— Мальчик этот последует за нами как заложник, — сказал Бокельсон. — Поручаю его тебе, Яков. Живо за дело! Возьмите факелы, взвалите себе на плечи вашу ношу. Сион будет изумлен, проснувшись завтра, республикой.

— Что делать с Маргиттой? — покорно, умоляющим голосом спросил Яков.

— Пусть она несет кару за свои грехи в пламени пожара или в свалке епископских воинов.

— Но ведь она сестра наша!

— Пускай умирает, пускай погибнет!

— Она останется! — вмешалась Дивара.

Затем она льстиво обратилась к старому канонику:

— Сдержите теперь ваше слово, батюшка, и исполните ваше обещание.

— Что должен я делать? — спросил старец, словно просыпаясь от сна.

Бокельсон стал трясти его за плечо.

— Где дверь? Скорей! В этом зале, говоришь ты?

— О, Норберт! — плакал Христофор. — Вы когда-то обещали открыть тайну для моего и для епископского благополучия, а теперь продаете ее еретикам.

— Молчи, или тебя убьют! — пригрозил ему Яков.

— Мне все равно! — гордо ответил юноша. А Норберт, качая слабой головой, сказал:

— Хочу умереть под вольным Божьим небом, а не сгнить в тюрьме. Бессилен я против дьявола, когда он побеждает.

— Дверь где? Где дверь? — жадно впивались в старого безумного человека Ян и Дивара.

— В том углу… Ведите меня…

Норберт, тяжело ступая, стал ногой искать одну из досок в полу.

— Еще немного терпения, одну минутку! Проклятый алмаз так крепко держится в дуге короны! — молил Рейменшнейдер, который со щипцами трудился над золотым головным убором. В душе он молил об отсрочке, о промедлении.

— Возьми корону вместе с алмазом! — приказал Бокельсон, рядом с которым, тесно прижавшись к нему, все время ходил Гелькюпер, согнувшись под тяжестью золота и драгоценных камней.

— Должно быть, здесь! — воскликнул Норберт и наступил на одно место, издавшее глухой звук.

— О, позор! — со стоном произнес Христофор, которого Яков заставил взять на спину часть добычи.

— Там, там? Огня, посветите! Да где же, где? — бешено спрашивали царь и царица.

— Стой! Слушай! Что это там? — воскликнули им в ответ слуги.

На мгновение воцарилась мертвая тишина. Прислушивался и Норберт.

— Барабаны? Что означает барабанный бой в такой час? — проговорил Бокельсон, бледнея как смерть. Одних обуял смертельный ужас; у других в груди расцветала надежда.

Барабаны весело гремели вблизи дворца. Множество воинственных голосов кричало:

— Вальдек, Вальдек! Развевайтесь флаги! Победа!.. Все наше!

— Вальдек! — радостно воскликнул и Христофор.

— Вальдек! — повторили дрожащие губы Норберта.

— Неприятель в городе, неприятель! — бормотали остальные.

— Ян! Кто заколдовал тебя? — кричала Дивара, дергая царя.

— Дьявольское наваждение! — закричал вдруг царь. — Пусть хоть десять тысяч врагов будут у наших ворот, мы от них уйдем. Где дверь, поп?

— Вальдек, мой епископ! Ад побежден наконец, — проговорил потрясенный Норберт, упал на колени и при новом натиске царя только мотал головой.

— Язычник! Неужели корабль мой должен погибнуть у самой пристани? — неистовствовал Бокельсон и, схватив юношу, поднял его, словно великан. — Я на твоих глазах убью сына твоего епископа, если ты не откроешь сейчас же путь к спасению!

Сильнее гремели барабаны. Выстрел за выстрелом раздавался на соборной площади, нарушая однообразное завывание ветра и шума деревьев. Издали доносилось: «Сион, выходи!» И несколько раз ударили в набат.

— Не выдавайте, Норберт! Пусть еретики не избегнут своего наказания! — кричал Христофор.

Приверженцы царя сбегались во дворец, стучали в закрытые двери. Они ревели в замочную скважину:

— Царь, помоги! Неприятель здесь, и гнев его ужасен.

— Крепись, Норберт! — повторял Христофор. — Я умру с радостью; умри и ты за епископа и за церковь!

— Ехидна, волчье отродье! — яростно вскипел Бокельсон и, выхватив кинжал, готов был нанести юноше смертельный удар.

