После завтрака пошел в баню. Знакомый СДиПовец в будке около нас первым сказал, что и эта комиссия сегодня не уедет, и какой–то генерал из Москвы ожидается сегодня же. Но выпустил со двора, спросил только: “Не прилипнешь один?”. Я сказал, что есть подписанное заявление на “свободный ход”. Но – неожиданно не хотели пропускать на “нулевом посту”! Сперва говорили, – каких–то новых туда посадили, кстати, – что сегодня им сказали: по...й на все “свободные хода. Но когда я упомянул про заявление, тот, что, видно, командовал на этом посту, заинтересовался и спросил, где это заявление, а когда я показал его, – пропустил.

Охренел я и в бане. Мало того, что не вставили, конечно же, стекла. Но в дальнем углу, около этих окон без стекол, самым натуральным образом вывалился кусок стены! Если считать, что стена толщиной в 3 кирпича, – то от потолка и где–то за метр до пола в стене образовалась огромная выемка толщиной в 2 кирпича. Просто большое углубление в стене, и сквозь оставшуюся тоненькую, в 1 кирпич, стеночку просвечивает улица! Нет сомнения, что: а) чинить не будут, пока не рухнет все; б) кладка в 1 кирпич долго не выдержит, рухнет весь угол; в) если все же этот остаток стены дотянет до зимы – холод будет поступать в “помывочный зал” не только через окна, но и через эту “нишу”. Что ж, посмотрим, что будет. При этом в бане как раз никакой суеты по поводу едущей комиссии совершенно не заметно...

Пришел из бани – оказывается, у нас сидит отрядник! До сих пор по пятницам его не бывало никогда, и вот – нА тебе! Оказывается, пришел, когда я был в бане, и сказал всем все убирать – генерал из Москвы едет инспектировать именно 13–й отряд! Это бред, конечно. Но суета опять поднялась с новой силой, – уже, кажется, все, что можно было убрать, убрали еще вчера, но опять что–то снимают со шконок, опять несут в каптерку еще какие–то баулы...

Самое важное, сокровенное, самое болезненно чувствительное для меня, – только вышел из дверей бани, а из какой–то соседней двери (прачечная?) выходит Демин, нач. санчасти! Я его сперва не узнал, пока он не спросил меня: “Сегодня банный день?”. Я сразу же, пользуясь случаем, спросил его: “Помните наш последний разговор?” – по поводу моего нежелания переводиться на другой отряд. Он сказал, что начальник в курсе, и что когда вся эта катавасия уляжется, он поговорит с Русиновым. Тот, видимо, как и в прошлом году, замещает Милютина, а Милютин, небось, в отпуске. Не знаю, не будет ли хуже, если он напомнит обо мне, расскажет о моем больном вопросе Русинову, который после жалобы Шаклеина в прокуратуру в том году вряд ли питает ко мне теплые чувства...

Общее впечатление, точнее, настроение после всех этих комиссий, переводов, ожиданий, страхов и нервов, – да наплевать мне на все!.. Уже абсолютно на все наплевать!.. Даже на то, что можно простудиться зимой в бане без окон и куска стены. Провались оно все, пропади все пропадом, – что будет, то и будет , в конце концов, бояться я уже устал, а изменить все равно ничего не могу, – значит, остается плюнуть!.. Гори оно огнем!.. Осталось мне здесь 562 дня; через 2 дня, в воскресенье, останется ровно 80 недель. До ближайшей же длительной свиданки – всего 22 дня...

15–37

Хочется еще что–то добавить, но что? Да и надо ли? Никакая комиссия пока что не ходит. Перед обедом случились 2 события. Сперва без всякого моего приглашения явился “телефонист”. Я просил его быть завтра с утра для важного разговора – он, конечно, не упустил случая и приперся клянчить уже сегодня, чтобы я купил ему в ларьке пожрать, – несколько брикетов лапши, растительное масло, майонез и т.п. В общем, он пришлет своего дружка и, видимо, сотрапезника (тоже переведен туда от нас и живет с “телефонистом” в одном проходняке) в ларек после нашего обеда за чеком на 100 р., хорошо? Пришлось, стиснув зубы, согласиться, – связь мне нужна, и в основном, тем паче в экстренных случаях, вся надежда в основном на него.

Потом второе событие, перед самым выходом на обед, без 5 или 10 минут 2: на 7–м шмон–бригада! Они уже пообедали, до ужина времени достаточно... Опять, суки, как тогда, в начале июля, начинают шмонать не только утром, как обычно, но и в течение всего дня!

