Вопросов было всего 4. Что мне известно о распространении “РП” в таком–то офисном центре НН по улице Окский съезд, дом такой–то, в такое–то время (март 2006). Что мне известно о материалах и авторах, публикующихся в “РП”. Возможно ли, что группа лиц, публикуя материал в “РП”, подписывает его чьей–то фамилией без согласия владельца фамилии. И – самый интересный вопрос – знаком ли я с Пантелеевым В.Б. и какие у меня с ним взаимоотношения.
На все вопросы, как и в 2007 г., я отвечать оказался. Характер вопросов показывает, что, креме меня с 51–й ст. конституции, у них есть еще и Пантелеев, у которого в 2007 г. был обыск. Остается надеяться, что он, старый политзэк, показаний тоже не даст – и это практически полностью лишает ИХ материала для обвинения против кого–либо.
Пришел – у нас еще сидел отрядник. Позвал срочно “телефониста”, – и как раз почти сразу после этого отрядник ушел. Тот явился минут через 30 – и я не успел даже на ужин с разговорами по этому делу (тем более, что часто пропадала сеть). Е.С. обещала в течение часа повесить это на “мой” сайт. Позвонил матери, она дала телефон адвоката Сидорова в Нижнем, который 2 раза вел мои дела по УДО – в 2008 и недавно. Я набрал ему, спросил, не истек ли еще срок давности по этому делу (но там оказалось 6 лет, статья средней тяжести), и нет ли неофициальных каналов что–то узнать об этом деле. Он сказал, что знает эту Гаврину, на слова она весьма скупа, но что–нибудь узнать он попробует. Потом “телефонист” настоял (!), чтобы я позвонил еще кому–нибудь, пока есть деньги и в 12 ночи они не списались (он брал кредит на 3 дня). Я набрал Паше Л. Очень удачно, оказалось – он был до вечера еще в Москве и обещал сейчас же повесить эту мою информацию в свой ЖЖ. Поговорили с ним, как вообще дела, какие новости. Он тоже высказал мысль, что они хотят, видимо, закрыть дело. Удивительно умеет он подбадривать, разговоры с ним, его невозмутимое спокойствие и юмор очень поддерживают меня, – еще с тюрьмы, с 1–го после его освобождения в 2007 разговора я это почувствовал. И даже когда на коллективной открытке к моему д/р он написал: “Борис! Осталось немного! Держись, мы тебя ждем!” – это, наверное, были самые лучшие, самые ободряющие слова из всех полученных мной 15 открыток. Сказал он, между прочим, что идея распада России уже обсуждается открыто, витает в воздухе, – словом, уже не такое табу, как было раньше. И что когда открыто стала обсуждаться возможность распада СССР, он вскоре распался. :)) Вот это и есть тот убойный юмор, за который я так ценю Пашу. Разговоры с ним редки, но метки. :) Что ж, остается надеяться на лучшее. Жаль, что информации практически нет, – если дело и закроют, никто из нас официально извещен об этом не будет. .. Остается надеяться, что, как сказал Паша, все будет нормально.
29.8.09. 17–20
Прошла очередная короткая свиданка. Пустили Маню – это уже было победой, я опасался, что опять не пустят, как в том году Пашу Л. Но – пустили. Глупо, м.б., но я поздравил ее с этим.
Странно было смотреть на нее и говорить с ней о таких вещах, – вблизи, по лицу, голосу, улыбке, разговору она почти ребенок, что–то есть в ней этакое детское, трогательное. Мать, конечно, как всегда, обижалась, что она приехала типа как “для мебели”, а говорю я в основном с Маней. А говорили мы с ней обо всем – о борьбе с империей, об ингерманландском сепаратизме, о новом шикарном подъеме освободительной борьбы на Северном Кавказе, об общих знакомых и незнакомых – Михилевиче, Тарасове, Карамьяне, Шаву, Широпаеве, Рауше, Буковском, Маглеванной, и т.д. и т.п. Жаль, что сейчас она не активной фазе, – и жить вроде негде, переезжает с места на место, и ребенку всего год, и родственники ругаются, – она даже им не сказала, что едет ко мне, уехала тайком... Я очень надеюсь, что к 11–му году она сможет преодолеть все эти трудности и полноценно работать вместе со мной (работы – непочатый край, а настолько надежных людей днем с огнем не найти). Во всяком случае, общение с ней здесь стало для меня чистой и искренней радостью, я очень ей благодарен, что она нашла силы приехать.
Мать привезла письмо от “деда” – Германа Рафаиловича. Крупно, но плохо разборчиво. Дивно, что, просмотрев, письмо пропустили вместе с передачей. Надо будет написать ему ответ.
