— Надо устроить настоящие ворота. Давайте, ребята, поставим боковые столбы и прибьем сверху планку на такой высоте, как полагается. Дело-то нетрудное! Тогда не о чем будет спорить, и Фируза мошенничать больше не сможет.

— Непременно надо Фирузу куснуть!

— А то неправда! — вдруг повернулся к Эрмане Дата. — Смотри сюда. Видишь срубленный куст? А вот тут лежит камень, ворота им отмечены. Так вот, смотрю я и вижу — камень все дальше от куста отодвигается. Измерил, а в воротах семь шагов вместо десяти. Ну, думаю, тут дело нечисто! Хотел было дать Фирузе в ухо, да не смог дотянуться; махнул рукой и передвинул камень на свое место.

— Правда это, Фируза?

— Вздор! Вранье! Какой там камень — просто не умеют бить по воротам, а валят на меня!

Шакрия рассердился.

— Человек с башню вышиной: утром толкни — к вечеру только на землю упадет, на что ему еще ворота суживать?

Хохот вырвался волной за ворота и заглох в полях по ту сторону Берхевы.

Эрмана сгорал от любопытства:

— Что тебе сказали в сельсовете, Надувной?

— Грозили тюрьмой.

— Ого!

— Вы, говорит, заведующего складом взяли на испуг и силой бутсы и мяч у него отняли.

— Ишь, слюнявый! Посмотрите-ка на него!

— Напустились на меня оба председателя, да еще с секретарем в придачу, как собаки на медведя — то с одной стороны подступят, то с другой. Но из меня ничего не вытянешь — все равно как вон из нее. — Шакрия ударил ладонью по земле. — Они все твердят: говори, да и только, куда форму спрятали? А я отвечаю: если кому и известно что-нибудь об этой вашей форме, так разве что тому человеку. Почему, говорят, ты ее со склада взял и унес? Что ж, говорю, так мне сказали; попроси меня унести вот хотя бы эту красную скатерть да еще и ваши новые сапоги в придачу — я удружу, не поленюсь. Ух и почернел же он тут с лица — что твой караджальский баклажан. Завтра, говорит, вызовем следователя и арестуем обоих. Отвечаю — что ж, попробуйте!

— Я знаю, отчего у них живот болит.

— Отчего, Coco? Ну-ка, давай информацию.

— Сегодня Реваз привез землеустроителя из Телави, и какие у кого были земельные излишки, все начисто отобрали.

— Хо-хо-хо, так вот где собака зарыта! Пусть теперь попляшут все Баламцарашвили!

— Не беспокойся; Шалико, и у твоего отца утянули со стола жирный кусочек!

— Что там у моего отца утягивать! Был один участок лишний- так он сам сдал его колхозу, — написал заявление и отнес дяде Нико.

— А когда он заявление написал? После того как узнал, что из Телави землемер приедет?

— Мой отец не гадалка, чтобы все знать наперед.

— Постой, Отар! А ты чего молчишь, Надувной, пока тут Coco трепется о том, чего не знает? Ты же сам рулетку по виноградникам за землемером носил.

— Что, что? Шакрия рулетку за ним таскал? Ну-ка, выкладывай все, как было, Надувной! Услади нам слух.

— Когда Эресто приехал, я шел себе вдоль Берхевы и думал: дай загляну в виноградник Миха, как там груши — совсем поспели или еще нет?

— Ну и как, поспели?

— Помолчи, Джимшер!

— Дай человеку сказать!

— До чего же ты нетерпеливый!

— Дошел я до сельсовета и вижу — переехал через мост автобус, остановился, высадил Реваза и Эресто и запыхтел дальше, в сторону Пшавели. Эресто говорит Ревазу: откуда, мол, начинать будем? А у меня ушки на макушке: интересно, думаю, что они собираются начинать, эти молодые люди? Эресто я и раньше знал, он живет по соседству с моей теткой в Телави. Раскинул я мозгами и догадался, в чем дело. И говорю себе: ну-ка, Шакрия, дуй назад в сельсовет, постарайся, потрудись, чтобы слюнявый Наскида лопнул со злости. Увязался я за честной компанией и вертелся около них, пока Эресто не сунул мне в руки другой конец рулетки.

- Ну и что дальше?

— Дальше ничего. Ровно двадцать пять соток оказалось у этого кляузника. Но зато дядю Нико заставили вспотеть — не приведи бог! Выжали, как виноградную кисть.

— Откуда ты знаешь? Сам же сказал, что тебя выставили из кабинета? — перебил его Джимшер.

— Дубина! Если меня выставили, это же не значит, что я на самом деле оттуда ушел? Как бы не так! Я сбежал вниз по лестнице, постаравшись наделать побольше шума, а потом на цыпочках поднялся назад на балкон и сел под окошком, прижался к стенке. Окно было открыто, и я слышал все от слова до слова — вот как тебя сейчас слышу.

