- Как дела, брат? – обратился я зачем-то первым к соседу, поймав на себе его уставший взгляд и протянув ему навстречу свой стакан с виски.
- В порядке! – ответил он мне, уверенно отбив об мой стакан своим хрупким бокалом приветственный звон.
- Я Максим…
- Ян! – ответил мой, вероятно нерусский, собеседник, оставив меня на полминуты в вольных догадках на тему того, к какой национальности стоит притянуть его имя.
Ещё с полчаса наши беседы с Яном обращались около его рассказов о тех развлекательных заведениях, которые располагаются в том же здании, где мы с ним находились. Как выяснилось, основную долю помещения занимает гостиница, но кроме неё и «Нью-Йорка» здесь есть ещё пивной бар, танцевальный бар, ресторан тайской кухни и даже стрип-клуб с игриво намекающим на содержание концепции заведения названием «Амстердам». На вольные беседы меня хватало сполна, но бесы в моей голове всё же стали порой из неё вылазить – я начал обсуждать с Яном свою историю с Диной, оставаясь на протяжении её изложения практически единственным активным участником диалога. Ян оказался молодцом и, несмотря на своё погасающее состояние, дослушал всю мою исповедь на наболевшую тему, а я оказался молодцом, что не запарился ему её рассказывать, так как мне со временем и по мере потребления сопутствующей диалогу дозе виски становилось гораздо лучше. Поделиться проблемой не значит решить её, но это, как правило, существенный шаг, чтобы снизить её собственную значимость для себя. Когда я что-либо долго держу в себе, моё сознание само начинает давать оценку происходящему, и мнение о решаемой проблеме быстро находит синтез с негативными эмоциями, что создаёт остаточное чувство тревоги вокруг проблемы до того, как она доходит до этапа решения. А открывшись кому-либо, мы даже не то что перекладываем ответственность за проблему на собеседника, мы просто выносим её из ненужных участков своего сознания на его условную поверхность.
Утро в воскресенье начиналось у меня три раза, из которых два первых были лишь импульсивным удовлетворением своих биологических потребностей. Окончательно я проснулся около 14 часов. Голова была ещё дурная, но желание двигаться во мне пробуждалось довольно интенсивно. Напившись, как следует, минеральной воды, я зачем-то открыл себе маленькую бутылочку пива и довёл свою голову после её потребления до ещё более дурного состояния. Непосредственно о «ситуации» я практически не вспоминал, хотя осознавал, что где-то «под коркой» тревога ещё живёт. Больше всего меня беспокоило накрывающее бесконтрольное чувство одиночества, которое заводило меня на панические переписки по Whats’app со всеми друзьями, кто только был открыт для общения в это время. Когда переписки стали меня утомлять, и количество выпитых бутылок пива перевалило за четыре, я понял, что пришло время более решительных мер по борьбе с одиночеством и позвонил Ольге, которая, растеряв куда-то всю свою былую недоступность, приехала ко мне почти через час. По-хозяйски обругав весь мой бардак выходного дня в квартире и, будто бы поймав в моих стенах синдром золушки, Олечка приготовила мне, признаюсь, шикарную сырную лазанью своего авторского исполнения и героически вымыла всю скопившуюся посуду, за что получила мой «сердечный лайк» как неожиданно для неё на самой кухне, так и позже в постели. Ольга уехала поздно вечером, оставив меня на конец дня снова наедине со своими мыслями. Я направлял себя на хорошее настроение, но сам факт этого искусственного внушения был для меня напоминанием о тех мыслях, которые непременно будут гулять в моей голове по мере выхода завтра на работу. Я не знал, что известно Ольховскому, и тем более не понимал, стоит ли с ним эту ситуацию обсуждать первым, но я твёрдо осознавал всё же свою ответственность за нас с Динарой перед ним.
Первое утро рабочей недели я начал с офисной рутины. Уже ближе к 12 часам я вдруг осознал, что сегодня так и не было планёрки, которую Ольховский нам назначал на 10-30 по понедельникам и четвергам. Объяснение сему факту донёс до меня ближе к обеду Алик - правда была в том, что Ольховский сегодня на работе не появился и, более того, на ней он не появится и завтра, так как его, выясняется, сняли с занимаемой должности. «Генерального директора сняли с занимаемой должности» – услышав это от Алика и, припомнив вчерашний месседж от Динары, я поначалу думал вернуться в квартиру и продолжить спать, ибо происходящее выглядело не многим более реальным, чем ночные сновидения, но потом я попытался взять обстоятельства под весь возможный контроль…
- Алик, блин. Ты откуда все эти слухи собираешь? С тобой что ли уход его согласовывали, что ты узнал это раньше, чем остальные?
