Наверное, один из немногих в этой обители Дима сейчас спал. Никифорову пришлось тихо постучать в окошко — благо жил Дима на непрестижном первом этаже и спал чутко. Работал он с утра до вечера: крутился, встречал поезда с грузами, торговался, торговал, улаживал дела с рэкетирами. В Измаиле у Димы остался мальчишка, сын, а с женой они были разведены. И все это Диму безумно расстраивало. Но только внутри. Снаружи он был исключительно спокойный, миролюбивый и слегка ироничный человек.

Дима молча отреагировал на стук, сквозь небольшую щель между занавесок рассмотрел пришельца и открыл окно.

— Николай Петрович?..

— Пусти-ка, Дим, я влезу…

Когда Никифоров оказался в комнате, Дима плотно задернул шторы, включил свет и достал бутылку коньяка, хотя был почти уверен, что Никифоров откажется. И Никифоров понимал это. Но ритуал почтительности надо было соблюсти. Когда Дима поставил на стол рюмки, Никифоров остановил его.

— Дело у меня к тебе, Дима. С этим не беспокойся, сядь-ка лучше, послушай.

Дима, разумеется, понимал, что пришли к нему по делу. Иначе зачем Никифорову, такому серьезному и положительному мужику (хотя мент, он и есть мент), заходить к нему в такой час.

Но даже у Димы, привычного ко всему, что называется, едва не отвисла челюсть, когда он услышал просьбу Никифорова:

— Граната, Дим, нужна, противотанковая. В крайнем случае — противопехотная…

— Сейчас? — Дима сглотнул воздух, попавший в гортань, отчего кадык его дернулся. Спросил он так, на всякий случай, хорошо понимая, что граната нужна именно сейчас. Иначе зачем бы Никифорову лезть к нему в окно в два часа ночи. И не то чтобы Дима не держал никогда в руках гранаты — чего не подержишь в наш рыночный век! — однако и ему эта просьба показалась довольно деликатной.

— Ну ты, Петрович, меня удивил! — проговорил он, опомнившись, и в словах его была чистая правда.

Никифоров вынул из кармана золотой кружочек — предпоследний из остававшихся у него. Все это выглядело, как теперь говорят, круто — и просьба о гранате, и расплата золотом.

— Очень прошу, Дима, достань!

Догару сидел, потупившись. Просьба была стремная: ведь к кому идти-то придется — подумать страшно! Но одновременно эта просьба была и почетной. Во-первых, те, кто даст вещь, уже по-другому будут смотреть на Диму. А во-вторых, они с Никифоровым поменяются как бы местами. Теперь он будет Диме должен. Рассудив все это, Дима перешел непосредственно к делу. Взял золотой.

— Это лучше здесь не показывать. Никифоров и сам понимал это.

— Ты деньгами расплатись. А золото — тебе…

— Сколько же за нее давать?

— На твое усмотрение. За сколько купишь.

Граната, понятно, стоила меньше золотого. Стало быть, Дима имел навар. Не совсем удобно ему было брать с Никифорова за услугу, но бизнес есть бизнес!

Дима положил золотой в тумбочку на глазах у Никифорова, подчеркивая, что он ему доверяет, из тумбочки же достал пачку пятидесятитысячных купюр, тянувшую, пожалуй, на полмиллиона, не меньше.

— Жди…

Никифоров сел в сторону от двери, в угол — так, чтобы его не сразу можно было увидеть. Проверил пистолет и, прикрыв глаза, задремал, зная, что проснется за полсекунды до того, как услышит подозрительный шорох. И сразу будет готов к действию.

Когда вернулся Дима, он уже успел передохнуть. Тот вынул из-за пазухи довольно громоздкую гранату и прямо с порога протянул ему:

— Годится?

Их отношения изменились. Дима чувствовал себя равным. «Ладно, сочтемся…» Никифоров взял гранату. Она была в полном порядке. Даже кольцо примотано клейкой лентой — так сказать, для техники безопасности.

— Поможешь мне, Дим?

— Нет!

— Ни стрелять, ни взрывать. Яму копать… Дима решительно покачал головой.

Никифоров не то чтобы очень на него рассчитывал, а все-таки думал: вдруг поможет!

— Тогда жетон дай мне — позвонить. Расстался он с Димой как бы без намека на обиду. Из автомата позвонил шоферюге, что возил его на Госпитальный и разглагольствовал в кабине.