— Расскажи лучше, Шакрия, как ты в столовой срезал с шампура шашлык на тарелку дяди Нико, а потом ел его сам.

— Ха-ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо-хо!

— Воображаю, как дядя Нико озверел!

— Не знаю, нарочно так сделал Купрача или просто забыл, только мне он тарелки не поставил. Ну, я подумал: хоть ты, Купрача, и родился на три дня раньше самого черта, а Надувного все же не переплюнешь. Взял я и срезал два шашлыка — а всего их было три — на тарелку дяди Нико, — сидели мы с ним рядом. Очень он удивился, уставился на меня своими щелочками, будто рентгеном череп мне просвечивает. Сначала хотел было даже поблагодарить меня за любезность, но, когда я пододвинул тарелку ближе, так, чтобы она оказалась посередке между нами, дядя Нико положил вилку и уж больше не дотрагивался до шашлыка.

Ребята покатывались со смеху.

Шакрия продолжал:

— Смотрит на меня Эресто, слюнки у него текут, так хочется еще шашлыка, но сказать, конечно, ничего не решается. Лицо у него смеется, но сердце, я же знаю, обливается кровью. А я поднимаю стакан и желаю ему успеха в сегодняшних делах.

— Небось привел в ярость молодых Баламцарашвили!

— Да и старшего тоже. Орехи готовы были головой колоть! Но что они могли поделать? Только глазами меня сверлили. Если бы можно было человека взглядом убить, я лежал бы сейчас заваленный цветами и вы надо мной слезы бы проливали.

— Ах, чтоб им!.. Встретишь на улице — даже поздороваться по-человечески не удостоят, пройдут мимо, надутые как индюки.

— Ну, твой отец тоже известно, что за птица! Правда, он крепко запутался в силках у дяди Нико — нынче ему уж не расправить крылышки, как в прежние времена.

— Ты что пристал к моему отцу?

— Потому что нехороший он человек.

— Я твоего отца…

— Сиди на месте, ты, дурень! — Эрмана схватил за плечи приподнявшегося было соседа и заставил его опять опуститься на землю.

— Пусти, я ему покажу!..

— А ну давай! Пустите меня, я ему слив на роже насажаю! — вскочил в свою очередь Дата.

— Ишь разошелся — тоже мне богатырь! Можно подумать, одним ударом, как Шавлего, противника с ног собьешь!

— Правда, ребята, ведь что он тогда сделал на Алазани! Уложил дюжих парней одного на другого, как дрова в поленнице!

— Я первый видел, как он двинул Валериана.

— Ты, Нодар, к самому концу из воды вылез. Он, прежде чем добраться до Валериана, походя гостя Купрачи ублажил.

— А я перетрусил, как бы он, расправившись с рыбаками, на нас не накинулся.

— Эх ты, заячий бугай! Кто об тебя руки пачкать захочет?

— А, собственно, почему, Надувной? — обиделся Джимшер. — Чем я хуже Фирузы? Оттого, что ростом ниже? Главное не вышина, а сок. Надо, чтобы в мускулах сок играл.

— Опять вы к Фирузе придираетесь!

— А Закро не вмешался в драку.

— Если бы они подрались, как ты думаешь, кто бы одолел?

— Если бы бороться стали, пожалуй, Закро.

— Нет, Закро и в борьбе не одолеет. Тот ведь тоже чалиспирский!

— Меня вот что удивляет: как это Лео, когда там, на складе, увидел перед собой Шавлего, вместе с футбольной амуницией свои штаны не отдал!.

— Небось его до сих пор еще дрожь пробирает!

— Да, Шавлего — вот это, брат, человек! Я думал, он на нас и смотреть не захочет, а ты видал, Шакрия, какие он камни таскал, когда мы ваше поле Напетвари расчищали?

— Каждое утро приходил спозаранок, пока всю работу не закончили.

— Откуда он узнал, что на складе есть футбольная форма?

Шакрия пожал плечами:

— Неизвестно. А дело было вот как. Пришел к нам ихний Тамаз, когда меня не было дома, и сказал, чтобы я зашел к ним: Шавлего, дескать, просит. Пошел я только на другой день. И сразу же мы отправились на склад. Подоспели как раз к раздаче мяса: у пастухов в горах телка с обрыва свалилась, они ее зарезали и привезли сюда. Лео на трудодни мясо распределял. Смотрю я через окошко, вижу — все хорошие куски Лео под столом прячет, а что похуже- людям отпускает. Раскричалась жена Иосифа Вардуашвили. Она ведь, знаете, женщина боевая. Давай, дескать, сюда то, что ты засунул под стол. Смотрел Шавлего, смотрел, и, видно, не понравилось ему все это дело. Отнял он у Лео топор, заставил его вытащить из-под стола припрятанное мясо, стал сам за прилавок, словно Арсен-разбойник, и поровну разделил между всеми хорошие куски и плохие.