Аль-Балами вместе с креслом придвинулся к Джин почти вплотную и перешел на шепот:

— Шахриар мне не признался, конечно, но мне почему-то кажется, что причина его отказа от назначения кроется именно в вас, ханум. Я видел сегодня, какими влюбленными глазами вы смотрели друг на друга, поэтому отпираться бессмысленно. Однако вы должны отдавать себе отчет, ханум, что сами-то вы скоро уедете, а Шахриар останется здесь. И увезти его с собой как доктора Нассири у вас не получится. В силу своей службы капитан Лахути знает слишком много государственных секретов, поэтому его-то уж точно из страны не выпустят. Скорее заставят замолчать навеки… — Полковник сделал многозначительную паузу, и по спине Джин пробежал неприятный холодок: она поняла, что он имеет в виду. — Поэтому, — продолжил аль-Балами, вернув голосу обычный тон, — прошу вас о содействии, ханум. Вы должны убедить Шахриара отправиться со мной в Тегеран, а оттуда — к месту его нового назначения. — Он замолчал, испытующе глядя сквозь маску на Джин, но она тоже молчала и думала, казалось, о чем-то своем. Атмосфера беседы и пресловутый защитный костюм чрезвычайно тяготили полковника, и он, так и не дождавшись ответа от этой непонятной женщины, поднялся. Ему нестерпимо захотелось поскорее покинуть эту комнату и оказаться на улице. — Очень надеюсь на ваше благоразумие, ханум, — перешел он к заключительной части разговора. — Я пробуду в Исфахане почти до конца сегодняшних суток, поэтому если надумаете помочь Шахриару, пришлите мне письменное прошение о замене его как командира Корпуса стражей другим офицером. Причины подобной просьбы можете указать любые. Со своей стороны обещаю вам, ханум, что на судьбе Шахриара ваше письмо отразится только положительным образом. Я сразу дам ему ход, капитана Лахути тотчас отзовут в Тегеран, а уж далее можете не сомневаться: новое назначение непременно придется ему по душе. — Полковник неприятно усмехнулся.

— Я и не сомневаюсь, — кивнула Джин. — И обещаю подумать над вашими словами.

— Уж постарайтесь, ханум. Я буду ждать вашего письма в отеле «Шах Аббас», что на площади Имама, до десяти часов вечера. В начале одиннадцатого за мной пришлют самолет из Тегерана, и я покину Исфахан. Имейте это в виду. — Полковник направился к выходу. На пороге остановился, бросил вполоборота: — Надеюсь, вы правильно меня поняли, ханум, и письмо от вас я обязательно получу. Иначе до конца жизни будете считать себя виновной в судьбе человека, который, как я догадываюсь, питает к вам нежные чувства. Так что пишите, ханум, у вас нет другого выбора.

— Позвольте мне самой определиться с наличием у меня возможности выбора, полковник, — дерзко одернула его Джин. — Я не нуждаюсь в дополнительных указаниях. Обдумав наш разговор и взвесив все «за» и «против», я непременно приму какое-либо решение и извещу вас о нем до двадцати двух часов. Всего доброго.

— До свидания, ханум. — Не ожидавший столь открытого недружелюбного отпора, полковник поспешно исчез в коридоре.

Джин подошла к окну, массажными движениями кончиков пальцев потерла виски, снимая нервное напряжение. Избавившийся от защитного облачения полковник торопливо усаживался внизу в машину. «Итак, в ход пущена восточная хитрость, — думала Джин, наблюдая за ним сверху. — Начальники Шахриара хотят, чтобы я сдала его им собственными руками, подтвердив тем самым, что мы с ним были любовниками. Интересно, какое будущее они уготовили капитану Лахути на самом деле? Что в действительности ждет его в Тегеране, если, будучи начальником исфаханской службы безопасности, он допустил здесь несколько непростительных ошибок — начиная с утечки информации о полонии и заканчивая побегом трех человек из военного госпиталя? И это еще не считая любовных шашней со мной вместо того, чтобы докладывать о каждом моем шаге начальству. Наверняка ведь за Лахути, как и за каждым человеком в Иране, тоже кто-то следил. Например, один из его подчиненных. Не зря же аль-Балами позволил себе выказать в мой адрес неприкрытое ехидство: он однозначно знает больше, чем говорит… Нет, Шахриара в Тегеране ждут не повышение и назначение, — пронзила вдруг мозг Джин страшная догадка, — а… разжалование и тюрьма! Промашки с полонием они ему не простят. Но поскольку рыльце и у самих в пушку, открыто действовать они не могут: арест капитана Лахути на территории миссии выглядел бы слишком вызывающе. Потому-то и придумали историю с переводом на новое место службы. Хотят сохранить хорошую мину при плохой игре. А меня решили привлечь к своим гнусным подковерным играм, чтобы наказать Шахриара ещё больнее… И ведь Лахути прекрасно понимает всё это. Просто не сказал мне, чтобы не волновать лишний раз, а я из-за болезни сразу и не догадалась, — досадливо покачала она головой. И укорила себя: — Плохо, Джин, очень плохо. Шахриар ведь потому и спрашивал твоего мнения, уехать ему или остаться, поскольку с самого начала все знал и понимал. Ни в каком Хамадане никто его не ждет. Его ждут допросы в тегеранской тюрьме. А продолжить охранять миссию Красного креста — значит до поры до времени оттянуть арест и заключение под стражу. Получается, я приняла верное решение, когда попросила его в тот раз остаться…».

