

С первой же минуты по прибытии к месту торжеств министр почувствовал, что он здесь гость нежеланный. Оказалось, ему «забыли» предоставить служебный автомобиль, даже не выделили экипажа, и он вынужден был нанять извозчика. Под резиденцию премьера были отведены не апартаменты свиты в Мариинском дворце, где предполагал остановиться и император, а две маленькие комнаты в первом этаже генерал-губернаторского дома. И что выглядело уже совершенно недопустимо – просматривая отпечатанные в типографии списки лиц, включенных в поездку на царском пароходе по Днепру и Десне в Чернигов, Петр Аркадьевич не увидел своей фамилии. Опечатка, ошибка писца или умышление? Он приказал адъютанту, чтобы тот выяснил. Вскоре адъютант доложил: «Флаг-капитан Нилов уведомил, что, хотя число мест на пароходе весьма ограничено, ваша фамилия была включена, однако вычеркнута дворцовым комендантом Дедюлиным». На душе у Столыпина стало еще тяжелей.