А вот Вася ее идеей как раз вдохновился и сразу придумал военно-стратегический план. Нелиде план изначально понравился, но теперь он пошел наперекосяк: от «спецэффектов» даже Бог чуть с ума не сошел; тарелку захватили, да вовсе не ту, а тут еще гномы затеяли оргию! Вася тоже хорош оказался: вместо того чтобы на дальнейших задачах теперь концентрироваться, торгуется тут с домовыми, словно последний сутенер! Как может прибыль за порнофильмы ему быть важнее Конца Света?!
Нелида хоть и была, можно сказать, в присутствии одного из родителей, ощутила вдруг резкое и необъяснимое желание вернуться домой, к маме, прижаться к ней, даже залезть на коленки, как в детстве, обнять ее и... «Ч-ч-ч-черт-т-т! Вот до чего эта порнуха нормальных людей доводит! — содрогнулась она от внезапно абсурдных, крайне шокирующих мыслей. — Это уже чересчур!» И больше не в силах сдерживать чувства, она открыла рот широко и...
Что именно кричали одновременно две души, слившиеся в одном теле, история умалчивает. Конкретные слова все равно бы во всех летописях переиначили. Обшивка стен корабля домовых потрескалась так, что Богу пришлось потом использовать часть Магии на срочный ремонт. Гимнасты застыли в совокупляющихся позах с вытаращенными от страха глазами, и неприлично запахло, кажется, от самого главнокомандующего. Пилоты бросились к пульту управления. В момент все люки были задраены, и через считанные секунды тарелка оторвалась от подмосковного поля и быстро направилась по необъятным космическим просторам в сторону планеты Брут.
Как-то раз домовые после очередного визита на Землю получили фантастический доход. По непонятной для них причине кто-то из пассажиров их корабля так громко орал, что среагировали все аудиоприборы и автоматически записали тот крик в звуковом файле. Домовые продали запись с большой выгодой: она пользовалась огромным спросом во всех психологических и учебных заведениях Вселенной — слова никто понимать и не пытался, важна была интонация и страсть. Что забавно, звуками этими иллюстрировали разнообразные эмоции, как положительные, так и отрицательные, но страсть чувствовали все. На многих планетах это считали Песней Любви.
Негритянка
В полузаполненном вагоне метро Олежка тупо смотрел в прямоугольник темного окна. На фоне черного, словно из антрацита вылитого, туннеля отражались затылки пассажиров и Танькино усталое лицо. Он сидел с нею рядом, касаясь локтем ее рукава, но своего лица в том же окне не видел.
С упрямством, прежде ему не свойственным, Олежка то и дело пытался разглядеть свои контуры в зеркалах, витринах, на гладкой поверхности неподвижной воды в чашах отключенных фонтанов... Невозможность увидеть свое отражение почти не расстраивала его в первые дни послесмертия — двух пар самых любимых глаз было вполне достаточно. В глазах сестры и сына он себя видел ясно и четко, когда являлся перед ними еще тогда, в декабре. Но почему в одной из этих двух пар он вдруг перестал отражаться?
Прошло уже две... нет, кажется, три недели с тех пор, как Танька вернулась в Англию и он, сошедший следом по трапу, все это время ходил с нею рядом. Сопровождал ее всюду, весь день, с утра и до позднего вечера, словно дрессированный пес-поводырь на поводке у слепого. И ночью не отходил от нее ни на шаг, даже когда, уставшая от бессонницы, она проваливалась в тяжелый сон — вдруг да проснется и в темноте разглядит его мерцающий силуэт? Сам спать не мог, умершие не спят — Олежка осторожно садился на край кровати, подтыкал Танькино одеяло, точь-в-точь как она когда-то подтыкала ему, гладил по волосам, пока не засыпала. И всю ночь сидел рядом, не двигался, ждал ее пробуждения. Ждал, когда к ней вернется Бог.
О Плато Семи Ветров, доступном развитым душам лишь после физической смерти, Олежка знал кое-что еще до того, как ему пришлось сделать последний вдох. Оно тогда уже стало его целенаправленным выбором, и, освобожденный от страданий и боли, он перешел туда с радостью и волнением. Хоть отражение в зеркалах исчезло, он приобрел больше чем потерял: открылись возможности, о которых Олежка и не подозревал раньше. Бога в Таньке он разглядел сразу так же отчетливо, как если бы тот был шапкой Мономаха на ее голове. И когда Бог неожиданно исчез непонятно куда, Олежку это почти не смутило: в конце концов, могут у Бога быть и другие дела. Расстроился лишь, когда понял, что без Бога сестра не могла его ни видеть, ни слышать, и совершенно не мог понять, почему. Ося же видел своего папу, хоть и не был ничьим аватаром.
