А что? Одним меньше. Какая разница? Ему не впервой убивать.

Он задумался, погрузившись в свои мысли с головой, и нить разговора оборвалась. И тогда Александра впервые за всё время решилась подать голос. Несмело, неуверенно, точно боясь, что её всё ещё могут прогнать, она спросила:

– И что, они вот так просто взяли и ушли?

Марье только и подавай, что хорошего слушателя – рассказывать она могла бесконечно!

– Как же, "сразу"! Михал Иваныч их из имения вышвырнул к чертям под хвост! – с гордостью произнесла старушка, прижав руки к груди, в жесте неимоверного восторга.

– Фи, Марья, что за выражения! – вспомнил Мишель о своём дворянском воспитании, но улыбнуться – всё-таки улыбнулся. Приятно, когда тебя хвалят!

– Ох, простите старую курицу! Совсем забываю, с кем говорю! – покаянно произнесла она. – От общества-то хорошего и отвыкла почти! Всё эти… заваливаются как к себе домой. Маша! Сделай-ка чаю! И ноги на стол, прямо в сапогах! Да какая я им Маша?! Эта Маша уже сорок лет в имении отработала, когда они на свет вылупились! Ох, ваше благородие, Михал Иваныч, родненький, как же тоскливо нам без вас-то было…

Мишель подумал, что между убийством матери и его возвращением в имение прошло не более четырёх дней – наломали же дров Петька с Георгием во время его отсутствия!

После смерти Юлии Николаевны, Гордеев стал единственным полноправным хозяином усадьбы и дал своим людям волю. Его орда в лице Петра и Георгия живо установила в Большом доме свои порядки и нагнала жути на местную прислугу. Неудивительно, что возвращение Мишеля, живо поставившего всё на свои места, в имении восприняли как праздник.

"И всё-таки он редкостное ничтожество", – на удивление хладнокровно и спокойно подумал Мишель, представив, как изменился до неузнаваемости Большой дом, с приходом Петра и Георгия.

"И всё-таки, он не такой плохой", – в свою очередь подумала Александра, глядя на задумчивого Мишеля и слушая вполуха Марьины хвалебные речи. Ах, как же раболепно она о нём отзывалась!

– По секрету скажу, мы с Фёдором решили расчёт взять, в случае, если никто из Волконских не вернётся, – поведала Марья, подливая Александре ещё немного холодного ежевичного морса в наполовину опустевший бокал. – В большей степени, правда, матушку ждали, нежели вас с князем. Ей-то, знамо дело, сподручнее с Москвы доехать, чем вам с вашей проклятой Германии!

"Матушка" – это, должно быть, генеральша, поняла Александра. Вряд ли это про юную Катерину – такой заносчивой и высокомерной девчонке, как она, это прозвище вовсе не шло.

– Мы были вовсе не в Германии, – с улыбкой поправил старую кухарку Мишель. Её открытое простодушие не могло не забавлять его. Та лишь отмахнулась.

– Какая разница?! С немцем же воевали? Всё едино, Германия! Так на Алёшу свет Николаича и вовсе надежды не было никакой, что в ближайшее время вернётся, мы уж и не чаяли…

Но тут приехал Мишель и всех спас. Разогнал гордеевских приспешников, научил жизни самого Ивана Кирилловича, и прислуга в Большом доме вздохнула с облегчением. И Саша во все глаза теперь смотрела на него, открывшегося сегодня с совершенно новой стороны. Она понимала, что это некрасиво – вот так беззастенчиво пялиться, да ещё и на глазах у Марьи, которая наверняка подумает невесть что… Понимала, и всё равно ничего не могла с собой поделать!

Мишель прекрасно видел, как она на него смотрит, с каким невероятным удивлением. «Что, не ожидала, сестрёнка, что я могу сделать что-то хорошее?» – пряча улыбку, думал он, время от времени бросая на неё короткие взгляды. Саша всякий раз смущалась и спешила опустить глаза, коря себя за невоспитанность.

