Б.И.Жайворонок

Возвращение к прошлому

За время службы мне приходилось быть участником событий по оказанию интернациональной помощи в ряде государств «далекого зарубежья». Я всегда свято верил в необходимость выполнения своего воинского долга и по сей день не сомневаюсь в правоте своих действий, в актуальности тех задач, которые ставились перед подразделением, частью, командиром которых я был в то время. Дело в том, что ПВО не является оружием уничтожения, ПВО — оружие защиты. Являясь оружием защиты, ПВО уничтожает средства, несущие уничтожение.

Мы считали себя наследниками тех, кто воевал в Испании. Гордились званием интернационалистов. Насильно никого в Египет не «забривали». Перед отправкой беседовали с каждым, каждый мог отказаться. Но ни один солдат этого не сделал. Трудно поверить, но единственным струсившим, которого я сам видел, был один полковник. Перед самым Военным Советом, на котором окончательно утверждали кандидатуры офицеров, он отозвал меня в сторону, попросил высказаться против него. Что-то мямлил о том, что мол, «ноги болят, быстро бегать не могу…» Я его не виню, люди-то разные. Хорошо, что в бой с ним идти не пришлось. Одно только странно — встретил его года через три, а он уже генерал. Служил в Союзе. А на моих ребят наградные документы так и затерялись — по сей день никак не найдутся.

Вот почему я с гордостью говорю, что действительно являюсь воином-интернационалистом. Человек не станет умирать за дело, в которое он не верит. Солдат — не машина, и, выполняя приказ, он всегда будет задавать (хотя бы себе самому) естественный вопрос: ради чего?

Тогда коротко ставили задачу, а я должен был ее прочувствовать, довести до сознания солдат и отдать приказ. Я был искренен, на сто с лишним процентов верил в то, что говорил. К Египту тех лет отношение было однозначно хорошим: первая на Ближнем Востоке страна социалистической ориентации (так чуть ли не каждый день писали в газетах), наш друг и союзник, нуждающийся в поддержке. С середины 50-х Хрущев помогал Насеру оружием, посылал специалистов, поддержал в период «суэцкого кризиса» 1956-го… Наши военные преподавали в египетских академиях и обучали арабов у нас, летчики помогали отражать атаки израильской авиации… Насер приезжал в Советский Союз, было много заверений в египетско-советской дружбе. Дружба была такой, что Насеру даже присвоили звание Героя Советского Союза. Это тоже мы восприняли как должное, хотя, правда, в глубине души что-то «царапнуло». Как бы там ни было, мы тогда считали, что наша помощь Египту кровно необходима. В этом убеждали и состояние его армии, в 1967 году потерпевшей оглушительное поражение в «шестидневной войне», и экономические трудности, которые сразу же бросались в глаза. Потом, когда газетные славословия в адрес Египта сменились ледяным отчуждением, конечно, многое вспомнилось в ином свете.

…18 июля попросился я у командира дивизии поехать на проверку одного дивизиона, которым командовал майор Мансуров. Тот: «Съезди в какой-нибудь другой…» Я говорю: «Зачем мне в другой, мне в этот надо. Я провожал их со старой позиции, надо посмотреть, как разместились». Отпустил он меня. Когда я их провожал, сказал в шутку: «До моего приезда «Фантом» не сбивать. За каждый сбитый награждают, и я тоже хочу награду получить, так что дырочку просверлю только вместе с вами». Они тоже засмеялись: «Командир, — говорят, — будем ждать…» Приехал я около полудня. «Все, — говорю, — сейчас сработаем и делим все поровну». И действительно… Через двадцать минут налет. Тогда я не знал, что Мансуров перепутал позиции, стал на то место, где должен был быть ложный дивизион, ошибся ночью…

…Самый страшный удар пришелся на дивизион Толоконнико-ва. Наш — ходил ходуном от взрывов. У нас были арабские план-шетисты (это те, которые наносят движение цели на карту, принимая данные по радио). Представьте себе планшет, в центре — точка расположения дивизиона. Планшетист принимает данные, он знает: чем меньше расстояние до цели, тем ближе она к центру планшета, тем ближе он, смертоносный самолет. И вот расстояние все уменьшается…, «Фантом» выходит на нас и… Здесь планше-тисты не выдержали, сняли наушники, побросали каски (в кабине — жара, все сидят в касках, трусах и с противогазами) и бегом из кабины. Наш его хватает за трусы, каской бьет по голове и, сопровождая все непереводимыми выражениями, возвращает на место.