Но Рейменшнейдер и Гелькюпер общими усилиями оттолкнули его, Норберт извивался под ударами кулаков бесившейся Дивары. Тилан взломал дверь, прокричал военный клич, и телохранители с шумом и гамом стали требовать царя.

— Иду! — ответил задыхающийся Ян. — Возьмите только этих мошенников и казните их сейчас же, чтобы…

Ужасающий шум в подполье заставил его замолчать. Под сильным напором, срывая замки и петли, взлетела желанная потайная дверь. Из облака пыли и дыма факелов выступали целые роты вооруженных солдат с диким боевым криком:

— Вальдек! Вальдек!

При виде этого нападения, в один миг все обратились в бегство.

Гелькюпер взмахнул белой повязкой и в страхе судорожно обнял вождя избавителей Вернера фон Шейфорта.

— Вот сын епископа! — ликовал Рейменшнейдер. — Теперь уже конец дракону!

— Где мы? — нетерпеливо спросил Вернер.

— Во дворце.

— Где царь?

— Бежал! Вон волнуется бегущий народ.

— Сокровищница? — спросил алчный дворянин.

— Здесь, здесь сокровища!

Коршуном набросился Вернер на корону, шпоры и скипетр, истоптал их ногами, потом сунул обломки себе за панцирь и крикнул своим людям:

— Смело вперед! Царство завоевано! Победа!

Между тем ворвавшиеся в город солдаты под предводительством Штединка и Рамерса вытащили из собора орудия и усиленной пальбой пробили дворцовые ворота. Несмотря на упорное сопротивление перекрещенцев, которые на улицах большими толпами отбивали неприятеля с отчаянной храбростью и не раз делали исход битвы сомнительным, все-таки наемные солдаты епископа ворвались во дворец, жадно хватая всякую добычу, вино и женщин. С ними был и Гендрик. Истекая кровью, с обнаженным мечом, он хриплым голосом крикнул Шейфорту:

— Берите царство! Спешите на помощь вашим притесненным товарищам, которые отступают перед перекрещенцами! Я ищу только царя: где царь?

Гелькюпер повел мстителя на женскую половину, тогда как Шейфорт, словно небесная молния, преследовал перекрещенцев в тыл. Во дворце — мертвая тишина, пустота, разгром; а дальше — ревущие женщины или валяющиеся раненые дворцовые служители.

— Нигде нет его, нигде! Неужели бежал? — задыхаясь, спрашивал Гендрик.

Они вбежали в последнюю комнату, в комнату Дивары. Царицы не было. Какая-то женщина сидела у люльки Аверали. То была Маргитта, холодная, неподвижная как камень.

— Чей ребенок?

— Царя.

Один пехотинец, все время следовавший за Гендриком, бросил ребенка на копья стоявших под окном людей.

— Где царь? — неистовствовал Гендрик. Маргитта не отвечала.

— Где царь? — заревел он еще грознее. — Царь где? Или ты умрешь!

Тогда она молча указала на угол, где за целым ворохом обоев и тряпья, лежал царь.

Так Яна предала та, которую он думал обмануть; через нее он попал во власть неумолимого мстителя за все содеянное им зло.

— Помнишь ли ты меня еще? — закричал Гендрик, наступая ему на горло ногой. — Помнишь жениха Нати, Гендрика?

Бокельсон извивался змеей и хрипел:

— Помилуйте, помилуйте! Не дайте грешнику умереть!

— Об этом не заботься, жалкий человек! — ответил ему Гендрик, скрежеща зубами. — Я убивать тебя не намерен, но ты от этого ничего не выиграешь.

В эту кровавую ночь было стерто с лица земли царство нового Сиона. Войско епископа наконец окончательно одержало победу. Вся его армия ворвалась в город, где начались разбой и грабеж. Кто, изможденный, бледный, исхудалый, попадался навстречу победителям, того они убивали как перекрещенца. Женщин и детей, как стадо, гнали в лагерь. Лишь сотня мужчин удостоилась помилования. Счастливы были те, что погибли в ночном бою, а именно: Роттман в солдатском платье, трус Тильбек, потерявший всякую надежду на спасение, Яков, родной брат царя, показавший большие геройства, чем он, богатырь Тилан, Редекер, Модерсон и многие из их храбрых товарищей. Взятый в плен Вулен сохранил свою жизнь и удостоился помилования: тюрьма оказалась его счастьем. У Книппердоллинга и Крехтинга не хватило мужества умереть в битве: они отдались в руки неприятеля, чтобы быть повешенными. Дивару и всех наложниц царя постигла та же участь.