Адриан крепко призадумался, почесав кучерявую голову. Затем просиял и хлопнул себя по лбу.

– Ваше благородие, как у русских-то говорят? За деревьями леса не видно! Кто ещё мог знать?! Конечно, Лучия!

– Лучия, – повторил Мишель, несколько удивлённо. Он почему-то был уверен, что она тоже умерла, вместе с Сандой и его матерью, унеся старые тайны в могилу.

– Лучия Йорге, – Адриан неверно истолковал его недоумение, решив, что молодой князь забыл, о ком речь. – Любовница моего дяди, подруга Санды и вашей матушки!

– Я понял, о ком ты. Но разве она жива?

– А что с ней сделается?! – тут Адриан пренебрежительно махнул рукой. – С такими, как она, отродясь ничего не бывает!

И тут Мишель вдруг вспомнил бабушкино письмо. Месяца полтора назад генеральша писала ему с просьбой приехать, ибо "Юленька совсем плоха". Помнится, в этом письме вскользь упоминалась некая подруга из Румынии, приехавшая скрасить серые будни Юлии Николаевны. Подруга. Из Румынии.

– Адриан, она здесь ещё? – быстро спросил Мишель, словно прямо сейчас собирался бежать на её поиски. Впрочем, да, собирался. – Лучия Йорге, она здесь, в России?

– Я… ваше благородие, да я понятия не имею! Если и так, то мне про это неизвестно! – поспешно ответил Адриан, слегка напуганный решительностью молодого князя. – Но я могу попробовать её найти, дайте только срок!

– Будь любезен, – уже спокойнее произнёс Мишель и удручённо вздохнул. У него начинала болеть голова от этих подозрений. Сын, не сын… какая же всё это чушь! Нет, неужели он и впрямь начал сомневаться?! В собственной матери сомневаться? Самому было тошно оттого, что он позволял себе такие предположения. И поэтому Лучия Йорге нужна была ему как воздух, дабы как можно скорее подтвердить или опровергнуть его догадки. Но лучше, конечно, опровергнуть.

– Ваше благородие, – Кройтор тронул его за рукав, выведя тем самым из этого странного оцепенения. – Не сочтите за дерзость, но к чему все эти расспросы были?

– Как это к чему? – вот теперь Мишель его действительно не понимал. – Кража ребёнка, по-твоему, недостаточно серьёзный мотив? Моя мать перешла дорогу твоему дяде, и, раз уж он был такой безумец, как ты говоришь, очевидно, он и убил её из мести.

– Кто?! Матей Кройтор?! – воскликнул Адриан ошарашено. Так, словно это была самая невероятная версия из всех возможных.

– Мне непонятно твоё удивление, Адриан. Естественно, Матей Кройтор, кто ещё?

– Ваше благородие, это абсолютно невозможно! – с категоричностью отозвался Адриан. – Мой дядя погиб двадцать лет назад, его похоронили в фамильном склепе за замком. Это никак не мог быть он!

Глава 22. Марина

Два выхода Саша видела теперь: утопиться или попробовать сбежать. Но ведь в случае бегства Гордеев прямым текстом пообещал неприятностей Сергею Авдееву, а такого допустить она никак не могла.

Ах да, Серёжа…

Серёжа стал бы третьим выходом, если б не уехал из города в такой неподходящий момент. Или не стал бы? Любовь любовью, но чувство собственного достоинства у Александры тоже имелось, и оно не позволяло прийти к Авдееву и попросить на ней жениться.

А Иноземцев-то каков! Как ему в голову такое пришло?! Сашенька без конца вспоминала, прокручивала в голове события того злосчастного вечера и пыталась понять: когда, где, каким намёком она показала Иннокентию, что он ей хоть сколько-то симпатичен?! Да, она была любезна с ним, но не более. Ни единой улыбки, как с Голицыным, ни лёгкого весёлого флирта, как с тем же Антоном, с полковником Гербертом и заводчиком Алеевым – ни уж тем более танцев! Для танцев Иннокентий был слишком стеснителен. А для предложения, выходит, нет?

Да с чего он взял, что она согласится?! Тут Сашенька всякий раз вспоминала, что согласились уже за неё. Иноземцев не изволил даже спросить её мнения, чёртов негодяй! И единственное, что ей оставалось – это беззвучно рыдать в подушку, чтобы не видел проклятый Гордеев, и молить Всевышнего о чуде. Вот только она считала себя слишком взрослой для того, чтобы верить в чудеса.