Охренеть!!! – в столовке ВСЕ миски сегодня были новые, пластмассовые, разноцветные!.. “Фирменных” старых, алюминиевых, кривобоких, с гнутыми донышками, из которых суп проливается на штаны, – не было во всей столовке ни одной!!! Вот что значит комиссия, особенно московская! Эх, показать бы ей баню...

Пришел в ларек, уже на 2 ступеньки крыльца из 3–х поднялся, – зовет поговорить мерзкий наглый главпровокатор, бывший обезьяний 1–й зам. Я, конечно, тут же понял, что ему надо: денег. И точно: опять просит 100 рублей на чай! Очень вежливенько, и божится, что в этом месяце ко мне больше не подойдет и другим скажет (вера ему, естественно, сами понимаете, какая...). Ну ладно, черт с тобой... Зашел в ларек, посмотрел – все, что “телефонисту” надо, есть (и посланец его меня уже караулит), а что мне надо – нет ни хрена! Последний пакет сока забрали прямо на моих глазах, рулетов (мне вместо обеда:) нет вообще, – а больше я ничего и не думал брать. В итоге я потратил 200 р. (вместо планируемых на себя 127–130) и ни копейки из них на себя: 100 главпровокатору на “общее” и 100 “телефонисту” на частное...

Да, забыл еще: когда стояли на “продоле”, ожидая отправки на обед, я еще раз заговорил с тем добродушным СДиПовцем, что сегодня здесь дежурит и пустил меня в баню без звука. Тот рассказал невероятное: что (уже) приехавший московский генерал приехал не из–за побега, а к Русинову по поводу “ветеранов” (Афганистана и Чечни, что ли?), а главное – что ходивший сегодня к нам утром в барак жирный полковник – это из нашего (нижегородского) управления “режимник” Большаков! Я так и ахнул!.. Налицо какая–то явная путаница: Большаков–то ведь не “режимник”, а по воспитательной работе, и как раз он–то мог приехать к Русинову, своему подчиненному. Но главное – если это и впрямь был Большаков, утром, – вот, м.б., почему он так странно, пристально посмотрел на меня, проходя мимо. Я–то не удивительно, что не узнал его, но и он, если даже и узнал, – поговорить, тот раз, в июне 2008, что–то не вызывает. А позарез надо бы. И еще: если это Большаков, зачем бы ему могло понадобиться заходить к нам в барак?..

18–25

Самое смешное, однако, было под конец дня. (А запись–то разрастается уже до 4–х с лишним листов...) Вышли на ужин – и вот она, в начале “продола”, долгожданная комиссия!.. Боже, сколько их уже было за 2 моих года здесь... Толстый, как всегда, жирный начальник–“комиссионер2 в фураге, – приезжее начальство (черт его знает, но, скорее всего, уже точно не Большаков); с ним – мелкий местный начальничек, не знаю фамилию; и замыкающий – Русинов.

Уходили на ужин – они у нас перед носом зашли на 5–й. Шел я назад – они выходят с 10–го (а я как раз к нему подхожу) и идут к нам. Сперва хотел я было задержаться, пропустить их вперед и погулять по дворе, пока не выйдут. Но русинов тоже отставал, с кем–то разговаривая, и получилось бы, что он сзади меня, – мне это совсем не было нужно. И я пошел вперед – в барак, а потом и в большую секцию вошел непосредственно вслед за комиссией, отрядником (встречал их во дворе и отдал честь! :) и завхозом.

Ничего особенного. По позднейшим рассказам, жирный начальник недовольно тыкал пальцем, что у кого–то на стене висит “картинка” (затянутое в рамку изображение на полиэтиленовой сумке–пакете), у кого–то – еще с Нового года большая открытка в форме елки. Чем уж эта елка ему так помешала?.. Я лично слышал впереди себя, в середине секции, его раздраженные высказывания (близко к тексту): “где блатные, где “обиженные” живут, не поймешь”, “живете как чушкИ”, “я все зоны объехал, такого бардака нигде не видел” и т.п. Сленг, кстати, вполне уголовно–зоновский, – недаром ведь давно замечено, что тех и других переодень, поменяй мундиры и робы местами, – не отличишь!..

Долго торчали потом у отрядника. Когда ушли, он зашел на порог большой секции и коротко, раздраженно вякнул: типа, я же просил все снять, что там за “елка” у вас висит? Вот только что пришел “общественник” и – от имени отрядника, видимо – велел моим полублатным соседям в крайнем проходняке снять висящую у них “картину”. Вот и все. Никаких видимых потерь от “комиссии” пока больше нет. А меня по–прежнему гораздо волнует вопрос, не перевели бы меня куда, особенно на 1–й, чем все эти комиссии, вместе взятые.