Он произносил мое имя снова и снова, иногда едва различимо, иногда отчетливо, всегда с разной интонацией. Заговор или заклинание. Языческий обряд. Знающий имя твое, обладает властью над тобой…

Вновь, как вчера, Свет лег на спину и, подтянув меня к себе, прижал к груди. Я чувствовала на виске его теплое дыхание и совершенно осознанно старалась свернуться так, чтобы поместиться в его руках вся. Сумасшествие — вот, что означал мой порыв. Я добровольно доверилась другому человеку. Самая безрассудная, самая опасная авантюра в мире — доверять всецело кому-то кроме себя. И я пустилась в эту авантюру.

Досадуя на себя и свою слабость, решила немного отвлечься на, в целом, несущественную, но весьма интересующую меня тему.

— Свет, — как можно ласковее позвала я.

Он издал хрипловатый неразборчивый звук, в задумке призванный, видимо, быть вопросительным.

— Ты когда меня видел?

— В понедельник, сразу после каруселей.

Судьбоносный день я припомнила быстро. Именно тогда встретила Тихомира и, действительно, полночи провела на кухне за ноутбуком с кофе в своем междустирочном одеянии. И шторы, очевидно, задвигать до конца не трудилась — так коситься на окна соседа было удобнее. Повезло еще, что за зюк не хваталась. В ту ночь у него свет не загорался, зюк и не был нужен. И да…

— А как ты…

— Бинокль у сына одолжил, — сонно проговорил Свет.

Я запрокинула голову, вглядываясь в его лицо. Он блаженно улыбнулся и нажал указательным пальцем мне на кончик носа.

— Тебе разве не должно сейчас быть стыдно? — со смехом удивилась я.

Он лениво поморщился:

— Мне стыдно.

При этом лицо его осталось ангельски безмятежным. С таким лицом не говорят «мне стыдно», с таким лицом вопрошают, что такое стыд.

Я все продолжала улыбаться, рассматривая его закрытые глаза. Как и вчера, Свет мгновенно начал засыпать. Была бы помоложе, поглупее, может, и обиделась бы на такое на первый взгляд очевидное пренебрежение своей персоной. Но поскольку время глупостей давно осталось в прошлом, я ничего кроме безмерного удовлетворения своим достижением не ощутила. Нет большего чуда, чем быть источником тепла и покоя для уставшего одинокого человека. Не я одна доверилась ему, он только что сделал то же самое. Хотя, вру. Он еще вчера это сделал. А может быть и раньше, просто я под натиском своих впечатлений и страхов не заметила.

Мысли вновь прыгнули на сногсшибательное признание. Я вдруг осознала, почему поведение Света в последующую субботу у мамы показалось мне таким странным. Эта его подозрительная радостная взволнованность при виде меня, и неожиданное подтверждение Рудольфу, что подружились. Теперь, когда ключевое звено получено, все вставало на свои места. Цепь событий выстроилась в логичный и стройный ряд.

Легкое опьянение сняло контроль, он играл со мной в переглядки за столом, подмигнул. И такси…

«А грешник давно надеется, что она все-таки ненадолго слетит к нему».

Я не удержалась от самодовольной улыбки. Эта его фраза тоже обрела смысл.

И телефонный диалог. Вот почему он хотел сцену из книги вживую и на себе. Я с тихим вздохом осознала, что он сцену читал и при этом ведь точно не постороннюю девушку на месте героини представлял, а вполне конкретного автора во вполне конкретном одеянии.

Догадка мне понравилась. Очень!

Я вновь взглянула на лицо Света. Он спал. Обнимал меня и спал.

Безумно хотелось побыть любопытной, расспросить, узнать подробности, но, увы… Терпение — добродетель.

Я осторожно провела пальцами по его уже колючей щеке и протяжно вздохнула, сожалея о том, что не могу забрать часть его усталости и боли на себя. Сегодня оставалось не тревожить чужой сон и найти свой.

Глава 12

Пятница

— Кошечка, — шептал сексуальный голос надо мной. — Вера…

Я шевелилась, но так вяло, что наверняка не производила впечатления человека пробудившегося.