Высушив слёзы, Саша категорически отказалась от совместного обеда, предложенного Алёной, и заявила, что уезжает в больницу. Недовольная матушка высоко подняла брови, безмолвно намекая на воскресный нерабочий день, а Иван Кириллович, сама доброта, сказал:

– Пускай едет, милая! Ей уже всё равно недолго осталось наслаждаться свободой, так не омрачай её последние дни!

Фраза про «последние дни» прозвучала чертовски двусмысленно, и, видимо, именно этого Гордеев и добивался. Ухмылка его – наглая, ехидная, мерзкая – морозом пробрала до костей, но Саша своих чувств не выдала и, высоко подняв подбородок, ушла победительницей. Постаралась уйти. В дороге, разумеется, глаза её снова увлажнились, а на подъезде к больничному двору бедняжка уже рыдала вовсю.

Замуж за Иноземцева не хотелось. А с некоторых пор Саша с большим трудом представляла себя и графиней Авдеевой. Всего за несколько дней образ невесты в белом платье, под руку с нежно любимым русоволосым Серёжей, растаял как дым. Стыдно признаться, но не его она видела всякий раз, когда закрывала глаза…

Но о том и думать не стоило! Собравшись с мыслями, Саша успокоилась и, расплатившись с извозчиком, подошла к больничным воротам. Сегодня было на удивление тихо, сестринская непривычно пустовала, и даже извечная тётя Клава отсутствовала на своём месте. Кто же дежурит из докторов? Сидоренко наверняка опять пьёт у себя в подвале, но к нему идти Саша не решилась. И начать сочла нужным с княгини Караваевой, занимавшей ближайшую палату на первом этаже.

Беседовали они долго, и хороший, душевный это получился разговор! Начатый с простого: «Как ваше самочувствие?», он закончился тем, что Саша, сама от себя не ожидая, рассказала Любови Демидовне едва ли не всю свою жизнь. Княгиня качала головой, с восхищением глядя на юную, стойкую девушку, а под конец с улыбкой выдала:

– Тебя нужно непременно выдать за какого-нибудь достойного человека!

Она хотела как лучше, это факт. Да так и не поняла, отчего вдруг Сашенька подскочила как ужаленная и выбежала из палаты, даже не закрыв за собой дверь. И Мишель Волконский, мимо которого она пронеслась в коридоре, тоже ничего не понял, растерянно глядя ей вслед. Он, вообще-то, шёл к Владимирцеву, но в ту секунду что-то заставило его на мгновение остановиться.

Она плакала? Нет, должно быть, показалось. Мишель тряхнул головой, разгоняя столь бредовые предположения, и вновь собрался было идти к Володе, но…

…развернулся и зашагал в противоположную сторону. Спросили бы вы его тогда, что он делает и зачем – он вряд ли бы ответил. Он не знал. Просто почувствовал, что не может бросить её одну, когда ей плохо. Она ведь в самом деле плакала?

Странно, что она вообще знает, как это делается! Из небольшого опыта общения с этой девушкой, у Мишеля сложилось стойкое впечатление, что перед ним настоящий кремень, человек с потрясающей силой воли и железным стержнем внутри. Право слово, он бы удивился куда меньше, увидев, к примеру, рыдающего Авдеева! Но рыдающая Александра…

…да ещё и рыдающая так горько, съёжившаяся на узкой скамейке в саду, совсем одна, прятавшая лицо в ладонях. Как и любой мужчина, Мишель женских слёз не выносил и плохо представлял себе, что в данной ситуации нужно делать или говорить. Уйти и оставить её одну – верх малодушия, да и не мог он уйти. Как оставишь это хрупкое, невинное создание наедине с её бедой? И что у неё успело случиться за эти несколько часов?

Саша почувствовала его приближение, несмотря на то, что сидела спиной и не слышала шагов. Одеколон. Его одеколон, его запах.

«Бог ты мой, этот-то откуда здесь взялся? – едва ли не с раздражением подумала она, поспешно вытирая глаза рукавом. – Ах, к Владимирцеву пришёл, должно быть!»

– Уйдите с глаз долой, ваше величество, – уныло произнесла Саша, очень сомневаясь при этом, что у неё вообще получится говорить. Мишель, конечно, никуда не ушёл. Наоборот, обошёл скамейку и остановился подле неё.