Ломов вызвал кого–то по телефону и строго наказал, чтобы из дота, в котором они сейчас сидят, к утру были убраны пушка, пулеметы, а лежащее у холма вооружение погружено на платформы.

Они вылезли из подземной крепости, и яркий дневной свет ударил им в глаза.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Утро 14 июня было жаркое и не прохладное. В штаб Илья Данилович Демин шел, как всегда, через Гоголевский бульвар. Его не занимали ни разноголосый, драчливый шум воробьев, ни лица прохожих, спешащих на работу. Нечаянно наскочил на него какой–то зевака. Демин хотел ругнуться, чтобы не считал ворон, а глядел под ноги, но сдержался, увидев перед собой сухонького старичка в плюшевом берете, на ходу читающего газету.

— Черт знает, к чему дело клонит! К скорой войне, надо полагать, проворчал он, блестя стеклышками пенсне, и, понимая, что у военных ничего не дознаешься, ответил самому себе: — Хорошо, если обойдется мирно. Нежелательна война. Это же разор…

Демин огляделся: люди нарасхват брали свежие номера газет, о чем–то громко говорили, спорили, доказывая друг другу взмахами рук. Подойдя к дощатому киоску, Илья Данилович купил газету, торопливо развернул ее и на второй странице прочитал:

"С о о б щ е н и е Т А С С

Еще до приезда английского посла в СССР г. Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о "близости войны между СССР и Германией". По этим слухам: 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера, и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска" у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней.

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.

ТАСС заявляет, что 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого–либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2) по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско–германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских Войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо–восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско–германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско–германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии, по меньшей мере, нелепо".

Демин едва дочитал сообщение — так заныло сердце! Некоторое время стоял, как оглушенный, думал: "Как же так? Но мы… я… докладывали о другом?" Он посмотрел на прохожих, пытался уверить себя, что напечатано это нарочно, для отвода глаз, чтобы вот они, люди невоенные, чувствовали себя спокойно, не тревожились за свой очаг, за детей…

"Нет, это успокоение ложное, сущий обман. Война стучится в двери", мысленно возразил Демин и поморщился; кто–кто, а уж он, работник генштаба, знает истинное положение.

Возбужденные разговоры все о том же — о сообщении ТАСС — велись и в стенах штаба. К Демину, догнав его в длинном, отделанном под дуб коридоре, обратился начальник секретной части, индендант 1–го ранга Лозовой. Когда–то они начинали службу в одном полку, стоявшем в Ельце, и поныне часто встречались, обо всем говорили откровенно и начистоту.

— Читал опровержение? Вот дела-а! — сказал Лозовой и почему–то даже присвистнул.

Илья Данилович взглянул на него испытующе. Интендант легким прикосновением пальцев поглаживал лысину, прикрытую прядкой реденьких волос.

— И ты считаешь, правильно мы опровергли? — напрямую спросил Демин, когда они вошли в кабинет.

— Начальству виднее. Там, наверху… — Лозовой кивнул куда–то вдаль за окно.

Демин нахмурился, потом, постучав согнутыми пальцами по столу, поднялся.

— Значит, им виднее? — уныло спросил он и добавил упавшим голосом: Что делается…

Лозовой не отступал, хотя в голосе его слышалась притворная насмешка.

— Выше головы не прыгнешь, Илья Данилыч. Какого же ориентира думаете придерживаться?

— У нас, военных, ориентир один: держать порох сухим и в случае чего дать кому следует по зубам. Нужны действия. Да–да, действия!

— Куда ты клонишь — в войну ввязаться? — Лозовой в упор посмотрел на товарища.

— Война нам не нужна, — возразил Демин. — Но если пахнет ею, надо не сидеть сложа руки, не ждать, когда тебя стукнут, а самим…

— Загнул, Илья Данилыч, — перебил Лозовой. — Уж больно ты воинственный!

— Как это — загнул? Они лезут, а мы будем перед ними шапки ломать? Демин отошел к окну, постоял, заговорил, рассуждая как бы сам с собой:

— Мы хотим кого–то убедить, что с немецкими фашистами у нас мир и лад… Но это же видимость благополучия. Нет худшего зла, как выдавать плохое за хорошее. Вспомним четырнадцатый год. Как известно, война началась при прекрасных отношениях с немцами. Еще бы! Ведь императорский двор был засорен немцами. Императрица ела русский хлеб, а духом была немкой. Николай и Вильгельм в переписке обращались друг к другу не иначе, как: "Брат мой…" А что в действительности получилось? — Демин взглянул в глаза собеседнику. — Немцы развязали войну, и нам пришлось кровью расплачиваться. Вот тебе и распрекрасные отношения… Теперь у нас тоже вроде бы полюбовные связи: кормим немцев хлебом, даем нефть, зовем в гости и даже в таких вот официальных заявлениях, как сегодня, заверяем в верности. Эти отношения, дорогой мой, построены на песке. Не будь я жилец на земле, если ошибусь: фашисты точат против нас зубы. А то, что мы создаем видимое благополучие в отношениях, этим себя же обманываем, проще говоря, убаюкиваем.

Лозовой уныло усмехнулся, не возразил ему, но вышел медленно, раза два оглянулся, прежде чем закрыть за собой дверь.

В стенах генштаба, где казалось бы, всякое вольное излияние чувств исключалось, подобные — острые и открытые — споры велись нередко. Офицеры сходились у кого–либо в комнате и наперебой, с пеной у рта доказывали друг другу, что Лига Наций — это сборище праздных людей, занятых переливанием из пустого в порожнее, что дипломатия только наводит тень на ясный день; одни утверждали, что дни Англии сочтены, немцы вот–вот высадятся на островах, другие, наоборот, заверяли, что англичане отведут от себя войну, так как любят таскать каштаны из огня чужими руками.

Когда надоедали разговоры о политике, переходили к спорам чисто житейским: надо ли командиров обучать танцам или почему привычку человека держать вилку в правой руке кое–кто считает признаком дурного тона.

В такие споры Илья Данилович не ввязывался. Что же касается хода военных событий, то у него было твердое свое суждение, тут он горячился без малейшего снисхождения и уступок. Он нередко выезжал в округа, а с наступлением весны командировки участились. Это давало ему право судить о явлениях трезво, как говорится, имея под руками факты.