Что и говорить, вспоминал дисквалифицированный герой городских бастионов, уставал он неимоверно. К обычным дорожным приключениям прибавлялись перипетии на работе – то машину не растомаживают, то клиент передумал или хочет вдруг выбить нереальную скидку, то сама заокеанская продукция по необъяснимым причинам запаздывает, и возникают беспокойные форс-мажоры. Полученная сумма умножалась на неудобства существования в норке панельного улея, где соседский ребенок почти непрерывно упражнялся в игре на ненавистном саксофоне, а непримиримая девочка-подросток то и дело закатывала грандиозные скандалы с импровизированными истериками. У него порой в глазах темнело от бытия, так что клубы, алкоголь, сигареты, светские сплетни, всеядный секс, виртуальный мир в компьютере – все это было оправданно и давно стало такой неотделимой частью его самого, что он ни за что не желал бы признавать в этом грязь. Несовершенство желаний и целей, о котором твердил ему Шура? – Да. Но ведь у него не было папы – влиятельного чиновника, как у Влада Захарчикова. Ему, чтобы тратиться на изысканные и статусные развлечения, приходилось не по-детски напрягаться. Но что идеально в нашем мире? Что там еще вспоминал Шура? А, неконтролируемая похоть? – Возможно. Но это же часть современной реальности, такая неотъемлемая, что кто уж возьмется судить? Да и кто рядом с ним был непорочным?! Даже родная мать его бросала ради случайных мужиков! Зачем он, как и большинство его соплеменников, прибегал к звероподобному сексу без излишних переживаний и ответственности? О, он знал это превосходно: это было самое действенное, простое, удобное и, в конце концов, самое дешевое средство для борьбы с повседневной рутиной. Как универсальный укол, дикий городской секс нейтрализовал депрессию и этот извечный стресс. Лишь иногда, изредка к безотказной телесной терапии прибегали, чтобы сбить острый, сугубо сексуальный голод. К тому же, кому из людей неизвестно, что именно секс помогает справиться со страхом смерти, отчего-то возрастающим по мере взросления? О сексе для продолжения рода он вообще ничего не слышал – это было совсем из другой, не его сказки. Хотя, как знать, если бы в его жизни определенным образом сложились обстоятельства, может, он пожелал бы оставить напоминание о себе в виде детей и внуков и не ступил бы на шатающийся под ногами адреналиновый канат? Слишком много «если»…

Теперь, рассматривая себя былого со стороны, как резвую бактерию под микроскопом, Лантаров даже смеялся. Получался непреодолимый порочный круг: чтобы добраться до целебной микстуры, следовало пережить стресс и основательную нервотрепку, получить приличную дозу убийственных эмоций. Было ли это примитивным и бесцельным существованием? Кто его знает?! Еще неизвестно, какие символы изберет следующее поколение. Да и разве кто-то брался рисовать ему, Лантарову, иные цели, неведомые им радужные перспективы?!

Кирилл долго пересматривал свой портативно укомплектованный в голове виртуальный альбом. Что было там такого качественного? Дорогие рестораны, в которых они устраивали деловые встречи или экстремальные вечеринки с блестящими молодыми дамами, внешне похожими на роскошные ювелирные украшения, а внутри оказывавшимися подделками? Нет, этим они старались эпатировать самих себя. Тем более, что голова утром болела одинаково от тощего, интимно встроенного в интерьер улицы кабачка и от шокирующего броским светом ресторана. Конечно, они могли похвалиться автомобилями, которым не дают взлететь над Крещатиком разве что впереди едущие нерасторопные болваны. Да, машины у них были первоклассные, гораздо лучше, чем непоседливые скакуны у древних правителей. Но теперь он уже хорошо знал, во что превращаются эти неугомонные монстры, отполированные до блеска, подавляющие отменным тюнингом и прохожих, и других ездоков на дороге. Когда они бороздили асфальтовые просторы столицы, Лантарову мерещилось, что только слепой или несведущий не понимает его потрясающего успеха. Он позировал перед всеми, даже перед самим собой. Теперь же, когда этот успех расплавился и растаял, он уже не казался ему столь бесспорным.

