Величие и великолепие нашего времени — в его обыденной простоте…

В тот морозный день после развода освобождаемых погрузили на трое больших саней. Провожать вышло только несколько человек — массовое освобождение стало явлением обычным. Перед открытыми воротами я стоял в толпе людей, занятых делом. Сидоренко сидел на первых санях, его тощие ноги торчали из-под одеяла: его посадили в сани для счета, ехать было недалеко — через невидимую роковую черту у ворот, а там уже ждали свои.

— Дядя доктор! — кричала с воли Любаша через открытые ворота. — Весной папа мне купит велосипед!

— Одеял даю по пяти на каждые сани! Слышите, возчики? По пяти! — волнуется каптер. — Прошлый раз одно замотали, обормоты! — возчики смеются, хлопают валенком о валенок и рукавицей о рукавицу, трут носы: сегодня очень холодно.

— Сторонись! Сторонись! — это выезжает на свинарник наш завтрак: из открытых бочек сладко пахнет горячей кашей и поджаренным луком. — Дайте проехать!

— Ну, трогайтесь же наконец! — кричит надзиратель возчикам и машет инвалидам рукой: — Счастливого, граждане! Поехали!

Но из-за зоны наезжает вереница пустых саней, рядом с криком бегут бесконвойные грузчики: у нас в зоне начали разбирать опустевшие бараки.

— Тьфу, черт, толкучка какая! — сердится надзиратель. — Не вахта, а базар! Порядку — ни грамма!

Надюша, Таня и Любаша стоят, обнявшись, и поют здравицу. Врач Сидоренко кричит отцу:

— Папочка, а почему ты не одел носков? У тебя ботинки одеты на голые ноги! Ведь носки ты хранил специально для этого дня? Ты их потерял?

Сидоренко дрожащими руками шарит по бушлату, достает из кармана гимнастерки деревянную ложку, потом пару носков.

— Ось, бачишь, Антанта, це ще те самые, що жинка звя-зала! — он ласкает их полными слез глазами и прячет обратно в нагрудный карман. — Воны у мене на самом сердце хранятся. Ось що. А то — на ноги! Хиба ж це можно?

— Так не клади же обратно, папочка! Ох, беда со стариком: старые — как малые, — жалуется Тане Надежда Остаповна.

— Брось ложку, гражданин старик, а то с хода вернешься обратно в лагерь! Поломай ее у ворот — это старая примета! — советует Остапу Порфирьевичу возчик, хлопая себя рукавицами по бедрам. — Ну и морозец! Как хватил, а?

— Для чего ломать ложку? — бурчит Сидоренко, пряча ложку обратно в карман на груди. — Ложка — память о хороших людях, хай вона живе со мной. Лагеря ломаются начисто, а ты кажешь — ломай ложку! Эх, чудило!

Но едва возчики трогают коней, как встает новая помеха, на этот раз серьезная: колонну заключенных под сильным конвоем и с собаками выводят пешком тоже на вокзал, но, надо полагать, к другим вагонам: это отобранные комиссией особо тяжкие военные преступники, их пересылают куда-то в другой лагерь для таких же, как они сами. Опустив головы, как прибитые, шелудивые волки, проходят укутанные люди, бросая в стороны косые, полные ненависти взгляды. Сидоренко кричит мне из саней:

— Бачив? Повели полицая Чубаря та Яна Яновича! Узнал? Як то давно було, як давно!

«Нет, не удался новый порядок на земле, — радостно думаю я и невольно опять вспоминаю друзей и врагов этих удивительных лет. — Жизнь теперь нас разделит и одних повезет к родным очагам под теплыми одеялами, а других пешком погонит по морозу в сугубо недобрые места. Сидоренко и Неизвестный — оба уйдут отсюда, но в разные стороны. Победит на нашей земле только человечность!»

Сани трогаются.

— Ура! Ура!! Ура!!! — звонко кричат за зоной знакомые молодые голоса. Брови Сидоренко насупливаются, на щеках играют желваки.

— До скорого, Антанта!

Он закрывает лицо ладонями и отворачивается.

Медленно, со скрипом ворота закрываются… По пазам ползет тяжелый длинный засов.

Ничего! Скоро ворота снимут, а засов вместе с другим ржавым ломом сдадут на переплав!

Двадцать второго февраля пятьдесят шестого года мне вручили казенного вида пакет. В нем я нашел узенький листок сероватой бумаги. Избранного извещали, что на восемнадцатом году со дня восхождения на родной эшафот его дело пересмотрено и приговор отменен за отсутствием состава преступления.

Да, вместе с любовью и надеждой вера — великая сила…

Москва, 1964 г.

Продолжение следует…

Фотографии форзац

1-й форзац: фотографии В.П. Абламского,

2-й форзац: фотографии из архива Т.Н. Барышниковой