— Кошечка, — теперь меня погладили по шее и груди, отчего я протяжно вздохнула и выгнулась. Потом ощутила его губы на плече, ключицах, животе. И его руки, его теплые нежные пальцы. Я вздохнула и застонала. Сон и явь слились воедино, порождая причудливое состояние транса.

Сквозь приоткрытые веки увидела его сосредоточенное лицо. Он снова изучал, снова наслаждался лаской, только, кажется, на этот раз намеревался провести меня по этой блаженной дороге одну. Сделав это маленькое открытие, я испуганно замерла.

— Вера, — предупреждающе шепнул он мне на ухо, и начал свою игру заново.

Позволять мужчине изучать себя при свете дня настолько тщательно — дикость, но я с легкостью пошла на эту дикость, только бы не останавливался он в своем любопытстве. Он и не останавливался.

На сей раз, Свет желал понять, как и отчего Вера с ума сходит. И понимал, ведь, искал и находил, а я только вздыхала в голос, да ногтями по простыне скрипела. Вот такая счастливая подопытная.

— Проснулась? — с улыбкой спросил он, когда я немного успокоилась и дыхание выровняла.

— Издеваешься?

Он засмеялся.

— Кто над кем сейчас издевался — это еще посмотреть. У тебя десять минут. Не управишься — отнесу в машину, в чем застану.

Я прекратила нежиться, распахнула глаза и уставилась на Света:

— А сколько времени?

— Двенадцатый час.

— Двенадцатый?! — я завернулась в одеяло, села и оглянулась в поисках одежды и полотенца. — Мне же вещи собрать надо…

— Уже.

Я непонимающе взглянула на Пересвета.

— Что значит «уже»?

— Мы с сыном с утра сходили и все нужное тебе собрали, — он поднялся с кровати и потянул замершую меня следом. Потом задорно, по-мальчишески улыбнулся, легко поцеловал меня в лоб и направился к двери. — Десять минут!

Бинокль, тщательно упрятанный в кухонном шкафу, перестал казаться хоть сколько-нибудь весомым преступлением.

Целеустремленный мальчик, ничего не скажешь.

Я подтянула одеяло и, найдя-таки вещи, отправилась в ванную укладываться в выделенное время. А дальше, как в информатике с «черным ящиком». Свет впоследствии с ним порой будет сравнивать мою голову. Мы не знаем, как он, «ящик», работает, но знаем что будет, если воздействовать на него определённым образом. Итак, параметры на входе: блаженное ощущение, что Вера — выспавшаяся, удовлетворенная женщина, и пара минут под струями теплой воды. «Черный ящик», то бишь Вера, сработал, и от параметров на выходе включилась сигнализация.

Не то, чтобы я вдруг записала Света в маньяки. Нет. Но, в конце концов, какая женщина не допустит хотя бы мимолетной тревоги, что в ее личное пространство вот так без спросу вторглись? И не важно, что я сама в этом вопросе — не ангел, вторгалась в его пространство не раз, что изучил он меня ближе некуда уже буквально, что засыпаю третьи сутки подряд в его кровати, что вчера даже домой заходить не стала. Неважно! Все меркнет перед вполне конкретными, приземленными фактами. У меня зюк на кухне, хоть и спрятанный! Кавардак в нижнем белье, кровать не заправлена, схемы по роману по всей гостиной разложены. Там Эдуард в тумбочке! Особенно пугала встреча Света с Эдуардом. Я покраснела, пулей выскочила из ванной и тут же столкнулась с субъектом своего беспокойства.

— Ты чего? — мгновенно уловил неладное субъект.

— А где вещи?

Он окинул меня быстрым удивленным взглядом, проверяя, видимо, все ли на месте. Все было на месте.

— Какие?

— Которые вы мне собрали.

— А! — обрадовался Свет и снова по-мальчишески заулыбался. — На кухне. Пошли.

И вот повторенная эта его улыбка заронила в мысли некоторое подозрение, что я что-то упускаю. Что-то очень важное…

Пофиг распластался посреди кухни в обнимку с куском мяса вполовину него самого, самозабвенно чавкал и тихо, но вполне впечатляюще рычал. Тём сидел рядом и уточнял параметры связи между расположением его ладошки в пространстве и громкостью звука, издаваемого котом.

— Это все мои вещи? — догадалась я.