Этот случай был при мне. Но чтобы кто-нибудь из наших струсил — никогда. Понимаю, напряжение велико, Мансуров ведет цель, дает указания, уже оператор взял ее на автоматическое сопровождение, оператор ручного сопровождения подслеживает, и у офицера наведения нога выбивает дробь на металлическом полу кабины. На станции — только команды, шум вентиляторов, доклады о принятии команд, никаких посторонних разговоров, все понимают: или мы его сейчас, или он нас. Вмешиваться в чьи-либо действия бесполезно, каждый маневр так оттренирован, что человек работает в режиме, как бы я сказал, «осмысленного автоматизма». Каждый выполняет свою задачу и если я, не дай бог, повышу на кого-нибудь голос — может произойти непоправимый промах.

…Сбили головной самолет. Остальные тут же отвернули… Весь экран усеян точками целей, каждая из которых несет смерть, и кажется, все они идут на тебя. Но каждый выполнял свои обязанности в этом аду.

…Испытывал ли я страх? Я понимал, что такое атака израильских самолетов, что «Фантом» отличная машина, рекламу ему американцы дали знатную. Сказали: «сколько русские у вас собьют, столько мы вам бесплатно поставим». И после первых же боев 12 новеньких «Фантомов» взяли курс на Израиль, слово-то надо держать!

…Конечно, страшно! Единственное, о чем думал в эти моменты: жена, двое детей, живут в военном городке, а если что — куда они? Денежных запасов для безбедного существования нет… Все это пронеслось в голове в одно мгновение…

Когда отстрелялись, выхожу из кабины, смотрю: горит дивизион Толоконникова километрах в трех от нас. Потом он был снят с позиции, надо было ликвидировать последствия. Да… После таких боев, когда рядом с тобой гибнут люди, когда обгоревшие трупы невозможно узнать, ведь никаких документов нет, даже капсул, как у солдат Великой Отечественной, что, кстати, считаю дикостью, попробуй определи…

Люди привыкли, что сражения — это как в кино: выстрелы, дым, крики «ура»… В войсках ПВО все не так. Бой для нас — это тишина. Только шуршит вентилятор в кабине и светится экран. А на нем — несколько белых всплесков: самолеты противника. Слова команд сжаты до предела, ты сам — весь в этом экране, каждым нервом чувствуешь, как они приближаются, в какую секунду должны уйти в цель ракеты. Страшное напряжение. Эмоции исключены. Звуков боя почти не слышно — слишком большое расстояние. И только, если ты или сосед сплоховал, ухают разрывы, вздрагивает пустыня, и «Фантомы», «разгрузившись» где-то рядом, поворачивают назад.

В другом бою, уже ближе к концу активных боевых действий (я тогда находился на боевом командном пункте одной из присуэцких группировок, куда, кстати, после боя третьего августа перебросили дивизион Попова) произошло следующее.

Синай рядом. Вижу на экране: поднялась большая группа самолетов. Спокойно работаем, как учили. Самолеты в нашу сторону не полетели. И вдруг один из командиров дивизионов докладывает, что видит цель. Сопровождает ее. Уже явно наступает момент открытия огня. Докладывают параметры. Приказа стрелять пока не даю. Дальность уменьшается. Спрашиваю скорость: что-то около нуля. И все сразу же подумали: наверно, вертолет, точно, вертолет, вероятно, сбили кого-то, идет спасать своих. (Надо сказать, у израильтян очень четко была отработана система спасения своих летчиков. Как только он катапультируется из подбитого самолета, у него на поясе включается передатчик, непрерывно передающий на базу сигнал бедствия. Группа поиска слышит его, сразу же поднимаются вертолеты, самолеты сопровождения, чтобы обеспечить спасение летчика, неважно жив он или мертв, главное — доставить его на базу).