– И что было дальше?

– Дальше Санда всё-таки родила, едва не погибнув при этом, а на следующий день после рождения мальчика был убит мой отец, Драгош Кройтор, – Адриан вздохнул и перекрестился слева направо, по католическому обычаю. – Я в ту ночь был у себя в комнате, на верхнем этаже. Рыдал безутешно, обнявшись с отцовской саблей – это был его последний подарок мне. Я не помню свою мать, она умерла слишком рано, а батя… батя был единственным моим родным человеком, понимаете? Матей Кройтор, как вы, наверное, уже догадались, вовсе не был образцовым дядюшкой, и о моём существовании вспомнил исключительно в тот момент, когда огласили завещание…

– Ах, – только и сказал Мишель, не забыв изобразить сочувствие. Адриан послушно кивнул.

– Мой отец, Драгош Кройтор, был старшим сыном в семье, и всё наследство нашего рода по праву принадлежало ему. Его жена умерла с рождением первенца, то есть меня. Других детей у него не было. Понимаете теперь? – Адриан вздохнул, а Мишелю вдруг сделалось совестно, что по его воле несчастному румыну пришлось ещё раз пережить эту давнюю трагедию в своих воспоминаниях.

– Ты остался единственным наследником огромного состояния, будучи десятилетним мальчиком. И твоему дяде, конечно, это не понравилось? Чёрт возьми, но тебе было десять лет! Он мог – хотя, что значит, мог? – он должен был оформить опекунство! Тогда ничто не помешало бы ему с чистой совестью распоряжаться твоим наследством, как своим собственным. По крайней мере, до достижения тобой совершеннолетия.

– Мог бы, – не стал спорить Адриан. – Но он предпочёл меня убить.

Своего десятилетнего племянника, каково?

– И как же ты спасся?

– Сабля, ваше благородие. Отцовская сабля, последний подарок! – хмыкнул Адриан. – Я слышал разговор. Слышал, как дядя Матей отдал приказ убить меня. Слышал, как его головорезы поднимаются ко мне в комнату, стуча сапогами по каменной лестнице… Я просто выпрыгнул на них из-за двери. Неожиданно. Вообразил себя мушкетёром из книги, которую перед сном читал мне отец! Они не думали, понимаете, не ожидали встретить сопротивление! Глухая ночь, спящий в своей комнате ребёнок… Они не подозревали, что я их ждал. Одного я убил на месте, второго повалил с ног и бросился бежать. Я слышал, как они бегут за мной. Я слышал, как дядя Матей приказал спустить собак. У нас на заднем дворе псарня была, жуткие твари там обитали, доберманы, убийцы… Меня спасла Дымбовица. [3] Удачно подвернулась, я и сам не ожидал, вроде бы и бежишь-бежишь, а потом под ногами вместо травы – воздух… И вот я уже не бегу, а лечу вниз, и холодные воды реки укрывают меня под своим покровом. Я, конечно, едва не захлебнулся и чуть не утонул, но так собаки потеряли след. Течение вынесло меня к рыбацкому поселению неподалёку от города. Крестьяне вытащили меня, накормили и стали расспрашивать, где мои родители. Всё это было чревато последствиями – я знал, что меня будут искать. Поэтому той же ночью ушёл, стащив мешок со всеми сбережениями бедных рыбаков. Мне стыдно за тот поступок, но так, по крайней мере, они приняли меня за обычного вора, а не за сбежавшего наследника знатного рода.

– А потом ты пришёл к моей матери, – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнёс Мишель.

– А куда мне ещё было деваться? Как говорится: враг моего врага… Юлия Николаевна ненавидела Кройтора, если она вообще умела ненавидеть. А меня любила! Я помню, как она часто играла со мной в саду, дожидаясь Санду с Лучией, чтобы идти на прогулку… Да и на прогулках этих я тоже был частый гость – она души во мне не чаяла и говорила, что тоже хочет однажды родить сына, – тут Адриан скупо улыбнулся, и Мишель невольно улыбнулся вместе с ним.

– Про ребёнка Санды тебе что-то известно? – пересилив себя, спросил он.

