Ему нечего бояться, он весело ускользает от пристального внимания властей, и он не один такой. Он верит, что никто его не поймает, и уповает на оголодавший за годы войны и теперешней нехватки человеческий желудок.

Не включая фар, Волент выехал на шоссе, медленно повернул на проселочную дорогу, окаймленную густой аллеей дикого орешника и тянувшуюся до самого широкого двора одиноко стоящего хутора. Въехал во двор, сам открыл ворота сарая, где стоял «ханомаг», полевой трактор с железными лопатковидными колесами, загнал машину внутрь, закрыл ворота и посмотрел на темную усадьбу. Там не было заметно никакого движения, ни огонька, все свидетельствовало о том, что эти длинные постройки, образующие как бы квадратную крепость с двумя воротами, покинуты людьми. Даже здесь чувствовался запах болота, реки, лугов и деревьев, которые тихо шумели. Всходила луна, освещая синее высокое южное небо, и особенно громко гремели хоры кузнечиков и лягушек.

В одном из входов в маленькие батрацкие квартирки появилась темная фигура мужчины в широкополой шляпе. Волент торопливо пошел к нему. Они молча поприветствовали друг друга, приподняв шляпы, и направились по деревянной лестнице наверх, на чердак. Здесь пахло мышами и старой соломой. У чердачного окошка стоял толстый мальчишка и внимательно следил за тем, что происходит внизу. Волент похлопал его по плечу, паренек ему улыбнулся, приподнял шапку и отошел от окна.

Хутор стоял на холме, под ним простирались поросшие кустарником луга. Их прорезало русло реки. На его густо заросших берегах ничто не двигалось, тихое, спокойное течение воды освещала луна.

Старший из Тёрёков, отец, днем честный хозяин, а ночью контрабандист, шепотом приказал мальчику выгрузить из машины товар. Мальчик, прежде чем спрятать мешки, для успокоения души осмотрел товар. (Ну и обрадовался же он ему!) Потом затащил в машину под брезент несколько мешков с кормом для свиней. Пока он возился, отец с Волентом тихо договаривались. Они ждали возвращения мальчика с нетерпением, время от времени отпуская ругательство по поводу лунной ночи, опасной для контрабандистов и сподручной для таможенников.

Вдоль извилистого русла освещенной луной реки шагали две фигуры, то исчезая в кустарниках и под деревьями на излучинах, то появляясь вновь. Из окошечка чердака их было прекрасно видно. Патруль, вооруженный винтовками, но, слава богу, без собаки. Тёрёку все было известно. Он до тонкости изучил способ охраны государственной границы, которую образует река, знает, где и какой патруль проходит. Тёрёки живут в деревне, их дом рядом с заставой. Младшая сестра Тёрёка работает на заставе поварихой (наверное, ей уже за сорок, это для поварихи, обслуживающей солдат, первое необходимое условие), отец и сын живут с таможенниками в дружбе. И никто не удивляется, что здесь, в усадьбе, они устроили себе закрома, поскольку свой амбар у них сгорел.

«Парный патруль», как тогда называли патруль из двух человек, как раз спускался с холма под хутором, о чем-то тихо переговариваясь. Заброшенные строения на холме совсем не привлекали их внимания, как будто следить за ними не входило в их обязанности, хотя начальник заставы и его заместитель всегда подчеркивали необходимость этого. Патрульных интересовал противоположный берег, заросший густым кустарником и развесистыми ивами. Такая местность, естественно, привлекает особое внимание, ведь там могут укрываться целые толпы всевозможных контрабандистов и головорезов. А хутор был покинутым и слишком обширным для ночного осмотра, к тому же снизу, от реки, даже соколиный глаз не увидит в нем ничего подозрительного. Наконец, река ближе, она образует непосредственную границу, которая каждому патрульному кажется более подозрительной, сверх того, собственная страна за спиной внушает человеку больше доверия, чем чужая за линией границы. Какой бы у него ни был опыт, он попросту не в состоянии предвидеть одинаковую опасность с обеих сторон. Кроме того, своя территория представляет достаточно большое оперативное пространство, чтобы человек мог, трезво взвесив все, действовать спокойнее и обдуманнее, вызвать помощь и организовать содействие. При угрозе извне секунды решают все, в том числе и успех — иными словами, зарплату или даже повышение в чине.

