О д и л л и я. Между прочим, эти галлюцинации могут быть объяснением того, как Бетховен, будучи глухим, сочинял свои бессмертные симфонии.

Б л о к. Очень увлекательно. Только я не поняла: это лечится?

О д и л л и я. Лечится – всё, вылечивается немногое... Сложно сказать... Именно это мне и предстоит выяснить. На сегодняшний день могу прописать положительные эмоции и общение с близкими.

Б л о к. У него есть близкие?

О д и л л и я. Нет. Зато могут быть положительные эмоции. Если ты, конечно, не передумала участвовать.

Из будки выходит Майкин, направляется к девушкам.

М а й к и н. Доброе утро!

Б л о к. Доброе! Как вы себя чувствуете?

М а й к и н. Прекрасно! Во сне я написал оперу!

Б л о к. Поздравляю!

М а й к и н. Ко мне пришел Гендель и подсказал сюжетный ход!

О д и л л и я. Супер!

Б л о к. Майк, это замечательно! А ведь я к вам тоже не с пустыми руками. Мой муж – карусельщик, ну, который продюсер – послушал вашу запись и готов с вами сотрудничать!

М а й к и н. Вы решили надо мной посмеяться?!

Б л о к. С какой стати? Вот, у меня и договор есть. Нужно его заполнить в двух экземплярах. Один останется у вас, второй заберу я.

М а й к и н (берет договор, сияет от счастья). Не знаю, что и сказать! Можно, я заполню его прямо сейчас?

Б л о к. Разумеется!

Майкин убегает в будку.

Б л о к. Как мало, однако, нужно для счастья... А вообще, ты знаешь, этот мальчик меня вдохновляет.

О д и л л и я. Чего?!

Б л о к. Он мне нравится.

О д и л л и я. Я не ослышалась?

Б л о к. Нет. Он мне нравится своей непосредственностью.

О д и л л и я. Нравится чем?!

Б л о к. Неискушенностью.

О д и л л и я. Ты в своем уме?! Может, ты тоже заболела? Мечтаешь стать гризеткой этого Майка? Или сразу моей пациенткой?

Б л о к. Ну, если ты поместишь нас в одну палату, я, пожалуй, подумаю.

О д и л л и я. Да хоть в одну койку! Слышала бы ты его вчерашние бредни про эту чертову карусель!

Б л о к. А что такого страшного в его бреднях?

О д и л л и я. Его глаза! Ужасные, почти полностью черные из-за расширенных зрачков.

Б л о к. Может, тебе показалось?

О д и л л и я. Еще чего! Ладно, пойду прогуляюсь. Оставляю вас наедине. Для чистоты эксперимента. Мур-мур!

Одиллия уходит. Блок раскачивается на карусели, скучает. Появляется Майк с договором в руках.

М а й к и н. Вот, я все заполнил, кроме отчества.

Б л о к (забирает договор). Почему кроме отчества?

М а й к и н. А я не знаю, как звали моего настоящего отца.

Б л о к. То есть?

М а й к и н. Такой серьезный документ требует истиной правды. А мне она неведома.

Б л о к. Ничего не понимаю... Вы сирота?

М а й к и н. Не совсем.

Б л о к. А что написано у вас в паспорте?

М а й к и н. Сергеевич.

Б л о к. Ну, так и пишите!

М а й к и н. Не могу. Сергей Иванович – это не мой отец.

Б л о к. Да какая разница? Никто не будет выяснять вашу родословную.

М а й к и н. Но это ложь! А ложь – это самое большое преступление.

Б л о к. Бред в квадрате! Причем здесь ложь?

М а й к и н. Притом. Я не хочу обманывать честных людей.

Б л о к. Но вы обманом ни у кого ничего не забираете! Более того, вам готовы дать, а вы из-за какой-то ерунды хотите лишить себя гонорара и будущего. Это же не первый документ, который вы подписываете в своей жизни! Что за детский сад?

М а й к и н. Я не готов...

Б л о к. Послушайте, Майк. Вы ужасный идеалист. Я понимаю: вам сложно принять правила игры, но таков наш мир, и таков шоу-бизнес, как часть этого мира. К сожалению! Поймите: здесь свои, непростые, а подчас – очень жестокие правила. И если вы собираетесь участвовать в этом процессе, вам необходимо принять их.

М а й к и н. Я... не могу.

Б л о к. А на что вы собираетесь жить? На доход с карусели?

М а й к и н. Не знаю... (уходит в будку).

