С некоторого времени, размышлял Волент, быстро шагая, Речан, видно, стал подумывать, не избавиться ли ему от него, хотя эту опасность он, Ланчарич, вроде бы предотвратил, вступив в союз с Речановой. Она-то не захочет от него избавиться. Правда, это еще не значит, что опасность предотвращена полностью, ведь последнее слово за стариком, он может настоять, чтобы Волент ушел, или начнет портить жизнь ему и своей жене. Самое умное было бы, говорил себе Волент, а недавно уверял в этом и Речанову, не дразнить мастера, а, напротив, убедить его, что все в порядке, все идет так, как он желает. Но Речановой, как видно, притворяться охоты нет, она обращается с мужем хуже, чем с последней собакой.

А ему для своих планов нужны оба, не только она, и он пока вел себя по отношению к ним соответственно этому. Уверенность, что его не выгонят, была необходима, как воздух.

Его план заключался в том, что он хотел стать не приказчиком, не помощником, пусть и незаменимым, а полноправным компаньоном. Разве он не имеет на это права после всего, что он для них сделал? Ясно как день, что имеет. Но как сказать им об этом? Кто знает, как они будут реагировать. Может, это их перепугает. Может, оскорбит. А может, объединит против него. Тогда ему придется все начинать заново на какой-то другой бойне. Но он больше не желает быть помощником, не желает до смерти жить под чужой крышей, работать на чужих, терзаясь при этом мыслью, что ему могут показать на дверь, как только он перестанет быть необходимым. Нет, пора браться за ум и позаботиться о себе, тонко, толково, чтоб они и не пикнули.

Волент никогда не переставал думать о главной цели своей жизни. Он будет богатым, он будет когда-нибудь в этом городе что-то значить! Будет, чего бы это ему ни стоило, он преодолеет все трудности! Бескомпромиссно и упорно!

Он награбастал для них уже достаточно денег, чтобы они могли начать их хорошо, по-умному пускать в оборот. Это было одним из звеньев его плана. Теперь бойню пора расширять. И даже завести еще одну. Дочь Эву мамаша пусть выгодно выдаст замуж. Вторую бойню возьмет в свои руки зять. Они подберут новых приказчиков, купят дома, что постарее, будто бы для родственников, отремонтируют и сдадут внаем. Слава богу, хоть Речанова считает, что им надо быстро богатеть, грести, спекулировать, расширяя и расширяя дело. У них должен быть небольшой мясокомбинат с холодильником, а потом и консервным заводом; они купят еще машин, потом приобретут вагоны, заведут большую ферму, купят землю, раздобудут кредиты, налоговые льготы, дотации, наймут ловкого адвоката. Все это должно у них быть! Тогда Паланк будет принадлежать им. Они будут как американцы: на лавках, автомобилях, вагонах, изделиях и консервах — везде будет красоваться надпись: Ш. РЕЧАН и В. ЛАНЧАРИЧ, бойни, холодильники, консервные заводы, ПАЛАНК, ПАРКОВАЯ ул., 12, телефон…

Фургоны у них будут белые, чистые, самых лучших марок, скорее всего канадские «форды», да, именно прекрасные канадские «форды» или «студебеккеры», все как в Америке — как сейчас говорят все без исключения, кто сходит с ума по этой сказочно богатой стране за океаном. На бортах и на дверцах их автомобилей будет красная надпись… и В. ЛАНЧАРИЧ… А вагон будет белый. На каждой банке консервов, на каждом изделии будет надпись… и В. ЛАНЧАРИЧ… С этим именем будут мчаться по всей республике и даже за ее пределы автомобили, развозящие их прославленные изделия, вернее, его прославленные изделия. Все это будет, дай только срок.

Чем больше он развернет дело, тем больше будет им нужен, ведь уже сейчас он перерос их на голову. Им придется официально объявить его своим компаньоном и главным управляющим, ведь сами с таким предприятием они не справятся, не сумеют. Они будут дрожать за него, пылинки сдувать, только бы не ушел. Он им покажет, он здесь всем торговцам покажет, как надо сейчас, после войны, вести дела! Все трое будут целовать ему руки! Речан? Этому вообще не надо соваться в дела, пусть дома разводит кроликов и просиживает на своем чердаке целые дни, денежки сами будут сыпаться ему в карман. Женщины пускай наряжаются, ездят по курортам… И они будут благодарить его за все, преданно смотреть ему в глаза, вертеться вокруг.

