- Я заметил, - усмехнулся я, погладив его упругий член, упирающийся в низ моего живота. Он вскрикнул и изогнулся, нетерпеливо подавшись мне навстречу. - Черт, Асторе, моя нога!

  - Прости.

  - Иди сюда. - Я подтянул его ближе, и он уселся на мою грудь, стыдливо пытаясь прикрыться и еще не понимая, что я задумал.

  Я обхватил его за шею и, притянув к себе, стал страстно целовать в губы, так что вскоре он уже стонал и извивался как уж, и так случилось, что когда он выпрямился, его напряженная плоть сама по себе оказалась у меня во рту. Я ласкал его, а он, в свою очередь, отыскав рукой мой орган, заставлял меня самого задыхаться от наслаждения. Его прикосновения будили во мне неистовое пламя, заставляя забывать обо всем, кроме всепоглощающей запретной страсти, которую я испытывал к нему. Ни одна девушка на свете не могла бы сравниться с ним. Чудесное смешение бесстыдства и робости, беззащитности и самоотречения, детской доверчивости и порочной чувственности делало его почти неземным существом. Когда его дыхание оборвалось на пике слепящего восторга, я сжал руками его талию, упиваясь судорожными волнами, прокатывающимися по его гибкому телу, и пил его влагу, наполняющую мой рот.

  - Люблю тебя, - выдохнул он восхищенно и, соскользнув с моей груди, ртом и руками почти тут же довел меня до конца, в последний момент случайно задев повязку на раненой ноге, чего я, впрочем, даже не заметил. Мир исчез в шторме невероятного наслаждения; оглушенный, я бился в судорогах, и белое неистовое сияние затопило на время все мои мысли.

  Асторе целовал меня, и я прижимал его к себе, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Эта страсть пугала меня все больше, между нами не должно было быть такой близости, и я знал, что рано или поздно Небо покарает нас... Так оно и вышло, но я снова забегаю вперед.

  Нога моя заживала медленно, но на третий день я уже вставал и, хромая, ходил по замку, опираясь на плечо Асторе. Он ругал меня за нетерпение и требовал, чтобы я немедленно вернулся в постель, но мне достаточно было лишь коснуться губами его шеи или щеки - и он прекращал возмущаться. Я уже выздоравливал и с нетерпением ждал, когда смогу выйти в город: Асторе велел готовиться к рождественским праздникам, и на улицах царило оживление. Площадь перед ратушей понемногу заполнялась лотками и палатками, мальчишки лепили из подмокшего, но еще не растаявшего снега крепости и снежных баб, жители украшали свои дома флажками и лентами. Все это я мог пока только наблюдать из окна, но Асторе, каждый день выбиравшийся в ратушу, буквально лучился воодушевлением. Раскрасневшийся от холода, с сияющими глазами, он по-детски радовался предстоящему рождеству. Я давно приготовил ему подарок, заказанный еще летом одному из купцов в Венеции и доставленный мне по осени, когда началась вся эта суматоха, - "Метаморфозы" Апулея на греческом. Я надеялся, что книга Асторе понравится и отвлечет его от невеселых дум.

  Через неделю я вышел на улицу и вместе с Асторе пешком отправился в ратушу, где был встречен советниками как герой. Мой брат улыбался, когда под приветственные крики я уселся рядом с ним и терпеливо выслушал все похвалы в свой адрес. На том же Совете Асторе прочитал письмо, доставленное из Болоньи. Джованни Бентиволио писал, что папа пригрозил отлучить его от Церкви, если он вздумает помогать Фаэнце, а для вящей убедительности своих угроз заметил, что дружба с французским королем не спасет изменников и клятвопреступников, кем бы они ни были. Герцог Джованни был крайне огорчен и встревожен судьбой Фаэнцы, но следующей жертвой гнева Борджиа могла стать Болонья, и он не мог выслать внуку подкрепления, не подвергая себя риску. Гонец, доставивший письмо, доложил, что чудом сумел проскользнуть незамеченным мимо караулов, выставленных Борджиа на дорогах. Все деревни были заняты солдатами, так что нечего было и думать о бегстве или попытках собрать небольшие отряды подкрепления.

