– А он? – Диса показала на серебристого волчонка.

– Насчет него – не знаю. Гвен какой-то неудачливый уродился. Вроде не зверь, но и не оборотень. Может, когда повзрослеет, станет ясно, что он такое.

Трое посетителей и волк свернули направо, спустившись по лестнице с крутыми ступеньками и выйдя в маленький полукруглый зал, вроде обычнейшего караульного помещения. Там имелись люди – трое стражников, торопливо выскочивших из-за стола и вытянувшихся по стойке «смирно» (один, как успел заметить Лаэг, еле успел прибрать в карман маленький стаканчик и кубики только что метаемых на столе костяшек), и самые настоящие заключенные.

Узники размещались в камерах, выгороженных массивными решетками и больше смахивающими на клетки зверинца. Ричильдис с боязливым любопытством уставилась на непонятные силуэты и на всякий случай шагнула поближе к брату.

– Это не одержимые, – пояснил Магнуссон, – всего лишь не в меру буйные обыватели, которые сидят за погром гиперборейского посольства. Святой брат! – он возвысил голос: – Эй, брат Бомбах, как поживаем? Все также упрямо проповедуем истребление колдунов или собираемся покаяться в содеянном?

В темноте за решетками завозились, прокашливаясь и нехотя поднимаясь на ноги, смутно видимые силуэты. В моргающем свете масляных ламп ясно различалась выступившая к самой решетке коренастая фигура в оборванном балахоне, когда-то носившем гордое звание одеяния служителя митрианского ордена.

– Не раскаивался и не стану, – басовито заявил монах. – Ибо за веру святую и за землю отеческую лишения многие претерпеть готов. А вот добрых людей столько держать в неведении – нехорошо. Сказали б им, чего ждать, чтоб не маялись понапрасну.

– Чего с вами делать – это пусть король решает, – невозмутимо отрезал Темвик. – Приговор же будет выноситься аккурат на Ярмарке, до которой осталось…

– Три дня, – с готовностью подсказал Лаэг.

– Ага, точно, – кивнул управляющий. – Три дня. Так что ведите себя тихо, а брат Бомбах поведает вам что-нибудь душеспасительное. Ну что, не передумали? – он развернулся к невольно притихшим детям. – Пойдем знакомиться с нашими бедолагами?

– Пойдем, – упрямством и настойчивостью младший из принцев Аквилонии вполне мог поспорить с собственным отцом.

Одержимых представителей народа Карающей Длани содержали по соседству. Требовалось только открыть дверь из караульного помещения и одолеть десяток ступенек вниз. Гвен, едва перешагнув порог, немедленно заворчал, низко пригнув голову и вздыбив шерсть на холке. Ему явно не хотелось входить, но и бегство он счел ниже своего достоинства.

Внизу оказалось темно – неуютный мрак разгоняли только робкие огоньки закрепленных на стенах факелов. Слышалось чье-то жалобное хныканье, неразборчивые причитания, мягкий топот безостановочного кружения запертого в клетку дикого животного. Пахло страхом, если, конечно, отвлеченное чувство может иметь запах – прогорклый и одновременно сладковатый, как в давно заброшенном склепе. Здесь царили отчаяние и настороженность, а еще – невероятное желание оказаться на свободе. Оно было столь сильным, что приобрело осязаемость, и эта бестелесная осязаемость со всего размаху обрушилась на маленькую Дису, оттолкнув ее к холодной стене. Девочка растерянно затрясла головой, и тут в темноте прозвучал вполне нормальный (отчасти слегка раздраженный) женский голос, произносивший слова с диковинным прищелкиванием на окончаниях:

– Какого демона?! Я же просила меня не беспокоить! Кого там носит?

– Это мы, – обескураженно произнес Темвик Магнуссон. – Кажется, нас забыли предупредить… Рени, что ты здесь делаешь?

– Колдую, разумеется, – невидимая женщина зажгла еще одну лампу, став из смутной тени вполне живой и узнаваемой госпожой Ренисенб эш'Шарвин. – Оправдываю выдаваемое мне казной жалованье… Темвик, ты свихнулся? Зачем ты притащил сюда детей? – последние фразы переполняло неподдельное возмущение и испуг.

– Они сами захотели, – проворчал управляющий Цитадели. – Что в этом страшного?

