Как он узнал позже, маккиавелистая сволочь Вадик специально свел их, чтобы отделаться от Марины. А отделаться от неё было трудно. Она звонила, ждала под дверью, писала письма… Если бы не её надоедливость, из неё получился бы неплохой объект для постельных утех, но в любом случае не для Сергея.

Благодаря Марине Сергей понял, что, несмотря на Тузика, несмотря на однозначное «нет», несмотря на настрой «стоять насмерть», ему нужна была только Лена, и никто другой. И он делал всё, чтобы она отдалась ему, и в первую очередь душой, а потом телом. Он старался быть ненавязчивым, полезным, интересным, необходимым. Он подсаживал её на себя, как наркоторговец подсаживает подростков на товар.

Чтобы как можно чаще бывать рядом с Еленой, он свёл Галину и Вадика, в результате они начали больше времени проводить вчетвером.

О том, что творилось в душе Сергея, когда она у него на глазах садилась в белые «Жигули» Тузика, Лена узнала значительно позже, и то лишь потому, что Сергей выпил лишнего. Они вышли подышать… Она думала, что он накинется на неё с кулаками, но этого не произошло.

«Зачем ты столько терпел, дурак?» – услышал он от неё на следующий день.

Вскоре последовала отставка Тузика, и отношения Сергея с Леной приобрели ещё более странный характер.

Она уже влипла в его паутину, но ещё не хотела этого признавать, ещё брыкалась, пыталась освободиться, пыталась убедить себя, что ситуация под контролем, что она может в любой момент ему отказать, освободиться из-под его влияния.

До последнего момента она не хотела понимать, что они всё сильнее привязываются друг к другу, превращаясь в некую единственно возможную бинарную смесь. Они обнимались, целовались, доводили друг друга до изнеможения… Их взаимозависимость напоминала наркотическую, но чем больше он был ей нужен, тем непреклонней становилось её «нет». Она сводила его с ума упорством, а он её – ласками.

– Между нами ничего не может быть. У меня семья, дети… Что скажут они? – всё более жалобно и неуверенно говорила она.

– Ты так говоришь, словно никогда не изменяла мужу, – не удержался однажды он.

– Не твоё дело.

Она сдалась ему только через полгода. Долгих шесть месяцев он изо дня в день добивался её любви. И победил. Несмотря на бесчисленные «нет», на ещё более бесчисленные «но», «не сейчас», «я не могу», она пришла. В тот день у них ничего не получилось. Он был перевозбуждён, да и она нервничала. Помнится, тогда она психанула…

На следующий день она вновь была у него. Она пришла к нему, не понимая, что делает, словно кто-то или что-то, чему нельзя, невозможно противиться, взял её за руку и привел к нему. Тогда уже всё свершилось самым наилучшим образом.

Они встречались практически каждый день. Он готовил еду, ждал, выглядывал её в окно. Когда она приходила, он, если она желала, снимал с неё обувь, помогал раздеться, надевал тапочки. Они шли в спальню, потом под душ, потом обедать… Причём для них это не было чём-то однообразным, наоборот, каждая встреча была наполнена свежестью и новизной. Каждое свидание было приключением, экспромтом, импровизацией – все десять лет.

Наверно, даже будучи семи пядей во лбу, невозможно передать словами суть или, лучше сказать, атмосферу этих встреч. Любовь подобно Дао, становится ложью при любой попытке выразить её в словах.

Наконец, она рассталась с мужем, а когда дети стали самостоятельными людьми, женились, обзавелись собственными домами, фактически перебралась жить к Сергею.

Но даже после этого она долго не решалась признаться себе, что тоже не может без него обойтись, и когда он говорил ей об этом, она всегда выходила из себя.