- Дак я не узнал об этом раньше, все итак уже в курсе. У нас же, друг, сам видишь, офис открытого типа… В одном углу шепнули, в другом поймали.
- Ну ладно. Раз ты по всем делам в курсе, в чём причина ухода?
- Ууу… А это нам, друг, вряд ли кто-то скажет. Это уже политика – тут утечки собственники допускать не любят, - промолвил Алик, гордо приподняв шею над высоким воротником своего нелепого кружевного свитера.
- Деловой, ты, Алик… - поддержал я коллегу в попытке его ролевого погружения. - Слушай, а Ольховский тебе говорил что-то про условия нашего с ним соглашения? Он как раз должен был на неделе выдать обещанный стартовый аванс, с которым он и без того подзатянул.
- Это ты, Максим, деловой, - усмехнулся Алик. - Контракты – антракты… Решил, что ты тут у нас звездный гость, на спец условиях, на проектной работе и на особенных привилегиях? Хрен! Ничего он мне не говорил про твой «контракт» и нет твоего заказчика больше в «МилТон». Могу только тебе посочувствовать… - дерзко ответил Алик с неорганично переменчивой громкостью голоса и впоследствии отвернувшись, поймав, вероятно, себя в моменте на мысли, что выбранный им напор в речи столь же убедительным взглядом поддержать ему не удастся.
Дальнейший разговор с разыгравшимся в театре одного зрителя Аликом я предпочёл не продолжать, понимая бесполезность его итога. Уже в 17 часов дня сплошной демативации я был дома. Номер Динары был, наконец, доступен, но трубку она так и не взяла. Алкоголь мне вечером даже не пригодился, так как мозг мой без какого-либо допинга смог замереть в мысленном спазме, глядя в потолок, в момент, как только я прилёг на диван…
Во вторник на работу я пришёл часам к 11. Алик даже не стал делать мне замечание – вероятно, мы оба поняли, что день этот будет для меня в «МилТон» последним без какого-либо обострения ситуации с его стороны. Наверное, имея достаточный уровень уважения к себе, я не должен был приходить в «МилТон» даже сегодня, но какая-то болезненная вера в удачу всё же ещё подталкивала меня на эти инертные шаги. Хотелось кого-то винить… – размышлял я уже в аэропорту в ожидании обратного рейса. Очень было хотелось обвинить кого-нибудь в произошедшем, но я прекрасно понимал, что я сам и только я купился на эту сценарную авантюру, довершившись людям, которых знал не больше месяца. Что случилось с Ольховским, вероятно, мне и не узнать, но манёвр, предпринятый Динарой, оставался для меня главной загадкой. Ответы на эту загадку я решил не искать. Пускай всё сложившееся останется для меня хорошим уроком и той самой призмой, через которую я буду расценивать в дальнейшем все свои попытки чрезмерного доверия к «новым» людям, призмой, через которую я убеждённо буду фильтровать все поступающие мне предложения с сомнительно заманчивой перспективой, особенно от представителей женской половины общества. Уверен, что приобретённый опыт сполна покроет мне в долгосрочной перспективе все сопутствовавшие ему потери. Полёт прошёл ожидаемо спокойно.
XI
«Генерального директора «МилТон» сняли с занимаемой должности!» - прочтя этот заголовок на одном из популярных сибирских новостных порталов, я, наконец, поняла, что не ошиблась, рассказав своевременно всё Вернеру. Он не сказал мне того, что я хотела услышать, но я была убеждена, что без его участия уход Ольховского не прошёл. Ощущения были сомнительные. Я постоянно думала, как может смотреть на происходящее Максим, и не могла избавить себя от чувства, что я и только я виновата перед ним, так как затянула его во всю эту авантюру, сыграв на его доверии и грёзах о предстоящем успехе проекта. Я понимала, что должна была позвонить Максиму, но по поручению Вернера я не могла раскрывать и половины известной мне информации, что ставило меня в тупик. Я была уверена в том, что он вернётся, и будет искать меня сам, но даже это не толкало меня к проявлению инициативы.