– Я сегодня ночью видела эротические сны…

Ох, как это чудесно!

Бывали в его прежней жизни курьезы и покрепче. Однажды осенью, в старом парке, неподалеку от ее офиса, когда они, поджавшись машинами к каким-то доисторическим сооружениям, только завершили свою кружевную работу, наглый рыцарь в форме сержанта милиции яростно стучал по стеклу. Как воришки подросткового возраста, застигнутые на горячем, они быстро одевались, причем Лантаров быстро смекнул, что благодушно-пошлый страж закона сначала насладился живой картинкой их экстравагантного обладания друг другом, а затем решил поправить за их счет свое финансовое положение. Правда, злость Лантарова быстро улетучилась, когда, выйдя из машины, он обнаружил неподалеку большой милицейский джип и, как минимум, еще одно тело в погонах. Он решил сразу приступить к делу.

– Сколько? Сотня?

– Обижаешь! – Сержант, чувствуя превосходство своего положения, хамовито улыбался.

– Давай, вот двести. – И Лантаров деловито полез в задний карман брюк за кошельком.

Но сержант покачал головой.

– Слушай, дорогой, а что мы нарушили? – Лантаров шипел полушепотом, как извивающийся уж, который не может ужалить более сильного противника.

– Ну-у, сейчас поедем в отделение, будем разбираться, выяснять… – сержант тянул начальственно, не переставая демонстрировать обнажившиеся в наглой улыбке желтоватые, прокуренные зубы.

– Ладно, – примирительно хрипел Лантаров, задыхаясь от бессильной злобы, – сколько?

– Пятьсот, – с наслаждением, медленно и невозмутимо вещал защитник прав простых граждан. Теперь он смотрел в упор, как хирург порой изучает реакцию пациента на объявленную сумму предстоящей операции.

«Ублюдок! Выбить бы пару этих дрянных зубов!» – Лантаров покорно вытащил деньги и мягко вложил в незаметно подставленную ладонь. Дело было, конечно, не в сумме, а в вопиющей нахрапистости, воровской, прикрытой именем закона хватке, против которой его доводы были так же бессильны, как ракетный дивизион против заброшенного в тыл дерзкого диверсионного отряда разведчиков.

Он вдруг вспомнил другую забавную историю и засмеялся. Как будто не он сам, а кто-то другой – опытный археолог со стажем – проводил раскопки в заброшенном городе его памяти и скрупулезно счищал щеточкой налет пепла с обрывистых воспоминаний. Перед глазами всплыл «Скаймолл» – щеголеватая страна помпезных бутиков, зажатая со всех сторон стоячей днепровской водой с запашком цветения и блудливыми зелеными дебрями. Перемещаясь по большому городу, они часто вычерчивали такую точку на карте экспромтом, и главными критериями всегда оставалось наличие укромных мест и конспиративность. Но тогда не успели они с улыбками членов тайного масонского клуба усесться в кофейне, как телефон Вероники разродился нежной композицией «Лунной сонаты» – звонил ее муж. Как всегда в таких случаях, он отворачивался, чтобы не видеть ее наигранного выражения лица и чтобы она не видела его перекошенной физиономии. Нет, он не имел ничего против Бетховена да и против ее мужа – тоже, но «Лунную сонату» с некоторых пор люто ненавидел. Тот взыскательный владелец Вероники попросту его обкрадывал, отбирая минуты из предназначавшегося ему часа с небольшим хвостиком.

– Да, любимый. – Она бормотала с преувеличенной радостью и совсем другим голосом, которого Лантаров не знал. Сам он в это время разглядывал двух подружек через три столика от них. – Я в «Скаймолле», так, заскочила по дороге в офис. Договорилась тут с Альбиной увидеться, разговор по работе.

«Изворотливая сучка, и все логично, не нужно выдумывать фантастическую историю. Если провести воображаемую линию от ее дома на левом берегу до офиса на Нивках – никакого нарушения логики нет. Тем более, что с Альбиной она встречалась вчера», – думал он о Веронике со смешанным чувством восхищения и негодования. Во рту у него появился неприятный уксусный привкус.

Супруги говорили умопомрачительно долго, обсуждая всякие глупости, от учебы ребенка в школе до покупки какого-то дурацкого автомобильного холодильника. Он не вслушивался и не понимал смысла разговора, но каждое слово Вероники било его по голове, точно кто-то стоял над ним и добросовестно отбивал барабанную дробь у него на макушке. Лантаров мысленно послал этому обманутому господину на другом конце города большой, наперченный кукиш. «Ублюдок, не пора ли заканчивать?!» – спрашивал он своего говорливого конкурента со злобной миной. Тот, видно, услышал негодование любовника, потому что напоследок послал ему ядовитый привет.