– Юлия Николаевна забрала его, обыграв перед дядей Матеем так, словно тот был мертворожденный. Я слышал, как она договаривалась с Марисой. Мариса Николицэ на тот момент была известной акушеркой, её услугами, говорят, пользовались даже при королевском дворе. Она согласилась помочь и, наверное, была не в себе в тот момент. Я не понимаю, чем она вообще думала, когда осознанно шла против Матея Кройтора.

– Она была помолвлена с репетитором моей матери, господином Рихтером. Ей пообещали отстранить того от должности, в случае, если она откажется помогать. А они собирались обвенчаться в скором времени, потому им не хотелось остаться без средств к существованию.

– Что ж, это многое объясняет. Но, я клянусь вам, Юлия Николаевна не раз пожалела, что пошла на этот шантаж! Марису Николице, акушерку, жестоко убили и бросили в Дунай, где она проплавала почти сутки, прежде чем её выловили. Видели бы вы, что сделалось с вашей матушкой, когда она об этом узнала!

– Могу себе представить, – хмыкнул Мишель. – Новорожденного мальчика спасла, а невинную жизнь всё же погубила.

– Она не хотела этого! – горячо возразил Адриан, встав на защиту своей покойной хозяйки. Мишеля это порадовало: несмотря ни на что, Адриан оставался ей верен, даже после того, как самой её не стало.

– Я знаю, что не хотела, – вздохнул Мишель. И, собравшись с духом, спросил: – Что стало с ребёнком?

Адриан задумчиво посмотрел на него, и Мишель поймал себя на мысли, что и Саша недавно смотрела точно так же – вглядываясь в черты лица, будто пытаясь отыскать в них какое-то сходство…

– Вот только этого не надо, – сразу же предупредил Мишель, подняв указательный палец. Адриан сначала закивал, а затем, наоборот, покачал головой:

– Я не знаю, ваше благородие, не уверен! Юлия Николаевна отправила меня учиться, в Петербург. А сама уехала в Софию, к матери. Оттуда она вернулась спустя четыре года, с очаровательным темноволосым мальчиком на руках. Тот же самый это был ребёнок, или какой-то другой, я сказать не могу. Юлия Николаевна передо мной не отчитывалась, да и я не решался спрашивать. Я был благодарен ей за то, что она не дала мне пропасть и позаботилась о моём образовании… После Петербурга она отправила меня в Берлин, оплатив обучение в престижной школе бизнеса, по выходу оттуда я превратился в неплохого специалиста и вернулся в Москву, когда мне было уже двадцать три. И тут же получил должность управляющего её отелями, ибо к тому времени князь Михаил Николаевич, ваш дядя, уже скончался, и дела шли из рук вон плохо. Понимаете, ваше благородие, я был не совсем в том положении, чтобы задавать вопросы! Я безгранично благодарен Юлии Николаевне за то, что она сделала для меня, и по правде говоря, меня не слишком-то волновало тогда, чей вы сын – её или моей тётушки Санды.

– Кто может знать это наверняка? – Мишель решил идти до конца, как бы неприятно ему всё это не было.

– Ваш дядя Михаил Николаевич, я думаю, знал. Они с Юлией Николаевной были очень близки.

– Мой дядя давно умер, у него не спросишь. Рихтер не уверен, как и ты. Кто ещё? Бабушка? Отец?

– Княгиня точно не знает. Юлия Николаевна очень боялась, что ей станет известно о гибели Марисы Николицэ. Она считала себя виноватой в её смерти и до последнего не могла себе этого простить. Страшно представить, как отнеслась бы к такой новости княгиня! Ваш отец? Вероятно. Я хочу сказать, если вы и впрямь сын Санды Кройтор, Гордееву сложно было не заметить, что его жена не ходила беременной.

– Ты забываешь, что он служил при посольстве в то время и разъезжал по длительным командировкам. Его не бывало по полгода. Шесть месяцев – это, конечно, не девять, но матушка могла как-то это обыграть, при желании. – Мишель заметил, как послушно кивает Адриан в такт его словам, и ему стало по-настоящему дурно. – Я ни в коем случае не хочу сказать, что я в это верю, конечно, – поспешно добавил он. – Просто, спрашивать у отца… я бы поостерегся. Если предположить, что я ему и впрямь не родной, а он просто не знал об этом… Он и так-то меня не слишком любит, боюсь представить, что он сделает, когда узнает! Нет, Адриан, с моим отцом лучше не говорить. Кто ещё мог быть в курсе?