Закончился их чудесный обед, Фёдор Юрьевич распорядился насчёт кареты, а кучер Игнат, Сашенькин спаситель, с меланхоличным видом восседал на козлах, в ожидании скорейшего отправления. Сам-то, ясное дело, периодически постреливал глазами в сторону княжеской спутницы, но вопросов никаких не задавал. Саша тем временем простилась с дворецким и его Марьюшкой, выслушав от обоих много тёплых слов, а затем уселась на сиденье, нервно теребя складку на юбке. Тут ничего не поделаешь: ей с самого начала делалось не по себе в присутствии Волконского, и неважно, язвил он или же благородно молчал, как сейчас.

«Не смотри на него, не смотри!» – призывала она саму себя, и стойко продержалась целых две минуты, прежде чем предательский взгляд вновь вернулся к его красивому, задумчивому профилю. Саша решила благоразумно последовать примеру самого Мишеля и пустилась в размышления о том, что им удалось узнать за сегодня. Но, увы, не преуспела. Рядом с ним размышлять не получалось, а если и получалось, то совсем не о том. Тем не менее, она с завидным упорством возвращала мысли в нужное русло, анализируя всё то, что рассказал Рихтер.

Никаких ответов, одни сплошные вопросы. И какое-то дурацкое, предательское чувство безнадёжности, охватившее Сашеньку на подъезде к Москве. Вот-вот карета остановится, и он высадит её прямо посреди улицы, не забыв в своей обычной манере сказать какую-нибудь грубость напоследок. Чтобы окончательно разбить иллюзии, которых у неё, по совести говоря, и не было.

Или были? Саша не удержалась от тяжелого вздоха, поймав себя на мысли, что вздыхает уже далеко не в первый раз. И тут же подняла взгляд на сидящего напротив Мишеля – заметил ли? Увы, заметил. Трудно было не заметить, если он всю обратную дорогу то и делал, что любовался ею! Разумеется, со стороны это выглядело как «бросал пренебрежительные взгляды украдкой», но нам-то с вами правда известна.

– Я хотела заехать домой и забрать свой шёлковый шарф, – пояснила ему Сашенька причины своей тоски. Пускай он считает её такой же бестолковой, помешанной на тряпках девчонкой, как его Ксения, например! Пускай думает, что ему вздумается – ей всё равно. Скрестив руки на груди, Саша отвернулась к окну, а поэтому пропустила тот момент, когда он улыбнулся.

Шарф, как же.

– Вези на Остоженку, Игнат, – сказал он кучеру, выглянув в открытое по случаю жары окно. Саша удивлённо вскинула брови, не ожидавшая такой милости от его величества.

А Мишель сегодня был щедрым и мало того, что решил подвезти её до дома, так ещё и снизошёл до кое-чего другого, не менее невероятного. Но это чуть позже, когда роскошная карета с гербом Волконских остановилась напротив нужного дома, куда Саша так не хотела возвращаться.

– Уж прости, но с тобой я подниматься не буду, – с подобием на улыбку произнёс Мишель. – Не хочется лишний раз встречаться с отцом.

«Его величество извиняется?!» – едва ли не вслух удивилась Саша, но вовремя спохватилась, во все глаза глядя на Волконского, не иначе, сошедшего с ума. И следующими своими словами он только подтвердил её мысли:

– Я бы хотел поблагодарить тебя.

Тут Саша, конечно, не выдержала.

– Что сделать?!

От заносчивого Мишеля услышать столь искренние слова было приятно и удивительно вдвойне. Волконский, как и ожидалось, поморщился, чуть сдвинул брови на переносице и пояснил:

– Я, вообще-то, нечасто говорю спасибо, но перед тобой я действительно в долгу.

Теперь Саша была готова молить Бога о том, чтобы следующей его фразой стало: «Проси что хочешь, я заплачу любые деньги!» Это, несомненно, испортило бы всё и нарушило очарование момента в одночасье. Именно этого она и хотела, прежде чем окончательно и бесповоротно потеряет голову.

Но Волконский отрезвлять её решительно не собирался. Только слегка улыбнулся и очень галантно открыл перед ней дверь. Саша, однако, помедлила мгновение, прежде чем выйти.

– Скажете мне, когда узнаете, кто за всем этим стоит? – дрогнувшим голосом спросила она с такой надеждой, что у Мишеля натуральным образом защемило сердце.

«Господи, какая она красивая!» – совершенно ни к месту промелькнула мысль.

А потом он вдруг улыбнулся ей. Впервые с самого начала их общения эта улыбка получилась такой дружелюбной и искренней. И совсем не злой.