— Выручишь?

— А ты знаешь, сколько теперь?!

— Об чем разговор — я же плачу!

— Он думает, все можно купить и продать! — усмехнулся шофер, и Никифоров понял: согласится!

— Ты можешь захватить кастрюлю старую и лопату?

— А лопата у меня откуда?

— В гараже возьми! И кастрюлю — любую, пусть дырявую…

Шоферюга подхватил его на Октябрьской площади. К счастью, он жил по соседству — где-то в середине Ленинского проспекта.

На кладбище Никифоров все сделал в строгом соответствии с инструкцией, полученной в записке Луки. Тщательно вымерил все расстояния, выкопал яму, загрузил ее и снова закопал. Потом сколько было возможно утрамбовал землю и спрятал лопату под лавочку возле одного из памятников.

Начало светать. Деревья и кресты медленно выплывали из темноты. Он шел по аллее и размышлял о своей ночной деятельности. Рисковал он? Пожалуй, было. Но, с другой стороны, в чем его могли заподозрить? В том, что он ночевал здесь? Грех этот по нынешним временам вполне допустимый.

Домой он добирался на метро. Деньги от проданной монеты быстро иссякли.

— Где же ты так вымазаться-то сумел? — запричитала сердобольная Нинель, встречая его на пороге.

— Спать! — отрубил Никифоров. — Завтракать буду потом…

Днем он не поленился, снова съездил на Немецкое кладбище, прошелся мимо памятника народной артистке. Все как будто было в порядке. Это была старая часть кладбища, и хоронили тут редко. Проверил он и лопату для очистки совести. Она лежала, никем не замеченная, под лавочкой возле памятника, на котором не очень ясными буквами было выбито: «Лучков Алексей Иванович, Лучкова Евдокия Васильевна, Лучков Василий Алексеевич, Лучкова Александра Павловна…»

На какое-то время Никифоров оцепенел, замер у этого памятника. Но, поразмыслив, решил, что это хорошая примета.

— Наталья Николаевна? Прошу прощения, это я вас беспокою…

— Вы?.. Все уже в порядке?

— Нет, пока. Но будет! И я теперь думаю, куда его девать — домой-то ему нельзя. Может, к вам?

— Ой, что вы! Они ведь… они же…

— Ну понятно, понятно!

Никифоров слишком хорошо знал, сколько телефонов прослушивается, зачастую просто по глупой случайности, по любопытству. Сейчас это им было совсем ни к чему.

— Я и сама-то…

— Понимаю, — сказал он как можно спокойней. — Тогда соберите… чемоданчик и аккуратно выходите. А я вас встречу.

Снова, в который раз уже за эти двадцать четыре часа он должен был отправиться на Немецкое кладбище. Проведя Наталью в свою квартиру, он показал ей, где что располагается.

— У нас всего две комнаты. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Жену мою зовут Нинель. Ни о чем не беспокойтесь, я ее предупредил. Она у меня толковая.

Никифоров понимал, что бандюги приведут Луку не ранее полуночи, когда вокруг будет по-настоящему мертво. Но сам-то он должен появиться там заранее — найти удобное место, замаскироваться. И дай Бог, чтобы ему не пришлось стрелять. Этого Никифорову никак не хотелось. Тогда бы он пошел на явный конфликт с законом. Да и не так все просто: один против троих. Только в кино такие штуки получаются складно.

Он затаился между склепом и прямоугольным мраморным обелиском. И, несмотря на свои благие мысли, все-таки грел за пазухой правую руку, чтобы в случае чего ловчее было стрелять.

Рассчитал Никифоров правильно: они явились около половины двенадцатого. Лука шагал впереди, за ним два бандита, в арьергарде — Мальчик. Лука спешил, они едва поспевали за ним по кладбищенским колдобинам. Были у него причины для того, чтобы торопиться. Надо было скорее дойти до памятника народной артистке. Если все в порядке, там должен был остаться от Никифорова условный знак.

— Куда летишь так? А, инженер? — не выдержал Кацап.

— Идемте, идемте! Я найду сейчас…

Он увидел на гранитном столбе завязку из бечевки. Все! Сердце заколотилось, страх и радость смешались в его душе. И одна только мысль сквозила в мозгах: теперь все зависит только от него!