Гонец мотнул головой, посмотрел на столбы, затем через плечо на богатырей, развернулся, ничуть не смутившись, и сказал спокойно:
- Так ведь я и говорю: похитил Змей проклятый красавицу нашу, свет-княжну Милославу. - И тут же вновь сбился на крик: - Вступайте же, богатыри, в злато стремя, вступитесь за землю Русскую, за единственную кровиночку князя нашего...
- Постой, постой, как так - единственную? - удивился Илья. - На заставу уезжали, у него четверо сыновей да две дочери было. Так неужто все уже на погосте? А верещать и думать забудь. Говори по делу, а не то, сам знаешь:
Гонец, видимо, знал, почему и принял слова Муромца к сведению.
- Да нет же, все живы-здоровы. А Милослава-то из них одна.
- И когда же оказия сия случилась?
- Уж месяца три-четыре минуло.
- Как так? - от могучего удара Ильи содрогнулась земля, из нор повыскочили и бросились наутек кроты и мыши, из ковыля взмыли в небо птицы. - Что ж вы, только прочухались? Говори толком, да с чувством, да с расстановкой.
- Решила княжна молодая владениям отца смотр учинить, ей какой-то мних про Ольгу рассказал, светлая той память, - начал свою повесть посыльный. - Князь не стал возражать, заодно, мол, доброе дело сделаешь, перепись населения, владений, дал ей часть дружины, ну там мамок-нянек всяких, да и отпустил с миром, как Рогнеда ни супротивничала. Долго ли, коротко ли, стали они лагерем в одном переходе от Полоцка, уж больно там места красивые. А утром глядь-поглядь, шатер-то пуст. Переполошились все, легко ли сказать - князь за дочь головы посымает.
Кто искать ринулся, кто сразу в бега подался. Да что там - ни следа, ни слуху, ни духу. Кто смел, да верен, да дурак - к князю ни с чем воротились, покаялись, так мол и так, пропала дочь твоя, княже, но и то во внимание прими, повинную голову меч не сечет. Владимир-князь поначалу, гневлив бо, в Сибирь их сослать хотел на вечное поселение, даже дорогу велел проложить - так Владимиркой и назвали - затем отошел, отходчив бо. С Рогнедой у него о ту пору размолвка вышла, так он ее по той дороге и прогнал, да мастера не туда класть начали... Впрочем, я не о том. Сам-то князь новую жену обрел - чешку. Надо знать, чехи - они люди европейские, цивилизованные. Вот она, чешка-то, и присоветовала. Посадили писцов-художников, намалевали они портретов княжны пропавшей, текст составили, отредактировали, поразвешали всюду, а где не хватило, вестников послали, вознаграждение объявили, в общем, все чин по чину.
Тут-то и обнаружился мужик, видевший, как Змей с плененной Милославой пролетал. Низко так летел, стог ему разметал, а так бы и не заметил. Владимир ему за то своими руками чару вина поднес, да по плечу потрепал. Поцеловать хотел, но мужик небритый оказался. Пир в честь него закатил, а что позвать забыл - так с кем не бывает? А аккурат наутро после пира меня к вам послал. Как же мы без вас-то? На Змея ведь богатырь нужон, один на один, по-честному, не то иноземцы засмеют, здороваться перестанут. Опять же варяги обратно подадутся, как тогда порядок держать?
- Давно ли князь тебя с вестью послал? - насупил брови Добрыня.
- Так сразу и послал, как мужик обнаружился.
- И где ж тебя, волчья сыть, носило?
- Всадник я никудышный. Натер себе, вот и пришлось лечиться в одной деревушке у знахарки. А места эти мне и вовсе незнакомы, сам-то я не местный. На каждую версту, почитай, семь верст крюка давал.
- Знахарка-то хоть хороша?
- Спрашиваешь... - Гонец возвел очи горе, затем спохватился. - Старуха, карга, она еще Рюрика, небось, помнит. - И тут же, без перехода, видимо, почувствовав, что разговор принимает опасный оборот: - Ну, что-то я тут заболтался с вами, князюшка, поди, заждался. Весточку передал, поручение выполнил. Пора и в обратный путь. - Он метнулся на коня и, прежде чем кто успел хоть слово сказать, дунул в ту сторону, откуда заявился. Причем, пока Владимир смотрел ему вслед, казалось, что он не сидит в седле, а мотается над конской спиной подобно флагу на флагштоке.
Добрыня, нахмурившись и морщиня губы, глядел в землю и тяжко вздыхал. Илья понимающе смотрел на него.
