…Вроде бы точно — идет израильский вертолет, шумит… Но почему мы его не видим? Даю команду: «Посмотрите в бинокль, разберитесь, ведь рядом же…» И слышу… гомерический хохот: оказывается, это наш КрАЗ везет на позицию обед…

К исходу этого дня мне стало известно, что вводятся войска ООН, наступает перемирие. Мы начали сниматься и пошли на свои постоянные позиции, с которых обеспечивали зональную противовоздушную оборону столицы Египта — Каира. И странно, объявили перемирие, я еще не доехал до своего КП, и этот спад — больше не будет налетов, больше не будут гибнуть наши — привел к тому, что почувствовал резкую боль в сердце — инфаркт…

Но все ли проходило так гладко, как пишут об этом средства массовой информации, особенно акцентируя внимание читателей на «ура-патриотическое» решение поставленных задач при выполнении интернационального долга за рубежом.

… Несмотря на определенное негативное отношение к КПСС, особенно после распада СССР, я, как офицер, прослуживший почти 36 лет в вооруженных силах, горжусь тем, что был членом коммунистической партии. Нет более гуманных идеалов и задач, которые ставила и решала наша партия. И я не смог бы сделать то, что мне поручалось как командиру, если б не находил поддержку, понимание и помощь комсомольской и партийной организаций. Причем эти организации действительно занимались воспитанием солдат, сержантов и офицеров. У нас была идеология, в которой заложено выполнение интернационального долга. И по наиболее сложным вопросам я всегда советовался с комсомольской и с партийной организациями, и мы совместно вырабатывали пути решения задач. Таким образом, весь мой многолетний опыт командира (это более 28 лет на командных должностях: от командира бронекатера до командира бригады) подтверждают настоятельную необходимость иметь такие организации в частях и подразделениях Вооруженных сил. Их отсутствие явно снижает эффективность и в воспитании, и в укреплении воинской дисциплины, и в решении задач боевой готовности.

Но сейчас я хотел бы остановиться на тех просчетах, недостатках, которые приводили в боевых условиях не только к недоразумениям, но и к тяжелым ситуациям.

Каждая операция всегда начинается с планирования. Надо отдать должное вышестоящим штабам в том, что планирование всегда было тщательным, продуманным, грамотным. Но я почему-то сталкивался с одним и тем же недостатком — отсутствием карт у командиров и штаба бригады (части). Топографические карты нам не давали или из-за забывчивости, а если и давали, то в последний момент, возможно, в целях сохранения военной тайны. Так было во время венгерских событий, так было и в Чехословакии, где были сняты названия населенных пунктов, улиц, номера домов в городах, указатели на дорогах, включая километровые знаки.

Такая же история повторилась в Египте. И опять в порту высадки (Александрия) начинали рисовать маршрут движения в намеченную точку со слов начальников и обязательно добавляли: «Не переживайте, вас встретят». И встречали, да только понять не могли друг друга, потому что они говорили только на арабском языке, мы, как правило, только на русском. А когда попытались ориентироваться по километровым столбам, то оказалось, что мы не знали и арабских цифр.

Первые налеты израильской авиации показали, что мы имеем дело с отличной техникой и хорошо подготовленным личным составом, с квалифицированным, знающим свое дело штабом. Как правило, не было одинаково спланированных операций, не было шаблонов в тактике ведения боя. В действиях израильской авиации четко просматривался один из вариантов тактического приема: основная группа, наносящая ракетно-бомбовый удар — группа прикрытия — отвлекающая группа — группа поставщиков помех — спасательная группа и т. д. В зависимости от поставленной задачи планируется и строится тактика действия сил, участвующих в налете; также отработана и тактика действия в каждой группе.

К сожалению, при проведении боевой подготовки, на учениях, мы мало обращаем внимания на разносторонние тактические приемы в действиях авиации. Как правило, почему-то все самолеты входили в боевую зону и мы их «успешно» все уничтожали. Отсутствие глубокого взаимодействия в процессе проведения боевой подготовки и учений с командирами авиационных частей и подразделений приводило к шаблону в действиях расчетов КП зенитно-ракетных дивизионов и бригады. Поэтому уже в ходе боевых действий приходилось перестраиваться.

Кроме того, в мирное время мы довольно халатно относились к использованию аппаратуры «свой-чужой». Не знаю, кто принимал решение, но эту аппаратуру при отправке в Египет нам не дали, вероятно, из-за ее секретности. А вот устный инструктаж дали четкий: все самолеты, приближающиеся к боевой зоне, считать самолетами противника и уничтожать. Так мы и поступали в первые дни пребывания. Первый самолет, причем арабский, был сбит дивизионом Кутынцева (на посадку шел ИЛ-28). Отсутствие аппаратуры опознавания на самолете и на командном пункте бригады привело к уничтожению самолета, за что начальник штаба бригады, подполковник Ржеусский Э.М., возглавлявший в то время расчет командного пункта, получил взыскание от Министра Обороны СССР (кстати, до сего времени не снятого — наверное, о нем забыли). Отсутствие переводчиков стало второй причиной этого тяжелого случая.

