– Слушай, Лидия, но ведь Жора, по-моему, не очень жалует Фрейда? Да и остальных тоже, я помню, как он говорил о них.

Лидия промолчала, но Лантарову показалось: что-то дрогнуло на ее лице. Теперь это был лик жрицы, хранительницы очага. Лантаров смотрел и не мог поверить: всего несколько минут назад они корчились от судорог на ее рабочем столе.

– А идея книги – это как раз из-за этой пресловутой самореализации?

Лантарова осенило: Жора пытался сделать механический секс заменителем этой своей самореализации…

Лидия помедлила с ответом, но потом заговорила приглушенным голосом:

– Понимаешь, у Жоры ведь нет медицинского образования. Это, конечно, ничего не значит. Помнишь, он рассказывал: Отто Ранк тоже был психоаналитиком без медицинского образования. Ну и что? Прекрасным был специалистом, признанным авторитетом. Написал сильные вещи.

Лантаров явственно чувствовал, что Лидия повторяет слова мужа.

– Сколько вы вместе?

– Уже три года.

– Довольно много по современным меркам. А ты хотела бы иметь ребенка?

– От Жоры? Конечно! Просто мне необходимо хотя бы некоторое время позаниматься карьерой. – Лидия помолчала, затем тихо спросила в ответ: – А ты? Ты хотел бы иметь настоящую семью, красивые, честные отношения, детей?

– Скорее нет, чем да, – отрезал Лантаров. Он не врал. И, подумав, добавил: – Не вижу смысла. Может, потому, что насмотрелся на семьи.

Все свихнулись. Весь мир запорошило, но только не снегом, а пеплом.

– А позаниматься карьерой – это от того, что не чувствуешь надежности мужа?

– Да нет, ответственности у него хоть отбавляй. Иногда просто одержимым становится. Но порой… почва уходит из-под ног. И в такие моменты все ложится на мои плечи.

Лантаров ничего не ответил. Этому хваленому терапевту самому нужен хороший терапевт.

Домой он ехал с чувством человека, освободившегося от груза.

Когда Лантаров, лежа в палате в полном одиночестве, раздумывал о причинах своей былой сексуальной одержимости, ему не приходило в голову никакой иной ассоциации, как сходства с вечной погоней загнанного животного за собственным хвостом. Отчего так меняются взгляды на жизнь и все отправные точки мировоззрения? Ведь времени с тех пор прошло совсем немного. Стоит только оказаться подвешенным на дыбу – и дурман тут же улетучивается, и становишься обыкновенным, нормальным человеком.

Да, методы у этих Жоры и Лидии порой были революционными, но совершенно безумными. А с виду-то премилые люди! На больничной койке он старался прояснить для себя дивную метафизику интимного мира людей, которых он знал в прежней жизни. Но она не поддавалась, оставаясь непостижимой мистерией, культом нового сознания, которое либо погубит, либо перекроит мир. Интересно, думал он, если бы не было Вероники, Глеба, Жоры, Лидии, он бы переступил через табу? Самочинно, без чьей-либо помощи? Однозначного ответа не было, и он был озадачен. Но факт оставался фактом: то, что вначале казалось немыслимым, стало обыденным; то, что некогда вводило в шок, стало неотъемлемой частью повседневного. Все они, участники одной грандиозной и непревзойденной групповухи, обрели на редкость толстую кожу и невозмутимость. Они стали мутантами в панцирях, и ничто уже не могло оказаться запретным, все разрешалось. Все они стремились обрести насыщенность отношений, но дотянулись лишь до зоологии. Лантарова изумляло, что пресыщение не избавляло от проблемы. Хваленый оргазм не уменьшал его одиночества, а лишь еще ярче подчеркивал, наводил желтым маркером. С некоторых пор интимные откровения предназначались не для физических наслаждений – они служили другому богу или демону. Они использовались для самоутверждения. Ведь, думал Лантаров, если тот же Жора пытался вытащить из сексуальных застенков нечто социально весомое, то они не дотягивались и до этого. Для них кувыркание на диванах было частью животной воли к власти и жизни, доказательством своей социальной приспособленности. Идеальным плацебо, подменяющим цель. Теперь он знал наверняка: всякий, кто достигает уровня секс-машины, теряет душу.

Ныне, с разбитым телом и потрясенным духом, он уже давно не казался сам себе супергероем. Скорее, зачумленным дилером быстро размножающихся бактерий – уродливых, ужасных в своей живучести и въедливости, надежно и основательно разрушающих мозг изнутри. Чем больше он достигал в том, прежнем материальном мире, чем выше поднимался по лестнице успеха и позволял себе приятных наслаждений, тем меньше оставалось в нем истинного себя, тем опаснее он терял внутреннее «Я».

Может, главной проблемой было не секс, а нечто иное, скрытое от сознания?

Шура, крепко взяв Лантарова под мышки, легко и вместе с тем осторожно поднял его с каталки и, поддерживая, медленно поставил на пол палаты.

– Пора, дружище, на ноги опираться – без этого никак нельзя, – тихо, почти на ухо, шепотом приговаривал Шура.

От непривычного вертикального положения тела стены заходили ходуном, а пол поплыл прямо на Лантарова. Если бы не сильные руки Шуры, он бы попросту грохнулся на пол, как старая вешалка с прогнившим основанием. Его ослабевшие, одеревеневшие руки не могли удержать костыли и немели.

– Ничего, – уверял Шура, – это мелочовка.

Они находились у самого выхода из отделения, куда его привезли на каталке. Метрах в десяти от входных дверей стояла машина – старая, видавшая виды «нива». В былые времена такая машина вызвала бы у Лантарова лишь язвительную ухмылку.

Не менее десяти минут понадобилось Шуре, чтобы разместить его в полулежачем положении на разложенном сиденье с большой мягкой подушкой, укутать одеялами. Когда же «нива», гудя старым, надрывным мотором, медленно двинулась в путь, на глаза Кирилла навернулись слезы. Он отвернулся, чтобы Шура не заметил его слабости. «Господи, – беззвучно выл про себя Лантаров, – стал слаб, как ребенок. Хоть бы никогда сюда больше не возвращаться! Хоть бы не остаться калекой и научиться опять ходить!»

Кто он и что с ним будет?! Кирилл Лантаров теперь был человеком без четкого будущего. Он снова обрел едва не потерянное прошлое, которое оказалось болезненным и жалило при каждом прикосновении. Его вырвали из прежней жизни с корнями, как дерево во время урагана, но в новую почву не посадили.

Шура осторожно вывел старую, утомленную, но тщательно ухоженную машину со двора больницы на дорогу. Она двигалась, будто крадучись, с редкой плавностью для такой клячи. Глядя на широкую красноватую шею Шуры, Лантаров думал, что все-таки кое-что в нем самом начало меняться. Теперь, когда прежняя жизнь казалась нелепой фантасмагорией, ему необходим новый смысл существования. Смысл – вот тайное слово, которого он не знал раньше.

Его мысли обретали невиданную ранее свободу. Он не знал, с чем он будет жить, чему будет радоваться, о чем будет мечтать. Но уже пришла уверенность, что знания могут изменить жизнь. Знания, если они не мертвы, а используются, подкрепленные деятельностью. Он уже знал, что воля способна на многое. Хотя и боялся, что не обладает ею в полной мере. Он был готов следовать за этим странным человеком с крепкой шеей, который вез его неведомо куда. Он и не спрашивал Шуру, потому что куда было не важно. Важно было зачем.