- Софья Георгиевна, вы не можете оставить меня здесь, не объяснив ничего. Вы же понимаете, что работать после сказанного вами спокойно я не смогу точно, – продолжили мы разговор по телефону.

- Динара, я сказала тебе: «Уезжай». Не хочешь быть жертвой – уезжай. Здесь тебя не ждёт ничего, кроме разочарования.

Оставаясь недовольной выбранным Софьей Георгиевной характером изложения её мыслей по телефону, пусть и с определённым трудом, но я смогла договориться с ней на встречу вечером…

- Я приехала в Красноярск не одна. Я не могу просто взять и уехать, оставив здесь Максима, – сказала я уже при личной встрече в одной из прилегающих к её дому кофеен.

- Значит, забирай Максима своего… А вообще, что я тебя всё убеждаю. Хочешь авантюры, поступай, как знаешь.

- Софья Георгиевна, я не по своей воле сюда приехала. Мой приезд был инициирован личной просьбой Ольховского моему наставнику. Я должна закончить начатое.

- Ты про Вернера? – удивила меня своими знаниями моя бывшая начальница.

- Про него. А вы знакомы с ним?

- Тогда всё ясно окончательно…

- Простите…

- Деточка, всё обрисованное слияние – это банальный сценарий на публику, а Вернера твоего привлекли, чтобы по итогу подставить его при даче взятки местному судье, который в курсе всей юридической нечистоты «ЕМК» и уже подкуплен «Мартовским» по гораздо более серьёзной ставке.

- А причём здесь Вернер и судья?

- Ну а зачем, по-твоему, нужен был твой Вернер…? Что у нас своих юристов нет… Он, дорогая, хороший приятель судьи, который ведёт дела «ЕМК», и «посаженный» определёнными заинтересованными лицами на должность директора «МилТон» Ольховский это прекрасно знал, поэтому обо всём уже с твоим Вернером договорился. И Вернера твоего словят уже на месте, при даче взятки. И никому не будет интересно, что он с другого города, когда он будет пойман за попытку покрытия «грязных» дел «ЕМК». А дальше всё «раздуют» журналисты – тут уж и гадать не надо.

- Что за бред? А кто выиграет от этого? Кому это надо?

- Как кто? «Мартовский»! Уберёт сразу двух игроков с рынка. Причём напрочь, оставив их в полной финансовой и политической яме с уже подтверждённой репутацией аферистов. И попытка «МилТон» доказать народу чистоту «ЕМК» обернётся отражением на них его репутации ещё и в тройном размере.

- Софья Георгиевна…

- Что?

- А почему вы мне доверяете?

- Кто сказал, что доверяю. Ты же не полная дура, надеюсь. Не побежишь завтра в «МилТон» рассказывать. Осторожно сворачивай вещи и езжай. Я же вижу тебя насквозь – в тебе порядка больше, чем в спальне британской королевы. Будь мудра только и не подставь меня. Мы оба верно понимаем, чем это может для меня обернуться. Хотя, признаюсь, мне уже всё безразлично. Думаю, что мой суд меня всё равно настигнет. Так уж глубоко я повязла в их «грязи» – спроста не отмыться.

- Я вам так благодарна… Хотя до сих пор всему не могу поверить…

- Ладно, иди уже. Обдумай всё хорошенько. Сама всё сопоставишь, если будешь внимательней.

После встречи с Софьей Георгиевной сон я потеряла окончательно. На пятницу я настроила себя, как на день принятия решения. Я не могла верить ей сполна, приняв во внимание очевидную неадекватность её вчерашнего состояния, но я вынуждена скорее переоценить её информацию, чем недооценить её. Проходя в офисе мимо Максима, увлечённо внушающего представителям его отдела о перспективах обозначенной им стратегии развития марки в регионе, я поняла, как сильно он погрузился в работу. Я понимала, что, ошибившись в своих доводах и подтянув к суждениям ещё и Максима, убедив его уехать, я порушу не только свои перспективы и подведу Вернера, но и сломаю ещё и перспективы Максима как на солидный доход за проектную работу, так и на его профессиональное и личностное развитие. Я не знала, что мне делать. Я понимала, что фундаментальным фактором на перекрёстке ожидаемого решения для меня была моя невозможность подвести Вернера, а своим бездействием я могла привести его карьеру и свободу к гибели. Я должна предоставить ему на суд всю полученную мной информацию, и уж пусть он сам решит, возвращаться ли мне обратно в Красноярск или всю эту историю нам с ним стоит закончить самим, пока она ещё поддаётся нашему контролю.