На нашем командном пункте бригады размещались командир арабской зенитно-ракетной бригады, командир арабского зенитно-артеллерийского полка, командир авиабазы, советский командир зенитно-ракетной бригады. Арабским языком у нас никто не владел, не было даже разговорников. Естественно, что на таком совмещенном КП без переводчиков, без систем опознавания «свой-чужой», разобраться в принадлежности цели было просто невозможно. Поэтому начальник штаба и принял решение на уничтожение цели. Аналогичный случай произошел и в дивизионе Попова К.И., который в первые дни прибытия стоял под Александрией. Был обстрелян пассажирский самолет нашей «Стрелой», и только чудо позволило экипажу посадить машину.

После возвращения из Египта, меня часто спрашивали: «Что было самым тяжелым за время боевых действий? И я всегда отвечал: «Разобраться, где свой самолет, а где — чужой». Тем более что в воздушном пространстве Египта часто находились самолеты местных и международных авиалиний, а дисциплина полета у арабов оставляла желать лучшего. Разведывательно-информационных центров у нас не было, не было и прямой связи с диспетчерским пунктом. Вот и начали мы боевые действия по известной русской пословице: «Бей своих, чтоб чужие боялись». И только после этого «кровавого опыта» на командном пункте вскоре появилась и аппаратура «свой-чужой», и переводчики, и разговорники.

Не могу не остановиться на вопросах морально психологической подготовки личного состава. Отчетливо понимаю, что каждая подготовка к выполнению боевых задач за рубежом имеет свой гриф секретности. Поэтому, как правило, ни офицеры, ни тем более солдаты не знают, куда их забросит служба на сей раз. Конечно, это сказывается на морально-психологической подготовке личного состава, тем более что в политотделе бригады не было специалиста психолога. Следовательно, при подготовке к отъезду в Египет не было проведено ознакомительных бесед с учетом особенностей этой страны, ее географического положения, климата, экономики, культуры, политического курса и т. д. Одной из особенностей войск ПВО в условиях, когда страна находится в состоянии войны, является постоянное боевое дежурство на боевых постах. Фактически личный состав был поделен на две смены. И каждая смена должна быть готовой вступить в бой с воздушным противником. Поэтому дежурство стало изнурительным, тем более что температура воздуха доходила порой до +50 градусов, на станциях наведения ракет, радиолокационных станциях в отдельные дни температура достигала +60 градусов. Донимали нас и песчаные бури, которые загоняли мельчайший песок повсюду: в аппаратуру, приборы, технику, продукты и т. д. А тут еще тарантулы и скорпионы, которые залезали в постель, в обувь, доводили порой до психологических стрессов. Все это вместе (монотонность дежурства в тяжелых условиях) приводило к притуплению чувства ответственности у отдельных лиц, к нарушению воинской дисциплины, правил несения караульной службы и боевого дежурства. Был случай, когда из-за неосторожного обращения с личным оружием, солдат застрелил трех своих товарищей; в другом дивизионе часовой, забыв, что патрон запал в канал ствола пулемета, решил попугать дежурного смены радиолокационной станции и очередью убил его. Были случаи срывов и у офицеров, которые, узнав о награждении правительственными наградами, самовольно покидали свои расчеты и приходилось вызволять их из ночных клубов. Но жизнь есть жизнь. Я видел, как советник арабского командира зенитно-ракетного дивизиона, чудом оставшийся в живых после жестокой бомбежки позиции, после боя пил 3 дня, как говорят на Руси, не просыхая. И вот в такой обстановке надо было иметь и силы, и железную волю, чтобы не сникнуть, выстоять, не потерять контроль над личным составом бригады. И силы нашлись. Выстояли и задачу выполнили. А потом потребовалось более 15 лет доказывать, что мы участники войны, что она, как и в Афганистане, война. Война и есть война, где бы она ни проходила. И матерям, отцам, женам, детям нет разницы, на какой войне погиб их сын, муж, отец: под Кандагаром, Каиром, Ханоем, или в 1945 под Кенигсбергом. И несколько слов о «солдатских медальонах» или офицерских личных знаках — номерах. Ведь есть же опыт Великой Отечественной войны — 50 лет спустя по этим номерам-медальонам восстанавливали доброе имя человека, вычеркивая его из страшного списка «пропавших без вести». А мы все были одеты в одинаковую форму, без знаков различия, без всяких медальонов и личных номеров. И когда появились первые потери, (а погибали, как правило, только от ракетно-бомбовых ударов), попробуй опознай, где Иванов, Сидоров, Петров.