— Сам не знаю, — его взгляд перетекал с фотографии на фотографию, хранящие влюбленные пары, живые, настоящие изображения, что не поблекнут, как людские чувства.

Сашка обессилено отвел взгляд от снимков, приглядевшись к автору. Лицо точеное, как у принцессы, уста тонкие, не румяная… но властная и, возможно, когда‑то безжалостной была. Темно — русые волосы старательно собраны и заплетены в тугую косу, а глаза ясные, серые, и взгляд их пронзительный, стальной. Необычная женщина, красивая, но какая‑то несовременная. Несовременная, как и ее темная одежда со шнуровкой на рукавах.

Парень поймал себя на мысли, что даже на площади возле Императорского дворца сегодня ни у кого не было такой красивой одежды.

Аля подошла к самой большой фотографии. Она — блондинка, высокая, длинноногая, статная. Бежит к нему, тянется, но коснуться не может, словно стена между ними и не суждено им встретиться. А он и не смотрит не нее, словно ни преграду, ни любимую увидеть не властен.

— Эмиль, — пальцы фотографа соскользнули по изображению мужчины. — Луиза, — Аля рисовала в воздухе сердце, накрывающее изображение женщины. — Я сделала этот снимок за полгода до того, как должно было случиться несчастье. Это фото их спасло. Они здесь сейчас, в моем доме, за стеной, — она кивнула на дверь, ведущую в другую комнату.

— Ты предсказываешь будущее? — удивился Сашка. — Как?

— Я не предсказываю будущее, — покачала головой она, и наполовину расплетенная коса соскользнула с плеча. — Но я иногда вижу его и могу сфотографировать. Остановив время на миг, можно повернуть его течение иным путем. У меня есть фотография и из твоей жизни.

Женщина взяла растерянного парня за руку и подвела к противоположной стене. С фото на него смотрела Маринка. Еще счастливая, еще родная…

— Маринка! — он качнулся к изображению.

— Нет, это прошлое, — фотограф удержала его руку, пальцы не коснулись изображения лица девушки. — Твое будущее в ином.

Аля оставила его и открыла дверь в соседнюю комнату.

— Эмиль, Луиза, Жак, — позвала она.

Мужчина и женщина в сопровождении белокурого мальчика, которого Сашка сегодня уже видел, вошли в зал, задрапированный черной тканью, чтобы солнечный свет не портил таинственность фотографий. В жизни Луиза была еще красивее, чем на фотографии, но ее красота словно отбирала жизнь у ее любимого, делая невыразительным его лицо, словно та злая красота затмевала все вокруг.

Аля села на стул подле черного стола, накрыла что‑то ладонью.

— Повтори, Жак, для этого господина то, что мне сказал, — едва слышно и совсем не властно попросила она.

— Я слышал, как мой отец говорил, что сегодня ночью, когда горожане будут смотреть на соревнования сказителей и музыкантов, солдаты пройдут по городу, забирая всех, кто…

Мальчик не смог повторить то, что она просила.

— Всех, кто хоть раз поминал недобрым словом Императора, — твердо закончила за него Луиза.

— А кто его отец? Советник Императора? — фыркнул Сашка, невольно залюбовавшись красотой Луизы. — И при чем здесь я?

— Его отец — палач во дворце, — твердо ответила хозяйка выставки.

А Луиза лишь соблазнительно улыбнулась.

— А ты любил, не так ли? Любовь — слабость. Слабые не могут служить Империи.

Сашка отшатнулся от блондинки.

— За такие слова нас… — он неожиданно осознал, что Луиза, объятая злой красотой, ему намного ближе, чем толпа, в которой он стоял час назад.

Аля засмеялась, но как‑то надтреснуто — так звенит надбитый бокал.

— Сашка, пойми, тебя осудили раньше, чем ты нас увидел. Желаешь превратиться в еще одну статую во дворце? Или на площади? — ее ясные серые глаза сверкнули злобой: она знала о статуях намного больше, чем могла сказать ему.

И Сашка это понимал.

— Статуи подарены гостями столицы, — пролепетал парень, у него голова закружилась.

— Статуи — это люди, — заверил Эмиль.

— Это невозможно. Я не верю… — но Сашка уже поверил.

— А это возможно? — развела руками фотограф, зовя в свидетели все свои работы.

— Нет, — прошептал парень, головокружение прекратилось, когда взгляд остановился на больше не родных зеленых глазах Маринки с фото.