X

Три… Два… Один… Бокс!

Нервный сгусток предвкушающего страха вмиг сменился полной боевой собранностью. Атакующие действия я смог решительно начать первым. Нанеся серию ударов в голову, сумев попасть лишь по его перчаткам, я постарался раскрыть его защиту ложными финтами - противник был непоколебим, а его удары оказались невероятно крепкими. Я был очень заряжен, а находящая злость ещё больше нагнетала мне желание идти вперёд, но это ему и было нужно. Он проваливал меня на ударах почти каждую атаку, что изрядно стало меня изматывать. Я бил, снова бил, бил много, но удары не достигали цели, а его ответные серии постепенно забирали мою силу…

Семь… Шесть… Пять… Четыре… Три… Два… Один… Подняться мне так и не удалось. Я не помню самого удара, но все восприятия с момента падения в нокаут я осознавал очень выразительно. Это был лишь второй раунд, но для выявления полного превосходства соперника надо мной этого хватило. Он был счастлив и уверен. Я видел, как он гордо питался сорванными аплодисментами и объятьями представителей его команды. А потом он подошёл ко мне… Подошёл, по всей видимости, с целью обозначить акт спортивной солидарности моему поражению. В этот момент я стал пристально всматриваться в его лицо, которое держало меня в страхе последние мгновения боя. Но это было не его лицо, это был не тот соперник, который бился со мной на ринге. Его лицо было мне невероятно знакомым. Игнорируя периодические вспышки головокружения, я, наконец, присмотрелся и узнал его - это был лик Ольховского…

Всё ещё находясь в чувстве неполного контроля сознания, я принял сидячее положение, склонив руки на колени и несколько приспустив голову, а когда поднял её, увидел с кровати окно уже той самой красноярской квартиры, в которой я проживаю последние дни. Я поднялся с кровати и почти сразу, поймав своё отражение в большом настенном зеркале, стал боксировать, имитируя мнимый бой, пока не покрылся жарким потом. Приняв прохладный душ и выпив кружку кофе, я вернул, наконец, себе чувство уверенности и решил позвонить Динаре, чтобы ещё больше поднять себе настроение. Номер Динары был недоступен. Суббота… Вероятно, забыла вчера с ночи подцепить телефон на зарядку – подумал я.

Открыв ноутбук, я начал лёгкий сёрф по интернету, который закончился уже минут через пять, когда я проверил электронную почту и увидел сообщение от Дины: «Привет, Максим. Я уехала из Красноярска обратно домой. Не могу рассказать тебе всего, но уверяю, что нужно было сделать именно так. Вернусь ли сюда снова - не знаю. Но прошу тебя не делать из этого много выводов – пока это всего лишь неплановые обстоятельства. Очень переживаю за твою реакцию и надеюсь, что ты сможешь принять ситуацию верно. Прости».

Ну и как «принимать это верно»?! – возмутился я. Зачем нужно было затягивать меня в этот город, чтобы потом самой свалить и оставить меня здесь догребать до результата одному… «Неплановые обстоятельства»… Что там ещё могут быть за обстоятельства, что нельзя было проявить уважение и сделать звонок, хоть немного объяснив причины – абсолютно несерьёзно. Сообщение Динары осталось без ответа.

Проносив весь день свою голову, полную тяжеленных мыслей, по квартире, ближе к вечеру я, наконец, настроился её как следует разгрузить и сходить в бар. Сегодня этим баром был «Нью-Йорк» в центре Красноярска – набитое этим вечером до предела будто бы пульсирующее от постоянного хаотично перемещающегося потока людей заведение с большими окнами по периметру зала, выходящими видом на весьма привлекательную театральную площадь. Столов для меня по требованию не нашлось, но, признаюсь, сесть одиноко за стол и не было лучшим вариантом, так как сегодня в сознании моём гуляла некая потребность в спонтанном общении – занял я место за стойкой бара. Стул, находящийся рядом со мной, на котором я надеялся увидеть какую-нибудь симпатичную леди, пустым оставался недолго. Спустя минут двадцать рядом со мной сел уже изрядно выпивший парень лет тридцати и, бегло пробежавшись по меню, уверенно заказал себе в баре бокал дорогого коньяка.