«Должно быть, в Таньке намного больше Здравого Смысла, и он ей мешает, — думал Олежка. — А Ося пока еще до него не дорос, в любом ребенке Магия сильнее, чем у взрослых, к тому же наш Ося — особенный. Но ведь и Танька существо не простое. Боги-то аватарами кого попало не выбирают...»
Он решил пробудить в сестре Магию. За несколько недель послесмертия Олежка успел кое-чему обучиться — мелкие чудеса мог творить. Да и условия в Англии оказались вполне подходящими — Магия после Нового года так и бурлила.
Недолго думая Олежка устроил обильный, невиданный для этой страны снегопад. «Пусть будет для Таньки и чудо, и радость», — надеялся он, вспоминая, как раньше сестра скучала по белой зиме.
Снег падал целую ночь, крупные хлопья, переплетаясь в воздухе, красиво окутывали деревья и крыши, и все вокруг было похоже на сказочный мир, которым правила Снежная королева. А Танька смотрела в окно глазами, полными слез, — никакой радости на лице и в помине не было. О чем думала, непонятно, читать ее мысли Олежка не мог. Утром она злилась вслух на «дурацкие weather conditions[81]», которые «загонят в задницу all public transport[82]», и вместо того, чтобы, плюнув на все, пойти с горки кататься или лепить снеговиков, как это делали почти все дети и взрослые вокруг, села в машину и поехала на работу.
Здравомыслие вышло ей боком — шесть часов она просидела в пробке, а потом, уставшая и голодная, еще и попала в аварию. Олежка едва успел предотвратить непоправимое. Танька отделалась синяками, машине досталось больше — ее, изрядно помятую, сразу отправили в металлолом. «Ну да это все ерунда!» — подумал Олежка и наутро смыл остатки снега проливным дождем.
Глядя в окно на дождь, Танька еще больше расстроилась — чего-чего, а сырости она терпеть не могла. «Подожди, подожди, это нужно, чтобы пробудить в тебе Магию!» — кричал Олежка. Сестра не слышала, но он не унимался. Она вышла на улицу, злобно хлопнув дверью — предвкушала сырую прогулку до станции. Минуту возилась с зонтом, даже не сознавая, что дождь перестал — резко и неожиданно, едва она за порог шагнула. Танька распахнула зонт и, не услышав ударяющихся об него тяжелых капель, посмотрела вверх. Небо было чистым и ясным — ни единого облачка. «Хм, очень странно...» — произнесла она без особого энтузиазма.
Дождь полил с новой силой, едва она села в поезд. «Bloody England[83]», — ворчала Танька себе под нос, прижавшись холодным лбом к запотевшему стеклу.
Зонт перед прибытием на вокзал Малибоун был наготове. Но стоило ей выйти из поезда, как дождь опять прекратился. «Значит, до офиса доберусь-таки в сухой обуви», — сообщила себе Танька, нисколько не удивившись.
«Ах так?! Ну вот тебе!» — рассердился Олежка, и с неба хлынуло так, что в считанные секунды в Танькиных туфлях захлюпала вода, а одежду можно было выжимать.
«Бл-ли-и-ин!» — выругалась Танька, нырнув под крышу вокзала. Через минуту туда заглянуло солнце, и она зашагала по улице — поспешно и неохотно, то и дело поглядывая на небо. Прямо над нею выгнулась яркая радуга, такая огромная и фантастическая, что все пешеходы замедлили шаг и задрали головы вверх.
«Я все это для тебя делаю, для тебя одной, разве ты не чувствуешь?» — кричал что есть сил Олежка. Она не слышала.
Под вечер на него накатила усталость — в буквальном смысле смертельная. Не сознавая еще, что уровень Магии в Лондоне резко снизился благодаря активности шестерых Богов, он тщетно пытался вызвать новые чудеса с ливнем, солнцем и радугой — ничего не получалось. Мелкий, монотонный дождь зарядил после полудня, и он никак не мог остановить его.