Хутор до конца войны принадлежал венгерскому помещику. Теперь его поля были переданы безземельным и малоземельным крестьянам, батракам и тирпакам — переселенцам. Те, кто жил на хуторе, перебрались на другой конец деревни, в усадьбу побольше и поновей. Оттуда им было ближе до костела, а их детям — до школы.

У пограничников до всего руки не доходили, малочисленность личного состава на многих пунктах заставляла начальство увеличивать участки патрульных обходов и сосредотачивать силы и внимание прежде всего на бродах, мостах и дорогах. Наблюдали за предполагаемыми и известными проходами и тропинками контрабандистов, толком не зная о положении вдоль всей линии границы. Таким образом, некоторая неповоротливость властей встречалась здесь с изворотливостью контрабандистов, хотя вооруженные силы нельзя было упрекнуть в особой доверчивости или равнодушии. На их стороне был только закон и все, что с ним связано, да еще профилактика, которую соблюдали. У контрабандистов же было куда больше возможностей. За них был густо заросший берег извилистой, прихотливо петляющей реки. Переплыть ее мог и пловец послабее, конечно, не в весенний или осенний разлив — в такое время здесь бывало поспокойнее. Деревенские в два счета освоили систему охраны. Контрабандисты становились все нахальней, и, хотя таможенная охрана действовала небезуспешно, многих охотников до контрабанды не останавливали ни суровые наказания, ни угроза выселения в глубь страны, а то даже и за границу. Службу здесь, на южной границе, особенно осложняло то, что во многих местах жилье располагалось по обоим берегам буквально у самой воды, то бишь у самой границы. О сделке можно было договариваться на купанье или во время рыбной ловли, у многих на другой стороне были родственники, на которых они могли рассчитывать. Тёрёки и Ланчарич уже прочно вписались в хронику контрабандистов на этом участке границы. Здесь они провернули не одно дельце, но один их подвиг снискал им буквально славу, так что, возможно, они даже сожалели, что должны остаться анонимами. Это был, что называется, коронный номер.

Двое таможенников направлялись именно к тому броду, где у них этот номер был задуман. Авторами были Тёрёк и Волент, хотя славу заработали контрабандисты с другого берега. Ланчарич приволок из северной Словакии «огар», шикарный мотоцикл, предназначавшийся, несомненно, для экспорта. Это была отличная машина, считавшаяся за границей самой красивой из тех, что носились по послевоенным дорогам. Ночью мотоцикл спрятали в кустах возле нижнего брода и замаскировали. С этой стороны ничего видно не было, с другой — на ветке над самой гладью воды висел белый бантик. На следующий день, почти ровно в полдень, молодцы с того берега перетащили мотоцикл под самым носом патруля. Таможенники никак не ожидали такой наглости среди бела дня, и, главное, на броде. Но у сообщников другого выхода не было. Ночью в кустах много не увидишь, попробуй найди бантик, а там, где поглубже, пойди попробуй перетащи мотоцикл. Подъехали, значит, на плоскодонке. Патруль был недалеко, лодку заметил, взял под наблюдение, хотя те долго притворялись рыболовами и не плыли к чужому берегу. Потом медленно подплыли, но таможенники, спрятанные за ивами, ждали, как они будут себя вести. Сойдут на берег? Если да, куда направятся и что поволокут? Может быть, они уже предвкушали, что вот-вот ликвидируют гнездо контрабандистов. Лодка исчезла под ветками густых ив и будто сквозь землю провалилась, в кустах послышался подозрительный шорох, но, пока патруль опомнился, тяжело груженная плоскодонка выплыла из-под ив и стремглав направилась к своему берегу. Патруль был бессилен, стрелять он не мог, пулям не положено перелетать границу, это пахнет инцидентом, который обсуждается в самых высоких инстанциях, а на предупреждающие выстрелы опытный контрабандист в ответ разве что приветственно приподнимет шляпу. Потом послышался звук мотоциклетного мотора, быстро удаляющийся в сторону деревни.