И опять фокус его внимания привел к самой сомнительной точке прошлого – отношениям с женщинами. Лантаров вынужден был признать, что друзьями он не обзавелся. А подруги? Почему рядом с ним не оказалось какой-нибудь женщины, которой он был бы небезразличен? Но он ведь сам так решил. И даже когда такие отношения однажды складывались, сам разрубил их узел – в пользу коротких, ни к чему не обязывающих контактов. Потому-то рефлексией на его отсутствие ответственности перед кем бы то ни было стала зияющая, как пропасть, пустота. Он вспомнил, что даже те дочери Евы, которых он держал в своем импровизированном гареме ради единственной, сусальной цели, в конце концов бежали от него без оглядки. Почему, задавал он себе вопрос, разве он был плохим любовником?

Лантаров все еще раз проанализировал. Тупиковая программа была заложена с самого начала. Затем он вспомнил, как рассказал об интимном опыте секса втроем Лесе-Людмиле, одной из наиболее абсурдных, фантасмагоричных участниц виртуального гарема. Зачем он это сделал? Желал вовлечь ее в новый формат, познакомив с безотказным, как автомат, Глебом? Может быть – он долго не признавался в этом даже самому себе. А теперь он точно знал – именно с этой целью. Мимолетный зрелищный сеанс с изобилием признаков власти был дороже целого года сопливой связи, напичканной слюнтяйскими разговорами о нескончаемых проблемах в ее семье. Пусть даже это была не реальная власть, а только ее радужный эрзац, что он давно уже понял. Все равно это была пища для него, вечно голодного на новые впечатления. Тогда он почти не расстроился, когда беглое повествование о своем чемпионском сексуальном забеге вызвало у девушки сначала шок, а потом и тихую истерику. Паучий умозрительный план, тщательно выстроенный в голове, рухнул в бездну с последним словом его рассказа. «Боже, неужели вы все одинаковые?» – воскликнула она разочарованно, и в ее широко распахнутых глазах Лантаров прочитал удрученность. Затем она тихо призналась, что, потакая его желаниям, пыталась постичь психологию мужа. Она была сбита с толку мужской непоследовательностью, неисправимой патологией и явной нечистоплотностью в эмоциональных связях. Он спокойно возразил, что это, мол, его втянули в порок. Она промолчала, только по-детски закрыла лицо руками, подмяв под себя большую плюшевую собаку и как бы спрятавшись в ее мягких, затхлых от пыли складках, от его возможных притязаний – они сидели на просторном диване. Он пожалел только, что сказал именно в этот момент, а не после слияния. А в тот чудовищно глупый момент, пока она молча осознавала произошедшее, он тупо разглядывал бокалы с шампанским на журнальном столике, мандарины и гроздья сочного белого винограда на большом блюде. Виноградинки были такие тугие, налившиеся и прозрачные, что в преломлении дневного света можно было увидеть косточки. Игривые шарики в напитке неудержимо рвались на поверхность бокалов и лопались, как лопалась сейчас его репутация и их непрочная связь.

Лантаров вспомнил, как уличенный в нечистоплотности он вдруг разозлился до кипения крови в жилах. «И кто же это из нас двоих порочный? – Его мысли бились в исступлении, как в камере пыток. – Я – свободный мужчина или ты – замужняя сучка?!» Он сидел на диване, сцепив зубы, с трудом сдерживая приступ озлобления. Не зная, куда деть руки, он то и дело касался чего-то – бокала, резной старомодной ножки стола, проводка от торшера справа от него. В одно мгновение из симпатичной ласковой девочки она превратилась для него в подлую мегеру, предающую его интересы. И ему внезапно захотелось сделать ей больно, грубо овладеть ее телом, унизить и оскорбить. И он тогда даже проиграл хмельную композицию в голове. Как сейчас внезапно схватит ее, завяжет руки за спиной свернутым тонким полотенцем, как возвысится над ней и вероломно вынудит сделать все, что пожелает. Но он так не решился – в сущности, он был слабаком и знал это. Испугался, что не выдержит, когда его глаза столкнутся с ее испуганным взглядом из-под больших, как у куклы из детской сказки, ресниц. Ужаснулся, что ее шокированная, вывернутая наружу душа раздавит все его преступные планы. Маленькое, мелководное существо, каким он запомнил девушку с двойным именем, его все-таки встряхнуло. Ему показалось, что он понял что-то новое в природе отношений. Не столько мужчины и женщины, сколько людей, мыслящих существ вообще. Он даже прекратил на время путешествие по сточным канавам того Киева, где обитает тайное шелудивое сообщество. И если перед встречей с этой Лесей он себе казался опытным рыбаком, то после завершения короткой истории – выпотрошенной рыбой.