Блок в замешательстве подходит к будке, стучит.

М а й к и н. Кто там?

Б л о к. Майк, давайте поговорим...

М а й к и н. О чем?

Б л о к (усаживаясь на пол спиной к будке). А разве нам не о чем поговорить?

М а й к и н. О договоре не буду. Поговорим об искусстве. Что вы думаете про балет?

Б л о к. Про балет?!

М а й к и н. Да. Вы ведь что-то про него думаете?

Б л о к. Конечно! Я очень часто думаю про балет. Я как раз сегодня подумала, что важнейшим из искусств для нас является не кино, а балет! (удивляется тому, что сказала).

М а й к и н. Почему? (Майкин выходит из будки).

Б л о к. Ну, потому что это красиво, изящно...

М а й к и н. И все?

Б л о к. Нет. Потому что танец – это единственный жанр, который невозможно подделать.

М а й к и н. То есть как?

Б л о к. Ну, так! Например, художником можно стать ровно за одну минуту. При этом совершенно не обязательно уметь рисовать – нужно просто разбрызгивать краски, называя это каким-нибудь красивым и туманным словом, желательно, чтобы оно заканчивалось на «изм» – ну, так сложилось исторически, например – неоатлантизм. Можно писать книги, совершенно не заботясь о стиле и грамотном изложении материала. Можно сочинять музыку с помощью компьютера, не зная ни одной ноты, и при этом называть себя композитором. Можно делать отличные снимки и быть фотохудожником, всего лишь имея удачный фотоаппарат. Можно даже снимать кино и ставить спектакли, не будучи профессиональным режиссером. И только танцовщиком просто так, без труда, стать невозможно! Потому что это процесс не сиюминутный. Понимаете?

М а й к и н. Понимаю... А что такое неоатлантизм?

Б л о к. Какой еще неоатлантизм?!

М а й к и н. Но вы же сами только что сказали это слово.

Б л о к. Господи! Да откуда я знаю! Я же просто так сказала, для примера. Нет такого слова.

М а й к и н. Жаль... А мне понравилось. А можно я себе это слово возьму?

Б л о к. Зачем?

М а й к и н. Ну, не знаю... Это будет мой стиль в искусстве.

Б л о к. Да, пожалуйста!

М а й к и н. Скажите, а сколько денег мне заплатит ваш продюсер?

Б л о к. Думаю, нисколько.

М а й к и н. Почему? Я ведь отдал свою музыку!

Б л о к. Но вы же отказались оформлять отношения юридически.

М а й к и н. Да... А как вы думаете, этих денег хватило бы, чтобы выкупить карусель?

Б л о к. Полагаю, этих денег хватило бы на две карусели.

М а й к и н. Может, мне стоит подумать?

Б л о к. Не знаю... Попробуйте.

М а й к и н. Интересно: а на маленькую студию мне бы хватило?

Б л о к. А зачем вам студия? Вы можете записываться у нас. На студии моего мужа.

М а й к и н. Правда? Тогда я готов. Давайте договор!

Б л о к (отдавая бумаги). Пожалуйста!

М а й к и н (подписывая). А когда я получу гонорар?

Б л о к. Завтра. Я привезу аванс. А сейчас мне пора. (целует Майкина, уходит).

Некоторое время Майкин пребывает в одиночестве. Он ходит вокруг карусели, гладит ее, протирает носовым платком и т.д. Появляется Одиллия.

О д и л л и я. Чем ты занят?

М а й к и н. Да, так, ничем. Мыслями...

О д и л л и я. И о чем твои мысли?

М а й к и н. О новой опере... Вернее, нет! Скорее всего, это будет мюзикл! Мои мысли слишком запутаны... Я только что подписал договор с продюсером. Но это не главное. (берет Одиллию за руку). Я столько хочу рассказать! Ты будешь меня слушать?

О д и л л и я. Конечно! Я уже тебя слушаю.

М а й к и н. Мне так скверно жилось без тебя! Как в аквариуме вверх ногами, я все время боялся упасть. Без твоей поддержки. Без твоего печального голоса, прекрасного тела, и редкого имени. Без твоих отражений в серванте. Без полуночных бесед за чашкой чая... Кстати, ты ужасно готовила, но я привык, потому что когда ты резала лук, ты чудесно пела. Чтобы не плакать. Ты уходила каждый день сжигать свои мосты и подмостки, и однажды ушла навсегда... В белом платье по красным листьям. Ты ушла, а я до сих пор жду твоего возвращения. Почему ты ушла?