11.7.10. 5–15

Злобный шнырь, дебил, бывший мой сосед по 13–у, явился аж в 3 часа ночи! – забирать у меня пакет с яйцами, которые его дружок, тоже шнырь–заготовщик, украл из полученных в столовой на весь барак накануне яиц и продал мне. 7 штук, по 3 сигареты за яйцо – выходит 21 сигарета, больше пачки. Втянул его в это, разумеется, злобный шнырь – тот бы и не знал, кому он продает эти яйца, но теперь об этом знают уже 2 человека. Так вот, прибежал в 3 ч. Ночи, – мол, тот, 2–й, который в столовке эти яйца получает, “спалился” – видимо, блатные требуют свои яйца, а он их уже продал, и взять негде. Я отдал назад весь пакет (думал съесть их сегодня после обеда, ну да черт с ними!), и теперь этот злобный ублюдок, инициатор всего дела, должен мне, получается, эти 7 яиц, за них сигареты–то он вернуть и не подумал. Что ж, посмотрим, когда и как это чмо мне их (яйца) отдаст...

Да, не было еще такого тяжелого лета. Дикая жара, тропическая духота по вечерам (да и днем!) в секции – как фон. Мучительный фон, на котором вся жизнь предстает одним сплошным страданьем. А вокруг – тупое, бессмысленное быдло, дюжие здоровяки с “девятки”, покрытые татуировками: христы, купола, богоматери и пр. хрень во всю грудь и спину. Серые и бессмысленные существа – работяги с 1–го барака, зачем–то переведенные сюда. Вчера вернули обратно и эту злобную из злобных мразь – того “козла” со 2–го барака, который куролесил тут всю зиму, свирепствовал во время памятных “генеральных” погромов (сейчас они вроде бы сошли на нет, тьфу–тьфу–тьфу!), а весной был переведен обратно на 2–й завхозом. Не справился, видать – его поперли и из завхозов, и из председателей клуба “Блок–пост” (тоже воевавший в Чечне каратель) – и опять вернули сюда, на 11–й. Пока, первые дни, он особо не буянит, не командует, да и вообще, самые злобные “козлы”, бывшие и нынешние, стали по сравнению с зимой вести себя потише. Но это, конечно, не потому, что переполненная секция (кстати, и не их одних “красных” теперь состоящая) может в случае чего дать им отпор. Не может она ничего, в том–то и дело, – рабы есть рабы, как их ни назови и ни рассели. Лето вроде более–менее определилось, и я с нетерпением жду, какой режим будет здесь следующей зимой – хотя бы начиная с первого снега и слякоти на улице, когда прозвучат первые грозные команды, что, мол, в обуви в секцию никому не входить, оставлять ее в “обувничке”...

Да, тяжело, мучительно и тошно. Одно счастье – свет в секции так пока и не делают (говорят, нет проводов каких–то), уже почти месяц, как кончился ремонт – и не надо по вечерам ждать, когда же, наконец, его погасят, а просто темнеет за окнами, и естественная темнота, все раньше с каждым днем, накрывает это сборище подонков и швали, дает мне хоть какое–то успокоение, какой–то шанс заснуть. Вечерняя прогулка вчера, разумеется, не вышла – я походил туда–сюда по каменистому краю двора, но там ходило, бегало, прыгало и тусовалось столько нечисти, и до такой степени омерзительной, как дома себя чувствующей, обливающейся из бочек, разгуливающей с рогаткой и пр., что даже просто проходить мимо них туда–сюда по узенькой дорожке мне было невыносимо противно. Постоял какое–то время у ворот, прислонившись к ним, понаблюдал за всей этой швалью, посмотрел на вечернее небо, изумительной красоты, с отблеском красного заката и редким подобием облаков, – но что это за прогулка, если не только все время на ногах, но даже и ходить нельзя, только стоять?! Уже в начале 11–го пришлось подняться в эту парилку, в барак, и лечь. Заснул я, разумеется, далеко не сразу.

Вся жизнь среди быдла, черни, мрази, бессмысленной, примитивной нечисти – и выхода нет. Даже отвлечься нечем. Бизнесмен с “девятки” дал мне, по моей просьбе, “Портрет Дориана Грея” Уайльда, взятый в здешней же библиотеке, – я прочел его за один день. А “телефонист”, мразь, в обед вчера занятый писанием СМС–ок, велел прийти вечером – на 5 минут всего–то набрать матери – да и то стал глумиться: его, мол, опять закроют в ШИЗО, а “трубу” он на это время отдаст на другой барак – и как, мол, я тогда буду? О долге мне (1000 руб. ларьком) эта нечисть даже не вспоминает – но зато, вспомнив о моей скорой свиданке, позавчера как ни в чем не бывало стала клянчить, чтобы моя мать опять привезла ей банку кофе...