Воспользовавшись его растерянностью, Аля поднялась, собрала фотографии со стола.

— Вы уедете из города сегодня же. Сейчас. Вместе. Вот фото, найдите эту женщину, и вы найдете намного больше, чем сейчас можете представить, — она протянула Эмилю один из снимков.

Глянув на изображение, Эмиль передал фотографию Сашке.

На фото в пол — оборота стояла темноволосая синеглазая Ирина. Глаза улыбаются, а море за ней штормит, и далеко — далеко, почти сливаясь с горизонтом, волны баюкают корабль с черными парусами. Или это просто наваждение?..

— А вы? — Сашка не сразу понял, что фотограф с ними не поедет.

— Я должна остаться в городе со звериным взглядом. Я хочу взглянуть ему в глаза.

Даже Эмиль и Луиза удивились: никто так не называл великолепную пышную столицу, в которой они родились.

Они не решались уйти, что‑то еще оставалось не высказанным.

— Ну, чего вы стоите! — слегка прикрикнула на них Аля, и ее глаза сверкнули огнем, каким не может светиться человеческий взгляд. — Идите же! Прощайте!

Луиза, взяв Жака за руку, молча вышла из комнаты. За ними шел Эмиль. Сашка выходил последним. Уже на пороге он оглянулся.

Аля сидела на полу, закрыв лицо руками, коса полностью расплелась, волосы рассыпались, накрыв ей плечи. На другом фото, лежащим перед ней, даже с порога можно было разглядеть площадь возле алого дворца. Черных статуй было четыре.

Пираты отправились к горе. Ярош взял с собой Итану, Берна, Макса, Катерину и Лауру, неожиданно попросившуюся с ними.

— А учитель не рассердится? — спросил у девушки Странник, когда они собрались в дорогу.

Лаура смутилась: наверное, Ричарду не было известно о ее желании.

И теперь вшестером они поднимались по реке, оставив на корабле тех, кто мог соперничать с волей графа Элигерского.

— Первое, что я хочу увидеть, когда вернусь, — это наши черные паруса, отраженные в воде, — сказал Ярош, прощаясь с Феникс, отпускавшей его с тяжелым сердцем.

Поток нырнул в лес, речка сузилась, обмелела. Весла иногда царапали каменистое дно, и, в конце концов, пираты были вынуждены оставить лодку, чтобы дальше идти пешком.

Заночевали в лесу под тихие причитания попугая, сопровождавшего их от самого моря.

Сидя на кочке, поросшей травой, Итана раскладывала пасьянс. Вдалеке от колдуна карты не врали. Но их обещания ей не нравились, гадалка хмурилась.

Так и заснули, не рискнув развести костер. А утром пошли дальше.

Ярош, Берн и Макс прорубались сквозь чащу. Сразу за ними шли Итана и Катерина, Лаура немного отстала. Мысли ее устремлялись к тем, кого она оставила на морском берегу.

— Добрый день, граф, — позвала Ричарда Герда.

Граф поклонился рыжей королеве, он бы и пером на шляпе подмел перед нею землю, но не было у графа шляпы. Герда тоже склонила голову в знак приветствия.

— Ты единственная, Герда, кто меня не сторонится, — благодарно и искренне сказал Ричард, сгибая руку. — Пройдемся, ваше величество?

Герда приняла его предложение.

Они шли по берегу возле самой воды. Одна волна едва не намочила сапожки королевы. Засмеявшись, Герда уклонилась от волны, не удержала равновесие, но Ричард не дал ей упасть.

Лишь миг их лица были очень близко, но даже в это мгновение они играли в чувства.

— Я замужем, граф, — Герда игриво высвободилась.

— Вы плохо думаете обо мне, ваше величество. Мне просто хорошо с вами. Минуты, когда мы рядом, напоминают славные времена, что для меня теперь в прошлом.

Они все дальше отходили от пляжа, взбираясь вверх, оставив позади кладбище. Звонкие детские голоса не долетали сюда, да и поблизости не было ни души. Граф Элигерский остановился.

Как он изменился сейчас! И Герда его понимала… Здесь, на ветру, относящим слова от моря, он мог не притворяться почтительным господином. Королева огляделась. Граф привел ее на скалу, о которую разбивались волны. Красиво и страшно. Герда пожалела, что не взяла с собой любимую пантеру.