Никто не умеет торговать лучше его! Все его мечты сбудутся, ведь он всегда доводит дело до конца. Он должен быть умным, хладнокровным, думать только о делах! Речанова сделала его своей правой рукой, значит, он должен схватить свой шанс за волосы и не выпускать, иначе до смерти останется всего-навсего помощником. Все идет к нему в руки, настал его черед, его, его, его, Волента Ланчарича, который до сих пор был для всех только слугой!

Он осмотрелся. На «голгофе» удручающая тишина. Им овладело беспокойство и усталость. На поросшем травой склоне валялись разбросанные крупные и мелкие куски скульптурной группы из белого камня. Хор ангелов, который стоял здесь, на холме, трубя в длинные трубы, разметал артиллерийский снаряд, направленный прямо на город. Обломков никто не трогал, и они постепенно зарастали травой.

Люди не сумели спроецировать полет снаряда. А теперь вот и он, Волент, тоже не в силах этого сделать. Почему это случилось именно вот так? — спрашивал он себя. Что это значит? Для чего было нужно, чтобы снаряд угодил в ангелов? Что люди сделают с этим? Куда уберут? И кто? Разве прилично оставлять эти камни валяться в парке?

Снаряд влетел в скульптурную группу сзади, это сразу бросалось в глаза. Снаряд совершил ошибку, сделал то, что не должно, разбросав ангелов над городом. У людей бывает особое отношение к такого рода одиночным предметам, потому что они чувствуют свою связь с ними. Если что-то подобное исчезает из пейзажа, его отсутствие ощущается, людям его не хватает и память о нем переходит от отцов к детям. Он, к примеру, помнит, где и когда исчезло одинокое дерево, старая мельница, дом, любое обособленно стоящее строение. Место, где оно стояло, будто сиротеет и никому не может этого простить, оно притягивает молнии во время ливней и гроз, которые обрушиваются здесь с невероятной силой, наводя ужас на людей.

Ему, например, не хватает старых мельниц, даже тех, которые он и помнить-то не может, а только знает, где они стояли. Этих мест он боится, обходит. Ах, эти мельницы! Они когда-то мололи прекрасную белую муку для вкуснейшего паланкского хлеба. Как можно о них забыть! Мололи утром, вечером, в полдень; к ним тянулись возы, запряженные лошадьми и волами, подъезжали нагруженные, нагруженными и возвращались. Водяные мельницы сгорели! Господи, у проклятых турок были странные причуды, им особенно нравилось поджигать водяные мельницы. Когда это было? Давно, ох как давно, но все равно каждый паланчанин помнит об этом.

За «голгофой» тянулись виноградники. А над ними подымался каменистый берег. Вид отсюда прекрасный. Он приходил сюда еще мальчишкой, когда хлеб и молитвы не могли его насытить. Здесь он мечтал, и, чем труднее для него было время, тем неистовее мечтал.

Ему тогда казалось, что он никогда не станет взрослым, потому что Господь отнял у него родителей. Всегда он будет один, всегда будет скитаться с одного чужого двора на другой, всегда останется бедняком.

Тогда он был убежден, что его злонамеренно выдворили из прекрасной страны рая в этот мир, где у него никого нет, потому что родители его умерли. Зачем он пришел на этот свет? Разве до рождения ему не было лучше? Господи, как хорошо ему было! Да, он это помнит! Откуда же иначе было то чувство покоя и блаженства, которое нет-нет да находит на него? Как мог бы он представить картину той прекрасной страны, которая и по сей день стоит в его воображении? Куда она от него сокрылась? Почему и кто его оттуда изгнал? Зачем он явился сюда? Кому это нужно? Супругам Кохари? У них свой сын Петер, которому не нужно вставать на рассвете, он может спокойно спать, чтобы потом бодрым идти в школу, он не должен топить под котлом, промывать кишки, он хозяйский сын, а Волент всего-навсего сирота, мальчик на побегушках. Петера даже не бьют, хотя и дома, и в школе он глупее его.