8–23

Замечательнейшая новость: погода наконец–то изменилась! С утра на улице – довольно приличный ветер и небо затянуто облаками; обычная картинка перед грозой, но ни грозы, ни простого дождя пока нет. А у меня опять – практически за одно сегодняшнее утро! – натерло ноги трусами, опять я еле хожу...

12.7.10. 17–25

Главное событие вчерашнего дня – я нашел Маню!!! На 7–м, куда ходил к “телефонисту” вчера трижды, но так и не смог позвонить. То “мусора” на 11–м (после обеда), то их отрядник (после ужина), то этого подонка самого нет (после отбоя).

Боже, во что она превратилась! Кожа да кости... Страшно исхудала за эти 3 месяца, что не жила у меня – от “туши”, как я ее некогда звал, и тем паче “овцебыка”, не осталось и следа. Скелет, обтянутый шкурой (но шерсть, к счастью, нигде не спутана). Это была настоящая трагедия, страшная душевная боль для меня: она лежала в теньке разморенная, я увидел, позвал, она узнала, вскочила – и кинулась ко мне с жалобным... не мяуканьем, нет, а какими–то резкими, истошными криками – это Маня–то, лишь в совершенно исключительных случаях, и то очень коротко, отрывисто подававшая голос!.. И так таращилась на меня своими огромными зелеными глазами, – то ли умоляла забрать с собой, то ли просто есть просила, не знаю...

С первого раза я, мучаясь в душе, опять не взял ее, – куда?! Под пинки и полеты в окно?.. Она побежала за мной на “продол”, но там на нее кинулся местный кот с 7–го, она шарахнулась в сторону, остановилась – и я, со стыдом в душе, пользуясь случаем, ушел. Но пришел после отбоя, снова увидел ее на том же месте, та же реакция, те же крики, мольбы и пронзительный взгляд – и я не выдержал. На плечо ее – и “домой”, на 11–й! Двое цыган, как раз собиравшихся ко мне с 7–го, сопровождали нас.

Сейчас мое усатое солнышко пока лежит на своем старом месте – под шконкой, в уголке, на моих ботинках. Уже получила и пинка от самого злобного “козла” (тот самый, что хотел ее убить в том году), и обещание вылета из окошка – от мерзкого “активиста”... Пока она со мной – надолго ли в этот раз?..

В 4 часа ожидался обход прокурора Овсова с Макаревичем по баракам. Еще перед обедом – опять массовый вынос сумок, убиранье–прятанье всего и вся, снимание с дужек и т.д. Но вот уже время за полшестого – ни “Макара”, ни Овсова пока не слышно. Как же, ага – сумки под шконками, видите ли, стоять не должны (хотя нигде не запрещено!), а вот сами шконки в “фойе” стоят на проходе, в постоянной суете, ходьбе, многолюдной толкучке и с невыключаемым на ночь светом, – это ничего, это нормально! Шконки убрать к обходу “Макара” почему–то никто не предложил.

На 8 вечера блатной наркоман – самый теперь блатной здесь, тот, что брал у меня “киловаттник” – объявил какое–то всеобщее собрание, прямо здесь, в секции. Если здесь – еще можно послушать, но в их “культяшку” я уж точно не пойду, – довольно было мне и на 13–м этих собраний с говорящей обезьяной. Да и ничего неожиданного у них не случается: тема – или опять страшная комиссия едет, или ремонт (в той секции, зависший), или же – просто агитация за соблюдение режима, подъемы–зарядки–столовки и пр.

13.7.10. 8–40

Собрание таки состоялось вчера, но не в 8, а сразу после отбоя. И – да, такого накала, такого размаха демагогии, самой наглой и беспардонной, я не слышал со времен 13–го барака.

“Культяшка”, естественно, всех не вместила (списочный состав барака сейчас – 135 человек), в этой секции тоже не стали собираться – надумали пойти в ту, блатную, сейчас пустующую из–за ремонта. Пришли – там ободраны стены, с пола содран линолеум, на полу – кучи строительного мусора, и даже потолок раздолбан в нескольких местах до самой дранки. Лампы сняты, так что сгущавшаяся за время разговора темнота очень кстати мою едва сдерживаемую улыбку.