- Опять за старое принялся, - ни к кому не обращаясь, пробормотал Добрыня. - Ведь сколько раз говорил ему, и выговор делал, и порицание выносил - нет, все ему неймется...
- С занесением, выговор-то? - участливо спросил Муромец.
- А то как же! Занести-то занес, да вот только не опустил... Жалко стало, - Добрыня сжал кулак, глянул на его размер, и тут же разжал.
- Хочешь - не хочешь, а делать нечего... Придется... - вздохнул Илья. - К ужину не ждать?
- Не жди... - Добрыне очевидно не хотелось отправляться на встречу со змеем, но делать было, похоже, и впрямь нечего...
- А нут-ка, змеище поганое, выходи в чисто поле биться один на один по правилу богатырскому, заповеданному, - гаркнул Добрыня зычным голосом, да так, что с ближних дерев посыпались листья.
Из пещеры, хвостом вперед, нехотя выполз Горыныч...
Всю дорогу, а она оказалась ни короткой, ни длинной - Добрыня не произнес ни слова; только вздыхал, морщился, покашливал да поглаживал изредка рукоять меча. Смотрел прямо перед собой и весь вид его явно показывал, что ему не до разговоров. Конек держался рядышком, не отставая, но и не забегая вперед. Раньше Владимир полагал, что написанное в сказках о богатырском коне - "словно сокол летит, с горы на гору перескакивает, с холма на холм перемахивает, реки, озера и темны леса промеж ног пропускает, хвостом поля устилает" - не более чем метафора, однако, стоило им чуть (как он считал) отъехать от холма с богатырским пристанищем, да оглянуться - и не увидел он того холма... Вскоре въехали они в вековечный лес, с традиционными уже многовековыми дубами, а там и на поляну - очень большую поляну, с два футбольных поля - посреди которой возвышался холм. С пещерой. Из которой и вылез вышеупомянутый Горыныч.
Увидев его, Владимир не испугался, скорее, он испытывал чувство, сродное вспышке чувств болельщика в предчувствии неизбежного гола. Змей выглядел как-то уж очень безобидно, если не сказать - неухожено - совсем не соответствуя облику, приписываемому ему сказками. На первый взгляд, по виду походил он на не пойманное лохнесское чудовище, на второй - гребенчатого тритона, случайно пойманного Владимиром в болоте и обитавшего нынче в его аквариуме, но только длинношеего и трехголового.
- Ты бы, мил человек, тишину блюл, вишь ведь - отдыхаю. Да и то сказать, сам помысли, гомонить так будешь, либо дерева повалятся, а либо голос сорвешь, - сонно проговорила средняя голова Горыныча. Остальные две поочередно протирали лапами сонные глаза. - Пещерка-то уж больно маленькая. Я уж мужикам и поле пахал, и сорняк жег, и чего только не делал... Обещали просторную выкопать, а поглянь - хвост снаружи. Мерзнет зимой. Как только ваш князь с ними управляется? Чего явился?
- Ты мне зубы не заговаривай - не знахарка, чай, - произнес Добрыня, непроизвольно поглаживая щеку. - Болит, - пояснил он, отводя глаза в сторону.
- Так ты бы снадобье какое принял, али заговорил, - сочувственно произнесла средняя голова в то время как две остальные спрятались за ее шею и подозрительно задергались.
Владимиру показалось, что они смеются.
- Выходи, говорю, на битву-смертушку, - заупрямился Добрыня.
- Вот ведь заладил: выходи, выходи... Вышел уже, чай не видишь? Только где же ты, добрый молодец, средь леса чисто поле нашел? До него, почитай, верст эдак-то сто будет, а то и все двести - кто-то там их мерял, да веревка оборвалась. Хорошо же тебе, витязь, конем править, а я и летать-то уж почти не могу - старый стал.
- Ну так я тебя и здесь одолею.
- Пошто?
- А Милославу кто украл, окаянный? Как-никак, а дочь княжья, не деревенщина. Вот если б ту боярыню, из-за которой Алеша и голову, и стыд потерял, заставу оставил, в глушь, в Москву, похитил, так тебе бы в ножки... в лапы поклонились. Так нет, вражина славы ищет. Да знаешь ли ты, что руки Милославы сто королевичей искали? Тут, брат, политика. За кого ни отдай - остальные и войной пойти могут. Нашли-таки жениха за тридевять земель: и богат, и собой хорош, и богатыри у него на диво...