Он слышал голоса, поднимающиеся снизу, из-под зелени и сияния предвечернего времени, в высокое темнеющее небо. Он не мог отличить голоса женщин от голосов мужчин, голоса старых людей от молодых, умных от глупых… все сливалось в один гул, людской гул его любимого вечернего Паланка, и Волент внимал ему. Он поднимался, как стон тяжелой, раскаленной машины.

Огоньки на реке создавали впечатление парохода, скользящего по опасным водам.

В город, казалось, прилетали последние голуби.

И спустилась ночь, город утихал, но не переставал бодрствовать, только дышал осторожнее, чем города в глубине страны. Он лежал на демаркационной линии. Он не мог опомниться от ужасов, которые пережил. Он помнил каждый из них. И тот, который врывался некогда из недалекой турецкой крепости, где сейчас раскинулся большой акациевый лес. Из того пограничного «паланка», как турки называли свои деревянные крепости, по ночам к городу мчались те пресловутые всадники, чтобы поджечь водяные мельницы на реке и ровно в полночь загрохотать в городские ворота: БУМ! БУМ! БУМ! Волент Ланчарич спускался с «голгофы». Он чувствовал огромную решимость захватить этот город, отсюда, с высоты, он бросал ему свой вызов. Спускался с крутого косогора, чувствуя прилив невероятной силы и дикой энергии осуществить свой замысел.

Но как только он дошел до дому и свалился в кровать, им совсем неожиданно овладели те мысли, от которых он упорно бежал, его охватили совсем другие мечты, чем те, которым он предавался. Он с радостью снова выскользнул бы из дому и опять принялся бы убеждать себя, какой он молодец. Но сделать этого уже было нельзя.

— Мать его! — отвел он душу и повернулся лицом вниз.

Тщетно пытается он вырваться из ее ловушки… Рвется, рвется и… все больше запутывается. Влюбился в замужнюю женщину. Да и не просто в замужнюю, в жену своего мастера! Он знает — это просто бедствие, ничто в большей мере не поставит под угрозу осуществление его цели. Знает — и все-таки не может выбить это у себя из головы. Он теряет волю, поддается чувству, страстно мечтает о ней. Страсть буквально истомила его. Случилось то, на что он совсем не рассчитывал: не он, а она становится выше его на голову. Что его ждет? Это же сумасшествие. Он думает о ней непрестанно, у него в голове только она. Распрекрасно прибрала его к рукам, вот уж что есть, то есть. И он будет служить ей, как собачонка. Что останется от его планов, а? Он будет служить ей, как мастер, все время боясь, как бы не потерять ее расположения? Возможно ли, чтобы эта расчетливая бабенка имела на него столь сильное влияние?! А он-то считал себя неуязвимым: дескать, ни одна баба не заморочит ему голову… Да, влип по самые уши.

И сон не идет, хотя раньше он засыпал, едва добравшись до подушки. Ему нравились многие женщины, но ни одна не лишила его сна. Он, как мальчишка, не может дождаться, когда увидит ее, и она, как видно, это уже заметила — с тех пор как они тайком ездили осматривать то хозяйство, у нее всякий раз появлялись дела, когда им выпадало пообедать вместе. А он-то, господи, какой баран, надеется, что она снова соберется с ним в лес и предоставит ему новый случай, ждет, когда она придет на бойню, так, чтобы он мог поверить, что она пришла только к нему… Ищет каких-то намеков в ее словах, караулит ее взгляды и в то же время боится, избегает ее глаз. У него делается вид виноватого дурня, сопляка, который никогда не видел баб! Запутывается, запутывается! А ведь всегда умел владеть собой, мог приказать себе не касаться ничего недоступного, обходил за сто верст, чтобы попусту не мучиться и не стать посмешищем.

В ее присутствии он теряет уверенность, в ее глазах он, наверное, становится все более ничтожным, смешным, того и гляди она начнет командовать им, как своим мужем, которому из-за ее каприза приходится спать на кухне, о чем шушукается весь город, потому что старая служанка всюду раззвонила об этом… На него скоро тоже станут пальцами показывать — посмотрите, вот он, дурачина, Волент-приказчик, что втюрился в жену мастера, как осел в копну сена, и теперь у нее на побегушках. Что-нибудь в этом роде. Для всех он станет посмешищем. А ему придется помалкивать и покорно вкалывать на чужих за слово похвалы, за то, что его вроде бы считают своим, за улыбку признания — какой он, дескать, ловкий и удачливый торговец.