И вот теперь, когда она окончательно сдалась, когда призналась сначала себе, а потом и ему, что давно не видит себя чем-то отдельным от него, после того, как между ними началось поистине любовное сумасшествие, она исчезла. Исчезла так, словно её никогда не было в его жизни, исчезла из памяти его друзей, отовсюду…

3

Проснулся он в кресле. Так и заснул в нём, не раздеваясь. Скорее всего, его психика предпочла сумасшествию сон, сработал психический предохранитель. Люди вообще редко сходят с ума, намного реже, чем на страницах книг или в кино. Обычно съезжание крыши либо закладывается в конструкцию мозга ещё до рождения в результате неправильного развития или генетических сбоев, либо является следствием болезней, опухолей мозга к примеру, отравлений, травм… По большому счёту, человек – чертовски выносливая скотина, а иначе никогда не захватил бы власть на планете. У Сергея с конструкцией крыши был полный порядок: устойчивость против ветра и землетрясений была заложена в неё целой вереницей генетически правильных предков. Тем не менее, бушующая в его сознании душевная буря отнимала практически все силы. Тело болело так, словно всю ночь работало футбольным мячом. Хотелось, не тратя сил и времени на раздевание, перебраться в кровать, укрыться с головой и лежать, лежать, лежать, пока смерть…

Оказавшись в подобном состоянии, герои фильмов или книг традиционно пытаются лечиться алкоголем, вот только в реальной жизни такое лечение приводит к полной свободе передвижения и питанию из мусорных ящиков. Подобная перспектива Сергея не устраивала совершенно. Он был из тех, кто предпочитает сопротивляться до конца, и не уходить раньше срока со сцены.

В его случае реальным средством борьбы с охватившей депрессией была дисциплина. Надо было подниматься, приводить себя в порядок, действовать. Заставив себя встать, он подошёл к зеркалу, в котором увидел помятое небритое существо с отчаянием в глазах.

– А вот хрен тебе! – сказал он и показал своему отражению дулю.

В ответ на попытку сделать зарядку, тело ответило массовыми беспорядками и митингами протеста. Несмотря на это, ему удалось выполнить одну из последовательностей тенсёгрити – комплекса упражнений, описанного Карлосом Кастанедой. Закончив зарядку, он с предельной тщательностью, словно от этого зависела жизнь (вполне возможно, так оно и было), побрился. После бриться был душ и завтрак с чашкой хорошего крепкого кофе. Поняв, что любой бунт будет жестоко подавлен, тело решило, что лучше сотрудничать с сознанием и волей. На душе тоже стало не так тоскливо.

Немного подумав, он надел новую, парадную рубашку с коротким рукавом и новые дорогие брюки, слегка, правда, жарковатые для такой погоды. Туфли были не новыми, но после тщательной обработки средствами для ухода за обувью выглядели под стать одежде.

– Хоть стреляйся, – сказал он, оценивающе посмотрев на себя в зеркало.

На работу идти было рано, торчать в одиночестве дома тоже не хотелось. В результате он решил, что неплохо пойти подстричься.

Едва выйдя из дома, он нос к носу столкнулся с совершенно незнакомой тёткой пятидесяти-шестидесяти лет. Обычная баба… Он бы не обратил на неё внимания, если бы она не сказала:

– Чудная страна.

– Что? – переспросил он.

– Чудесная страна. Просто волшебная.

– Да, – сказал он, предпочитая с такими не спорить, а ещё лучше не разговаривать за пределами рабочего кабинета.

Добившись его согласия с собственными мыслями, тетка, как ни в чём не бывало, пошла дальше.

Желающих подстричься в парикмахерской не было, и его сразу пригласили в кресло. Он представил себе, как парикмахеры набрасываются на него, точно стая голодных голубей на корм, стараясь отхватить своими ножницами как можно больший клок волос. Эта картина заставила его улыбнуться, а лёгкий массаж головы, который невольно сделала не лишённая привлекательности барышня чуть старше двадцати, вернул настроение на почти нормальный уровень.

То, что он увидел, отойдя от парикмахерской на каких-то пятьсот метров, заставило его остановиться. Возле скамейки у здания банка шёл настоящий бой. Две старушки, этакие божьи одуванчики, остервенело молотили друг друга сумками, сопровождая это такими комментариями, которые заставили бы покраснеть от стыда любого сапожника. Несколько подростков, подзадоривая, снимали драку на камеры мобильных телефонов, но старушки их не замечали.