— Там внизу тебя твоя девушка ждала. Дождалась?

Ну, вот и все, барышня. Ничего личного, как говорится. Не стоило показываться на глаза старшей тетеньке. Тетенька не вчера родилась, как избавляться от ненужных ей людей, знает не понаслышке. С этого момента прекрасная юная мисс вне игры.

— Какая девушка? — искренне озадачился Свет и как-то поник.

Я засмеялась. Рассчитывала подержаться подольше, но уж больно беспомощно он сейчас смотрелся. Меня к садистам причислят за такие нечеловечные бесчинства. Бог с ней, с блондинкой, и с играми. Пусть поест и будет спокоен.

— Да, ладно, шучу. Голодные? — я ласково ему улыбнулась.

— Нет, погоди! — растерянность в синих глазах сменила явная догадка. — Кто меня ждал?

— Да, никто тебя не ждал. Меня ждали. Просто не удержалась, пошутила.

Не бери в голову, чудак. Я все прекрасно знаю, все понимаю.

— Как она выглядела? Что сказала?

Лучше б поцеловала за цветы с порога и молчала, честное слово!

— Блондинка молодая красивая. Назвала меня по имени, сказала, что тебя ждет, что твоя девушка.

— У меня нет девушки, — Свет смотрел напряженно, выжидающе и сердито. Последняя эмоция, понятное дело, не ко мне относилась.

На кухне что-то грузно упало.

— Это-это? — поинтересовался оттуда же вслед за грохотом детский голосок.

Свет помчался на помощь, я помчалась следом.

— Это-это орхидея, малыш… Была, — задумчиво добавила я после секундной паузы, когда совершенно невредимый Тём склонился, и под папино отчаянное «нельзя» переломил стебель пополам.

— Цветочек, — кивнул довольный ребенок и сел за стол, сжимая в правой руке безвинно убиенное комнатное растение.

Свет уныло понаблюдал за сыном, потом оглядел горшок с землей, который Тёмыч спустил на пол с подоконника (неудивительно, что такой грохот вышел, тара не из легких), и, наконец, перевел на меня взгляд виноватых синих глаз.

— Прости.

Я как можно мягче улыбнулась, и следом, глядя на его смущение от этой улыбки, засмеялась, сначала тихо, а когда и он начал смеяться в ответ, уже громче.

Вот на такой позитивной ноте начался наш совместный ужин, или не совсем совместный. Я только чай пила, да за парнями наблюдала. Тём болтал под столом ногами так, что подпрыгивало все туловище, увлеченно жевал и не переставал любоваться трофеем. Свет ногами не болтал, но жевал тоже увлеченно. Когда к трапезе приступили, я поняла, почему он по телефону так нескромен был в отношении еды. Вернее догадалась. Не напрасно вчера ощущение было, словно я этим мясом ему благо великое сотворила. По факту, так и было. Он сейчас напоминал ребенка больше, чем его сын. Счастливый маленький мальчик летом в деревне наигрался на улице, а вечером бабушка позвала блины с медом и сметаной есть. И нет боли, нет проблем, есть только небольшая уютная кухня, запах жареного теста и теплый поздний вечер за окном.

Синие глаза, что временами поглядывали в мою сторону, сделались совершенно идеально синими. Безмятежность и покой делали их цвет удивительно чистым.

— Признайся… — не выдержала я.

От такого многообещающего начала Свет испуганно на меня уставился.

— …Ты или цыган, или турок.

— Почему? — мальчик на какое угодно продолжение, видимо, рассчитывал, но точно не на такое.

— Откуда еще такие глазищи унаследовать мог?

Свет смущенно засмеялся, взгляд на тарелку свою перевел и плечами пожал вместо ответа, а через минуту вдруг спросил:

— Ты ведь теперь в отпуске?

Я кивнула.

— А в пятницу и выходные что делать будешь?

Роман дописывать надо, меня читатели скушают, но так же не ответишь. Если так ответишь, то есть вероятность, что в пятницу и выходные буду и впрямь роман дописывать, а не делать что-то, что уже там без меня запланировано. Надо теперь исхитриться и ответить как-то очень подходяще, очень умно. И чтоб пригласил, и чтоб не подумал, что бездельница:

— Ну…

— Поехали с нами вокруг Ладоги?