Нет, боже упаси! Он должен пересилить себя! Должен! Никаких любовных интрижек, думать только о делах! И о своих планах. Ведь если мастер что-то заметит — конец всему, она же рассказывала, какой он ревнивый. Выгонит в два счета, как своего ученика.

С чего он размечтался-то? Почему так осмелел? Оттого что она тайком была с ним в лесу? Господи, что его во всем этом так волнует?! Разве было в этом что-то обещающее, чтобы он так уж сходил с ума? А? Что ему на обратном пути так уж вскружило голову? Что такого необычного, если он даже немножко нравится ей как мужчина? Несомненно только то, что она с ним заодно. Но почему? Потому что она расчетливая. Потому что ей мало того, что у нее есть. Потому что она знает, что Речана уже не раскачать, действительно не раскачать, ему уже надоели ее штучки. Потому… Да, потому, что она хочет стать еще богаче, ей все мало. Для дела. Только для дела. Только ради этого она избрала его своим сообщником. А он, осел, размечтался.

Томится дни и ночи напролет, бродит, не посидит, точит зубы, собирается с духом, а потом снова поддается слепой страсти к этой хитрой женщине. Рисует себе фантастические картины, снова и снова представляет, как она приходит ночью сюда, пока ему не покажется, что она на самом деле пришла, и он вскакивает с кровати к окну. Иногда мысли о ней так завладевают им, что он не думает о работе, шатается и смотрит на часы, не пора ли уже идти наверх, к обеду. Она разлагает его, мешает сосредоточиться и стремиться к заветной цели — стать совладельцем оптовой мясной. Он злится на нее, минутами ненавидит, но снова и снова подчиняется страстному желанию — пережить с ней все.

Оказалось, что он совсем не такой неуязвимый, как сам считал. Возжелав интимной близости с женой мастера, он поддался главной юношеской мечте о прекрасной женщине.

Он вздрогнул — кто-то шел сюда, почувствовал, что это Речан, хотя было непонятно, зачем тот явился в такой поздний ночной час. Волент испугался. Чего он от него хочет? Что это значит?

Речан вошел, смущенно извиняясь, что так поздно беспокоит его, и со всякими экивоками начал спрашивать, что у Волента за счеты с приказчиком Полгара. Сам пан Полгар полчаса назад был у него дома. Ланчарич, как только немножко опомнился, конечно, заявил, что ничего у него с приказчиком Полгара не было, и даже рассердился, что, мол, это за дела, он сам зайдет к Полгару и спросит его, почему тот возводит на него напраслину.

У Речана отлегло от сердца, и он уже спокойнее рассказал, что хотел от него коллега мясник.

Приходил-то он из-за политики. Рассказал, что готовится, и намекнул, за кого будет он, Полгар, и все порядочные торговцы голосовать. Он, не таясь, сказал, что все порядочные торговцы будут голосовать за демократов, что того же ожидают и от него, уважаемого коллеги Речана. Упомянул, как все они помогают друг другу, как он, Полгар, всегда бескорыстно предупреждает всех о контролерах, за что Речан, конечно, поблагодарил его. Полгар даже не побоялся сказать, что многие торговцы делают взносы для обеспечения успешного хода выборов. Пока Речан размышлял, делая вид, что ничего не понял, Полгар только так, между прочим, спросил, что за счеты у их приказчиков. Но сразу перешел на другую тему. Реакция Речана была для него неожиданной, и он, видно, решил, что тот ни о чем таком понятия не имеет. Но Речана это взволновало, и он, чтобы отделаться, вручил Полгару небольшую сумму для обеспечения успешного хода выборов. Потом, сам не зная почему, испугался этого и начал говорить, что он тоже знает, что ему полагается делать, за кого он будет голосовать.

Полгар ушел, а Речан помчался к Воленту, чтобы посоветоваться.