  Таким образом, нам оставалось теперь надеяться только на собственные силы. Венеция была далеко, да и не стала бы вмешиваться в распри маленького города со Святейшим Престолом. Когда Асторе закончил читать письмо, наступила тишина. Советники обдумывали сложившееся положение, а я гадал, долго ли мы протянем, когда вернется Валентино с основным войском. Что ж, Манфреди не сдаются, решил я, пусть Чезаре помается, прежде чем войдет в ворота Фаэнцы!

  Зима выдалась суровая. Еще два снегопада случились до рождества, но к празднику снег окончательно растаял. В ратуше приготовили угощение, по случаю блокады несколько более скромное, чем обычно на рождество, и городские музыканты веселили гостей, наигрывая песни и рассказывая потешные истории. Я к тому времени окончательно поправился и лишь немного прихрамывал, ступая на раненую ногу. Впрочем, как я заметил, это обстоятельство скорее добавило мне шарма в глазах девушек. На меня смотрели как на великого полководца, героя и спасителя города. Несколько раз я ловил себя на том, что не отказал бы себе в удовольствии уединиться с одной из этих юных красоток где-нибудь в укромном уголке. Искушение было слишком велико, особенно когда какая-нибудь из них как бы невзначай касалась моей руки или садилась так близко, что я мог заглянуть в вырез платья. Асторе не спускал с меня глаз, и это раззадоривало меня, толкая на безумства, заставлявшие его ревновать. Я как раз флиртовал с юной дочкой казначея и уже осмелел настолько, что шептал в ее очаровательное ушко какие-то льстивые глупости, заставляя ее краснеть и смеяться, когда заметил, что мой братец тоже решил не терять времени даром. Сидевшая рядом с ним хрупкая блондинка с нежным личиком завороженно смотрела на него, а он с легкой улыбкой поглаживал ее руку, лежащую на колене. Девушка была прелестна, и я почувствовал, как в моей душе все переворачивается от жгучей ревности. Вот он наклонился, коснувшись губами ее уха, и стал что-то говорить, не выпуская ее руки.

  - Вы самый доблестный из всех кастелланов Романьи, - проворковала между тем моя пассия, придвигаясь ко мне. Ее ладошка коснулась моей руки. Я улыбнулся, ненавидя ее и себя, и снова посмотрел на Асторе. Теперь он уже легонько обнимал девушку за плечи, и она со счастливым видом смеялась какой-то его шутке.

  Какого черта, подумал я мрачно. Мой брат решил расстаться с девственностью, почему бы нет. С чего бы я должен мешать ему? У меня найдутся собственные дела на этот вечер, так что пусть его сиятельство развлекается как ему угодно.

  - Вы смутили меня, синьора, - сказал я, покровительственно обнимая девушку. - Ваша красота дает вам право льстить мужчинам, но вряд ли я заслуживаю...

  - Ах, синьор Оттавиано, в городе только и говорят, что о вашем подвиге. Я... я мечтала бы оказаться наедине с вами, чтобы сказать, как я восхищаюсь вашим мужеством...

  Ого, это было не просто смело, она напрямую предлагала мне себя!

  - Думаю, мы могли бы отлучиться ненадолго, - сказал я, лаская взглядом ее грудь. - Наверное, мы найдем место, где вы сможете без свидетелей сказать все, что хотели...

  - А вы...

  - Разумеется, дорогая синьора. Ваша красота ослепляет меня, как солнце. Если позволите, я тоже найду, что вам сказать... и даже более...

  Я встал и подал ей руку, чтобы удалиться, но тут заметил, что Асторе тоже поднялся - так поспешно, что я подумал, уж не хочет ли он помешать мне. Он сделал знак, показывая, чтобы я не уходил, а затем вместе со своей новой подружкой сам подошел к нам.

  - Оттавиано, позволь представить тебе Катарину. Она говорила, что мечтает познакомиться с тобой поближе.

  - Вы мой герой, синьор кастеллан. - Блондинка присела в реверансе и застенчиво посмотрела на меня. - Его сиятельство рассказывал мне о вас. Вы были ранены в бою, правда?

  - Ерунда, - отмахнулся я, краснея. - Думаю, для мужчины в наше время не так уж необычно получить ранение, и ничего особенно героического в этом нет.

  - Вы... так молоды, - почти прошептала Катарина. - Его сиятельство и вы...