— Этот человек и есть тот самый знаменитый Х–23, — сказал Доктор, обращаясь к Пабло и жестом показывая на Хасинто.

Пабло окинул Хасинто презрительным взглядом и, подойдя к нему, несколько раз сильно ударил по лицу.

— Хватит! — скомандовал Доктор.

— Из—за этого подлеца меня чуть не убили, — заметно волнуясь, проговорил Пабло.

— Увезите его в «Рай», — приказал Доктор.

Пабло посмотрел вслед уходящему, а потом повернулся к Доктору.

— У меня к вам есть дело, — произнес тот.

— Я весь внимание.

— Майк рассказывал мне о вашей работе на Кубе и посоветовал подумать о том, чтобы вы заменили Хасинто и вошли в состав специальной группы.

— Не знаю, справлюсь ли, — засомневался Пабло.

Доктор улыбнулся:

— А мне было показалось, что вам не по душе мое предложение. Вы не должны беспокоиться: вам помогут.

— В таком случае я согласен, — сказал Пабло.

— Хорошо. Завтра же и приступите.

Пабло понял, что разговор подходит к концу, и встал.

— Что будет с коммунистом? — спросил он.

Доктор внимательно посмотрел на Пабло и опустил голову:

— Этой ночью произойдет «несчастный случай».

— Мне хотелось бы попросить разрешения внести свою лепту…

— Хорошо. Передайте командиру спецгруппы, что вы вместе с ним будете участвовать в операции.

Пабло повернулся и пошел к двери.

Пабло сидел рядом с Хасинто на заднем сиденье автомобиля. Командир спецгруппы гнал машину на предельной скорости. Пабло взглянул на часы — два часа ночи. Он посмотрел на спокойно сидевшего Хасинто.

Машина остановилась. Из нее вышли трое и двинулись вперед по песчаному пляжу: впереди — Хасинто в наручниках, за ним — Пабло и командир спецгруппы. Последний сделал Пабло знак, и тот подошел к Хасинто. После секундной заминки шествие возобновилось. Теперь руки у Хасинто были свободны, а сопровождающие держали пистолеты наготове.

Хасинто смотрел на воду. Когда он взглядом дотянулся до линии горизонта, то прикрыл глаза. «Вот и конец. Марсия и Норма уже спят… Когда—нибудь они узнают, как умер их отец… Мне нечего стыдиться. Моя совесть чиста, — думал он. — Через несколько часов они проснутся, наденут форму с бело—голубым галстуком и пойдут в школу. А может, они сейчас учатся во вторую смену? Они пионерки и станут коммунистками… Мои товарищи помогут им. Революция их воспитает… Мне не о чем беспокоиться…»

— Эй, к смерти в гости не торопятся! — крикнул командир спецгруппы.

Хасинто замедлил шаг и углубился в заросли кустарника. Задул сильный холодный ветер. Не останавливаясь, Хасинто застегнул пуговицу плаща и почувствовал, как воротник сдавил ему шею. Услышав за спиной характерный щелчок, он опять подумал о детях. В этот момент Пабло закурил сигарету, а другую дал своему напарнику. Он видел, как тот зажег ее, сделал две глубокие затяжки и начал поднимать пистолет. Пабло сделал то же самое…

Через несколько секунд Пабло, глядя на труп человека, упавшего в кустах, сказал:

— Иди сюда. Помоги мне отнести его…

На следующее утро он направился к Доктору доложить о выполненном задании.

Доклад был кратким. Доктор молча выслушал его и спросил:

— Что вы делали после выполнения задания?

— Командир подвез меня домой и сказал, что у него назначено свидание с какой—то блондинкой.

— Который был час?

— Около трех ночи.

— Его машина свалилась со скал. Труп пока не найден.

Пабло удивленно смотрел на Доктора.

— Придется кое—что изменить в том, о чем мы говорили вчера, — продолжал тот. — Вы должны сейчас же начать специальную подготовку, чтобы возглавить группу.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы справиться с работой, — заверил его Пабло.

Эпилог

Рамос и Старик сидели в госпитале возле кровати Хасинто.

— …Вот и все, что произошло здесь, — кончил рассказывать Старик.

— Теперь твоя очередь, — заметил Рамос.