Итак, Шахриар знал, что поездка в Тегеран закончится для него верной смертью: теперь Джин в этом не сомневалась. Но ведь его желание остаться с ней в миссии тоже грозило вполне вероятной смертью, пусть даже с отсрочкой в несколько лет. Значит, смерть от лейкоза Лахути выбрал в силу безысходности своего положения, но Джин не уловила этого в его настроении два дня назад. Нет, она и сейчас не думала, что он целовал и ласкал её только для того, чтобы она позволила ему остаться в миссии. Возможно, он даже не ожидал приезда аль-Балами. И уж тем более вряд ли предполагал, что тот попросит Джин написать письмо с просьбой о его замене. Просто Шахриар, скорее всего, руководствовался в своем выборе следующими соображениями: лейкозом он может и не заболеть (тут уж от воли Аллаха всё зависит), а вот избежать пыток в застенках «Министерства информации» ему всё равно не удастся. Давать показания на любимую женщину не хотелось, но и эмиграция из Ирана для него была невозможна. Как намекнул аль-Балами, эмигрировать капитану Лахути не позволят — его попросту убьют.

«Как же спасти Шахриара?» — всерьез озадачилась неожиданно возникшей проблемой Джин. По всему выходило, что единственный путь спасения для него — только побег из Ирана. Например, в Ирак. С помощью, к примеру, друзей того же Тарани.

Только вот согласится ли на побег он сам?!

Машина полковника скрылась за поворотом. Джин отошла от окна, подсела к компьютеру. На столе лежали принесенные Марьям утром к чаю леденцы в ярких фантиках — любимые исфаханскими детишками плоские, в форме монеток, конфеты из застывшего яблочного варенья, которые здесь назывались «пуляками». Хотя формально Марьям и вышла из детского возраста, однако истребить в себе страсть к сладкому так и не смогла. Джин не раз замечала, как девушка сосет «пуляки», даже ассистируя на операции, за что, конечно же, получала нагоняй как от нее самой, так и от доктора Франсуа.

По раздавшимся в коридоре шагам Джин сразу узнала Лахути. Повернулась на негромкий стук в дверь:

— Входи.

— Как ты себя чувствуешь? — Шахриар быстро приблизился, обошел кресло, положил руки ей на плечи.

— Лучше, — прислонилась она виском к его руке. — Значительно лучше, чем два дня назад. Во всяком случае могу работать, а это для меня самое главное. Твой друг, кстати, уже уехал.

— Я знаю, — кивнул Шахриар. — Он остановился в одной из гостиниц и пробудет в Исфахане до позднего вечера.

— Да, будет ждать от меня письма. Как от главы миссии Красного Креста, разумеется.

— О чем ты? — Шахриар наклонился, заглянул ей в лицо. — Какое еще письмо?

— Письмо с моей просьбой заменить начальника охраняющей миссию стражи, то есть тебя, — призналась Джин. — Причину, он сказал, я могу указать любую. Например, что ты не справляешься со своими обязанностями. Или — что мешаешь нашей работе. Да что угодно, в общем. В ответ обещал дать ход моей просьбе без проволочек и сразу увезти тебя с собой в Тегеран. А там тебя, дескать, сходу произведут в майоры, оближут и обласкают. Только вот по некоторым его ухмылкам и намекам мне показалось, что он лжет. Более того, поняла, что тебя там просто-напросто арестуют и посадят в тюрьму. Почему ты сказал мне неправду, Шахриар?! — Джин резко развернулась к нему вместе с креслом, впилась глазами в глаза.