Я так-то потерянная была, а после его поспешного вопроса и вовсе замерла без движения.

В его деле (то бишь приглашении дамы на продолжительный пикник) главное — решительность и внезапность. В моем деле (выдаче достойного истинной леди ответа) главное — вдумчивость. Надо уточнить детали, не соглашаться сразу, побыть недоступной.

— Поехали, — радостно кивнула я, понимая, что с недоступностью у меня проблемы возникли.

— Ты только пару теплых вещей не забудь, а с остальным мы сами.

— Хорошо.

Я заулыбалась. Чувство неповторимое, когда тебя стараются заведомо лишить проблем. В общем, мне понравилось, что тут еще скажешь больше? Но пару минут спустя, поняла, что можно сказать и больше. Точнее ощутить. Свет доел, поднялся и пошел посуду мыть. Не так, как это обычно мужчины делают. «А чем мыть?» «Куда складывать?» «А вытирать?» «Это от чего?» Не так. Он просто тихо поднялся и помыл свою тарелку, потом еще одну, потом вилки и так далее. И весь его вид не говорил: прерви меня, я просто в рыцаря играю. Напротив, когда я рот открыла, он на меня сурово так взглянул, что прерывать его перехотелось на корню. А потом моя сказка на сегодня закончилась: младшему пора было спать.

Уходили они забавно. Один сытый и счастливый сжимал в руке стебель с тремя фиолетовыми соцветиями. Второй сытый и несчастный не сводил с меня взгляда печальных синих глаз. И я любовалась ими обоими, пока двери лифта не скрыли их от моего взора.

Впрочем, положение сохранялось в таком виде недолго. Каких-то полчаса спустя Свет позвонил:

— Привет, — не удержалась я от неприлично нежного и ласкового тона.

Он помедлил, собираясь с отвагой и, наконец, начал говорить то, что, полагаю, хотел сказать весь вечер.

— Кошечка, — почти умоляюще пробормотал он.

Я и сама не поняла, что вопросительное промямлила в ответ. Когда он так называет, да еще таким тоном — это свихнуться можно.

— Ты придешь? — теперь тон его сделался виноватым.

И замечу, не напрасно. Настолько нахальным со мной не был пока никто, это в сочетании с общей беспомощностью подкупало. Хотелось уже бежать к нему со всех ног, но сдаваться вот так сразу тоже не дело.

— Зачем? — еще более ласково и нежно проговорила я.

Свет нервно засмеялся.

— Чтобы…

— Чтобы что? — побыть безжалостной всегда упоительно, особенно, если речь заходит о сексе.

— Иди сюда, — его голос стал ниже и немного жестче.

Игра хороша, но, судя по неожиданно изменившемуся настрою собеседника, пора было сдаваться.

— Иду.

Двери лифта в Пандоре с тихим шуршанием отъехали в сторону, и я оказалась прямиком в теплых объятиях.

— Пришла, — прошептал он мне в губы прежде, чем продолжить целовать, и прежде, чем настойчиво уводить за собой в квартиру.

Прижатая к стене в его спальне, остро ощущая его желание сильнее, чем свое, чувствуя его спешку и удовлетворение от каждой мелочи во мне, я вдруг осознала, почему никак не могла понять его поведение. Свет сильный, умный, ответственный, он абсолютный, но он ребенок. Очень рано повзрослевший ребенок. Непредсказуемый, безгранично обаятельный сорванец. И именно со мной этот сорванец высовывает нос постоянно. А разве можно предугадать поведение первого на деревне хулигана? Сложно. Вот и я не справилась.

— Вера, — пробормотал он с исступлением, и я послушно извернулась, позволяя раздеть себя.

А потом я вновь оказалась на его кровати и вновь изнемогала от его любопытного изучающего взора, от нежных горячих ладоней. Время тянулось патокой. Я чувствовала, твердо знала, сколь сильно он хочет, но он заставлял себя терпеть, позволял себе мучиться желанием, умножая его ежесекундно мной. Странная, сладкая изощренная пытка для него и бесконечное безумное наслаждение для меня. Разве передашь словами, как потрясающе видеть и чувствовать, что мужчина изнемогает, слышать, как он надрывно стонет от каждого твоего легкого движения и вздоха, знать, что причина тому — ты.

Знание мне понравилось, слишком понравилось.