Как всегда, к концу свиданки я остался там один, всех прочих увели раньше. Вышел – долго ждал шмона у вахты (в шмоналке “мусор” вынул только всю жратву из баула и просмотрел, раздеваться, слава богу, не заставлял). Потом – долго в одиночестве жал “общественника”, – ДПНК, сволочь, велел ждать. А время было уже 2 часа, все на обеде. Забрал меня какой–то чужой, незнакомый “общественник”; я отпустил его, поплелся кое–как, с остановками, с неподъемным баулом сам – и тут меня нагнал вышедший из столовки наш предСДиП и взялся помочь за одну ручку. По дороге я догадался его спросить – и узнал самую мрачную новость: переводы с барака не только будут еще, но они будут прямо на следующей неделе – 1–й неделе сентября! Правда, про меня он сказал, что “они тебя уже боятся трогать” и скорее всего, процентов 70, оставят на 13–м, не будут переводить. Но на это надежды, увы, мало. М.б., уже на следующей неделе придется собирать всю уйму вещей и как–то тащиться с ними на 1–й...
Новость мрачная, от нее сразу пропало все настроение.
Накануне болела страшно весь день нога (должно быть, к перемене погоды, было мрачно, хмуро и временами дождь), а под вечер разболелась еще и голова. М.б., и сама по себе, но скорее – от нервов. После ужина один новый здесь, недавно “поднявшийся” и уже полюбивший со мной общаться старичок (на 20 лет старше меня), “полуинтеллигентный” (кое–что знающий нетипичное для этого быдла) вор, сидящий здесь за то, что обокрал церковь (а до этого сидел и имел условные срока много раз), позвал меня погулять с ним во двор. Ну, интересно ему со мной общаться, – черт с ним, пусть, хотя сам–то он в основном несет пошлейшую обывательскую чушь, почерпнутую из телевизора. Я поднялся и пошел, хотя первое время вообще не мог наступить на ногу. Походили, поговорили, потом он замерз, и вернулись в барак. И тут только, вернувшись, я вспомнил: ведь в 18–20, как раз в это время, что мы гуляли, отправлялся кировский поезд с матерью, Маней и Фрумкиным, и мать могла звонить!..
Вот тут–то, наверное, от этого удара пыльным мешком, у меня голова и разболелась. “Телефонист”, тварь, не только не пришел в 6 вечера, как я просил (уж он бы меня и во дворе нашел!), но даже и не известил, как обещал, что из–за отсутствия на “симке” денег прийти не может. Сука!.. Я стал ждать звонка по телефону в самом бараке, но напрасно. В 6, оказывается, не найдя меня на шконке, владелец ей сказал, что я пошел в баню! (Хотя баня в 4 и в 7, но не в 6.) А в 7 – она звонила еще раз, но ей сказали позвонить позже, меня не позвали. Она дозвонилась только после отбоя, в начале 11–го, – тем это было мне приятнее, на сон грядущий, что, оказывается, они почти 4 часа уже нормально, спокойно едут.
Показал мне тут шнырь–заготовщик вчера календарь на 2011 год. Оказывается, я неправильно посчитал тогда, в апреле, когда осталось 100 недель, что 21.3.11. – это воскресенье. Где–то у меня вкралась ошибка (в 2010) – это будет понедельник. Т.е., двойной счет с разницей в 2 дня, которым я жил эти 4 месяца, уничтожается, – он неверен. Мне осталось ровно 568 дней, 81 неделя и 1 день.
30.8.09. 15–05
Прошла 82–я неделя, отмеченная 2–мя важными событиями – приездом следователя с допросом по “нижегородскому” делу и короткой свиданкой. Осталось мне ровно 81 неделя, 567 дней.
Сегодняшний день (воскресенье) был весь посвящен разборкам местной бешеной гориллы по поводу телефонов. Сперва, утром, перед проверкой, она “наехала” на моего нового соседа сверху, бандита–отморозка, тоже далеко не здорового на голову. Тот, стоя ночью на стреме, перед обходом “иусоров” снял с зарядки чей–то телефон и спрятал. Шимпанзе, узнав об этом, велело его разбудит и призвать на “разборку”. Главный тезис был: хорошо, что забрал телефон ты, а не “мусора”, а теперь принеси телефон сюда! Я тебя хорошо знаю: ты хочешь его продать. А если не принесешь, я тебя убью! В руках у этой мрази была большая деревянная палка, которой она несколько раз огрела бедного стремщика–отморозка, а до него – блатного “обиженного”, тоже вроде бы имевшего какое–то отношение к этому делу.