– Пару рубашек? Ну, как ты носишь? Ну, конечно, сейчас куплю. – Лантаров наконец повернулся к своей собеседнице – она выглядела озадаченной. – Да-да, давай, целую. До вечера.

Вероника отложила телефон, и ее губы беззвучно воспроизвели и выпустили тугим немым пузырьком грубое бранное словечко.

– Что-то серьезное?

– Да не то чтобы… Надо сейчас рубашки мужу купить.

– Ого! Непременно здесь?

Лантаров недоумевал, почему именно тут, тратя драгоценное время.

– В том-то и дело. Должны быть чеки отсюда.

– Чеки? – У Лантарова свело челюсти. – А чеки при чем?

Женщина посмотрела на него, как учительница на бестолкового ученика, которому объяснять теорему бесполезно – пустая трата времени.

– Вот что, – произнесла она решительно, – посиди тут, выпей кофе. Я очень быстро.

Только когда она, прихватив свою сумочку, поспешно удалилась, в голове наступило долгожданное прояснение. «Ну, блин, практичная баба, даже чеки мужу хочет подсунуть. Как жена Цезаря – вне подозрений».

– Представляешь, что было бы, если бы я сказала что нахожусь в «Скаймолле», а сама была бы в другом месте? – объясняла Вероника, когда через двадцать минут они наконец добрались до автомобиля.

– Но можно было бы сказать, что чеки ты выбросила или потеряла, – несмело возразил Лантаров, – он что, такой подозрительный, что стал бы проверять чеки?

– Какой же ты глупый! Во-первых, он вовсе не подозрительный. А во-вторых, представь себе, что рубашка не подошла и он хочет проехать со мной в магазин. Да вообще, никогда нельзя подводить к подозрениям.

– Ты – отличный инструктор по адюльтеру. Готовишь меня к женитьбе?

– Да. Ты, знаешь, что у нас осталось не более десяти минут.

С этими словами Вероника прильнула к нему, нежно обвив шею – ее руки в такие мгновения становились мягкими, как кошачьи лапки.

«Ох, – думал Лантаров через несколько минут, пыхтя, как паровая машина, – лучше бы она ничего не говорила об этих злосчастных десяти минутах». Его партнерша уже побывала в блаженной коме, а вот он, чем яростнее двигался, тем больше мысли вороньей стаей кружились вокруг десяти минут. «Кар-кар, десять минут прошло! Кар-кар, пора ехать, а ты, болван, все еще не можешь кончить!» Пот выступил у него на лбу, и капельки стали скатываться, затопляя глаза. «Наваждение, твою мать! Из-за каких-то дерьмовых рубашек! Кар-кар, не кончишь ты никак, потому что ты мудак!»

– Давай попробуем минет… – предложила Вероника, лукаво глядя ему в глаза.

– Умеешь ты прийти на помощь… – заметил он с ухмылкой.

«О, хвала любвеобильным, раскрепощенным французам, которые изобрели этот простой и замечательный способ разрешать тупиковые задачи», – подумал счастливый прелюбодей, когда она ловко довела несложное земное дело до облегчения.

Просмотрев суетливую картинку прошлого, Лантаров тряхнул головой, словно пытаясь сбросить навязчивое видение. Да, он ведь и не заметил, как стал жить на грани, на пределе. Выжимая из каждого дня все, как джем из тюбика. Но все равно насыщение не приходило. Зачем? Интуиция теперь подсказывала ему причины тайных гонок. Да, он стал близко приближаться к тому образу, который презирал и боготворил одновременно. Влад Захарчиков, этот фальшивый современный мушкетер, преуспевающий в имитации реальности и бряцающий атрибутами превосходства, вот кто незаметно сверлил его мозг перфоратором. Дотянуться до этого гнусного типа было попросту невозможно – влиятельные молодые люди получаются чаще всего у влиятельных родителей. Но, с другой стороны, Лантаров неосознанно стремился копировать бесшабашного и безрассудно авантюрного командарма бизнеса. Что и говорить, втайне ненавидя Захарчикова, он, тем не менее, совершал похожие поступки. Кирилл начал жить так же непредсказуемо, с такой же воинственной ожесточенностью по отношению к окружающим. С одной разницей: он находился на своей, более низкой орбите.