Хасинто приподнялся и сел в кровати:

— Я догадывался, что в последние дни они что—то обнаружили, так как был усилен контроль, и постарался сделать все от меня зависящее, чтобы не провалить группу. Прежде всего я прервал еженедельные контакты с Карменситой. По этой причине и была отправлена открытка с розовыми лепестками. Затем я стал ждать дальнейшего развития событий. Когда они приехали за мной, это уже не было для меня неожиданностью. Меня пытали, но я все отрицал. Они устроили испытание детектором лжи. Я боялся, что нервы подведут, но обошлось… Из вопросов, которые они мне задавали потом, я понял, что сыграл свою роль хорошо. Пытки продолжались. Вот эти два пятна, — он поднял руки к шее, — следы от сигарет. Это же дикари… А потом появился Р–15 и спас меня… По правде говоря, у него тяжелая рука…

— Что ты имеешь в виду? — улыбаясь, спросил Старик.

— Он надавал мне таких оплеух, что до сих пор горят щеки.

Все трое весело рассмеялись.

— Скажи, Хасинто, — спросил Рамос, — когда было тяжелее всего?

Хасинто прищурил глаза и уставился в белую стену. Несколько минут он молчал.

— Во—первых, когда меня пытали. Человек может говорить, что он готов ко всему, но есть вещи, приготовиться к которым нельзя… Когда меня стали бить по ушам, так что лопались барабанные перепонки, — это было ужасно. У меня ни разу не возникала мысль заговорить, но я очень хотел, чтобы меня поскорее прикончили. — Немного помолчав, он продолжал: — Во—вторых, когда меня познакомили с этим письмом… Это была искусная ловушка, которая могла сорвать все. Ведь в письме говорилось, будто я переметнулся, понимаете… Тяжело было думать, что твои товарищи могут поверить, будто ты стал предателем и…

— Нам такое и в голову не приходило! — запротестовал Старик. — Мы верили в тебя. Мы знали, что ты в тяжелом положении, что помочь тебе трудно, но были уверены, что ты не подведешь… Да, это письмо, состоявшее из двух листов, оказалось настоящей головоломкой. Как потом выяснилось, отправляя его, они надеялись ликвидировать те улики, которыми мы располагали. Каждый из листов был пропитан химическим составом, который сам по себе безобиден, но если сложить листы и подержать их вместе при температуре двадцать пять — тридцать градусов, они воспламеняются. Листы пришли с разрывом в один день. Конечно, мы сложили их вместе, вложили в папку и поместили в сейф. Это письмо из двух частей не выходило у меня из головы, пока я не нашел разгадку в конспекте учебной лекции. Нечего говорить, что я поспешил к сейфу, который уже начал чадить. Хорошо, что нам удалось спасти документы. — Он улыбнулся: — Я тебя прервал, извини.

Хасинто продолжал:

— Самый тяжелый момент был под конец, когда я шел по пляжу. Я смотрел на море и вспоминал родину, Я думал о детях и страдал, ведь я считал, что уже никогда не увижу своих девочек. Я, конечно, знал, что революция не забудет о них. И все же было очень тяжело… — Его глаза, глаза человека, стойко выдержавшего самые тяжкие испытания, увлажнились. Он попросил сигарету и, затянувшись; выпустил струю дыма. Потом спросил: — Как мои девочки?

— У них все хорошо, — ответил Рамос. — Вчера я был у тебя дома. Марсия готовится к соревнованиям по гимнастике. В школе учится хорошо. Нормита пошла в этом году в первый класс и быстро освоилась. Да, я совсем забыл: Марсия — командир пионерского отряда.

Глаза Хасинто посветлели.

— Ты можешь гордиться своими детьми, — закончил Рамос.

— Мои знают, что я здесь? — спросил Хасинто.

— Нет, пока не знают, — ответил Старик. — Мы готовим им сюрприз. Завтра утром тебя выпишут… А пока нам надо поговорить об одном важном деле… И еще я хочу тебе напомнить, что для всех или, точнее, почти для всех ты умер. В этом большое преимущество для дальнейшей работы…

Хасинто улыбнулся:

— Вы что, и отпуска мне не дадите?

— Ну, отпуск—то ты получишь. Ты его вполне заслужил… — ответил Старик.

Старик сидел за столом в своем кабинете и о чем—то сосредоточенно думал.