– Мы хотели навестить вас, но в башне уже который день никого нет, – нерешительно добавил Лаэг. Временно позабытая всеми Диса присела на холодную ступеньку, обняв мгновенно оказавшегося рядом волчонка. Тот мелко вздрагивал и чуть слышно скулил.

– Не спорю, обещания надо выполнять, – магичка поставила лампу на колченогий стол, сооруженный из брошенных на козлы досок и заметно просевший под тяжестью огромных фолиантов и свитков, и принялась складывать в большую кожаную суму какие-то позвякивающие флакончики и медно поблескивающие коробки. – Что, наверху уже утро? Выходит, мы проторчали здесь почти всю ночь?.. Особых успехов я не достигла, так что вполне могу пойти принять гостей.

– «Мы»? – Темвик огляделся по сторонам, не решаясь приблизиться к клеткам. – В смысле, ты и они?

– В смысле, я, эти лишившиеся ума бедняги и еще кое-кто, – госпожа Ренисенб махнула рукой в глубину помещения, откуда неторопливо выступил высокий силуэт. Магнуссон, завидев приближающегося человека, ехидно хмыкнул:

– Рэф, ты тоже решил заделаться колдуном на старости лет? Тебя-то какими ветрами сюда занесло?

– По моей просьбе, – отрезала стигийка. – Сложно объяснить, но вообще-то он мне помогает. Эти бедняги почти не разговаривают, а у господина дознавателя установилось с ними какое-то диковинное… взаимопонимание, что ли… Провалиться мне на месте, если я уразумела, как он это делает. Рэф! – позвала она. – О чем сейчас размышляет месьор Шелорис?

Месьор Шелорис, в недавнем прошлом содержатель пекарни на Медовой аллее, скорчился в дальнем углу неопрятной грудой, пряча от яркого света отвыкшие глаза и негромко подвывая. Рэф не торопясь шагнул к его клетке и несколько мгновений вглядывался во мрак.

– Очень напуган, – наконец сказал он негромко. – Много света. Много людей. Ему стыдно перед… не понимаю, что он имеет в виду… перед Грядущим Вожаком, что ли?.. за свою слабость. Он думает, из-за этого ему не позволят занять место в будущей Стае…

– Принцесса! – сдавленно ахнула магичка, перебивая. Зажатая в ее руке очередная склянка с треском разбилась о каменный пол. Волшебница сорвалась с места, взмахнув широкими рукавами черной хламиды, и ринулась к лестнице.

Она успела вовремя – на мгновение раньше, чем Диса, несмотря на все усилия Гвена поддержать ее, начала соскальзывать вниз со ступенек.

Маленькая аквилонка не потеряла сознания. Просто ей показалось, будто в ее голову, как завоеватели в покоренный город, разом ворвалось множество чужих, незнакомых и опасных личностей. Она стала этой жутковатой всклокоченной девушкой, сидевшей на корточках подле решетки, той самой, с которой возилась Ренисенб. Разум несчастной («Мави, ее зовут Мави, но скоро она забудет, что значат эти непонятные звуки») еще сохранил отдельные человеческие способности, осознавая, что происходит вокруг и что ей пытаются помочь, но обитавший внутри зверь видел только неодолимые прутья решетки, ощущал голод, стремление двигаться и полнейшую невозможность покинуть пугающее место, в котором он пребывает.

Еще Диса увидела себя – откуда-то снизу, как если бы она чудесным образом уменьшилась ростом до размеров собаки, всегда пребывающей на уровне человеческого колена. В этом видении мечущиеся вокруг нее фигуры не имели отчетливых выражений лиц, зато приобрели смутные мерцающие ореолы: тревожный красноватый, ярко-зеленый, прохладно-голубой и ее собственный – глубокого пурпурно-фиолетового цвета, совершенно не вяжущийся с бледным пятном лица и двумя темными провалами глаз в обрамлении черных прядей. Ее звали, голос брата с отчаянной настойчивостью повторял ее имя, и, уже почти вернувшись обратно, в привычный мир, девочка сообразила – она умудрилась взглянуть вокруг глазами крутившегося рядом волчонка. Вот, оказывается, какими звери видят людей… Но почему Гвен так беспокоится за нее?

– Я же говорю – она просто струсила и шлепнулась в обморок, – немедля заявил Лаэг, переживавший больше всех, стоило сестренке пошевелиться и разумно оглядеться. – Чего, спрашивается, тут бояться? Оборотни сидят за решеткой и в жизни оттуда не выберутся, правда?