Опомнившийся дружинник ударил его мечом.

Мал рухнул на землю.

   — Лучше бы ты мне не говорила этого, Ольга! — простонал он, — легче мне умирать бы было...

   — А это моя последняя месть тебе! — сказала Ольга.

   — Ольга... я... умираю, — простонал Мал, — умираю от твоей руки... и нет у меня для тебя проклятий... умираю и люблю тебя... Прощаю...

Он зарыл ногами землю, кровь хлынула из горла.

«Он простил, потому что любил меня, — невольно подумала Ольга, — не та ли это любовь, о которой говорят христиане?..»

Глава вторая

I

Велико было бремя, поднятое на себя Ольгой.

Уставала душа Ольги под бременем постоянных забот о делах правления.

Всё сильнее говорила в княгине жажда личного счастья. Явилось было чувство к Игорю, первое сильное, властное, но и для него не оказалось такой почвы, на которой оно могло бы укрепиться. С той самой минуты, как на её глазах умер древлянский князь, не забывались его предсмертные слова: «Умираю, прощаю...»

«Что же это за любовь такая, которая даже месть забывает?» — часто думала Ольга и чем чаще задумывалась она над этим, тем чаще вспоминала о христианах.

Ольга чувствовала, что в христианском храме её мятущаяся душа только и может обрести желанный покой.

Ольга бесконечно рада была, что подросший, возмужавший Святослав теперь избавил её от необходимости ходить с дружинами по непокорным племенам, «примучивая» их.

При князьях, предшественниках Святослава, не было тронуто одно только славянское племя на востоке от Днепра: вятичи.

С них-то и начал Святослав свои походы.

Узнав, что это племя платило дань хозарам, Святослав напал на них, одолел их кагана, взял его главный город, Белую Вежу; потом победил ясов и касогов, жителей Прикавказья.

К 968 году относят поход руссов на волжских болгар, разграбление главного болгарского города, который был складом товаров, провозимых из окрестных стран; потом Русь, вниз по Волге, спустилась до Казерана, разграбила и этот город, равно как Итиль и Семендер.

Ольга послала за иереем церкви святого Илии, старцем Василием.

Ольга была уверена, что старец придёт к ней.

Ведь эти христиане никому не отказывают, кто ищет их помощи; ко всем они идут со словом тёплым, сердечной лаской, успокоением — неужели ей будет отказано в этом?

Но старец Василий не пришёл.

Посланный Ольги, возвратясь, объявил, что христианский жрец болен и так слаб, что не может ни идти, ни быть перенесённым с места на место.

— Если ты пожелаешь, княгиня, он будет ждать тебя! — сказал посланный.

Гордость вспыхнула было в Ольге...

«Чтобы мне, княгине, самой идти! — думала она. — Нет, не быть этому».

Она старалась отогнать от себя овладевавшую ею мысль о посещении старца Василия, но ей это не удавалось. Сердце от невыносимой тоски рвалось на части, призраки из прошлого вставали один за другим.

Вот умирающий Мал с обращённым к ней пред смертью полным любви и восторга взглядом.

Как живое, видит пред собой Ольга измождённое, старческое лицо Велемира.

Он кивает ей своей головой, ласково, приветливо кивает...

«Иди, дочка, иди к Василию, — как будто слышит Ольга голос Велемира, — он тебя успокоит, он тебя научит, иди, скорее иди, если добра себе желаешь...»

Как простая смердка, одна, пошла Ольга к Аскольдовой могиле, где стоял храм святого Илии.

Шёпот прошёл, когда Ольга появилась:

   — Княгиня!

   — Она! Она!

   — К отцу Василию...

   — И он-то её ждёт, непременно, говорит, будет она...

   — Предчувствовал!

Ольга как будто и дорогу знает, куда идти ей.

Никто не указывал ей, сама прошла в небольшую пристройку храма, где была келья священнослужителя.

Вошла. Видит, просто всё вокруг. Просто и чисто. Тишина, веет миром сердечным. Образ в переднем углу, пред ним лампада возжена. Под образом на высоком аналое книга развёрнута. Крест на ней. Люди умилённые кругом. Взоры их чисты и ясны. Кротость в этих взорах, как будто мир в их сердцах нерушимый. Огляделась Ольга. Как-то легче на сердце стало.

   — Где же Василий? — спрашивает.

   — А вот батюшка! — отвечают.

Видит она: лежит на простом ложе Василий, смотрит на неё. Лицо светлое-пресветлое, улыбается, и думать нельзя, что человек собирается умирать.

   — Здравствуй, дочь моя, — говорит Василий, — здравствуй, ждал я тебя, знал, что придёшь...

   — Откуда знал? — удивилась княгиня.

   — Ты мне сама сказала...

   — Как, когда?

   — Жизнью всей сказала... Знал я, что придёт и твоя пора... И твоё сердце возжаждет света истины... Знал, что не умру, пока не придёшь ты ко мне за этим светом... Вот ты пришла. «Ныне отпущаеши, Владыко, раба твоего...» Ну что ж, дочь моя, садись вот тут, побеседуем!

Ольга покорно села.

   — Ну, зачем пришла?

   — Не знаю... душа рвётся...

   — Страшное это дело, когда человеку самому с собой приходится бороться... Нет её ужаснее... Рад, дочь моя, рад, вот и тебя Бог посетил.

   — Бог! Скажи мне о нём! — пылко воскликнула Ольга.

Она даже и не замечала, что вокруг неё стоят люди. Ей было всё равно, кто они: бояре ли, смерды, холопы ли. Она чувствовала себя здесь равною им. Их присутствие даже облегчало её душевные страдания. Жадно прислушиваясь к словам этого старика, Ольга чувствовала, как всё легче и легче становится у неё на сердце, как утихает бушевавшая до того буря.

А голос его тихо, ровно, покойно звучал среди всеобщей тишины.

Он говорил о сотворении мира, об Иисусе, учившем прощать врагам, любить ближних, платить добром за зло. Говорил о крестной смерти Спасителя за грехи мира...

   — Но скажи мне одно, — спросила она, когда уставший старец смолк.

   — Что, дочь моя?

   — Зачем это все?

   — Что именно?

   — Любовь к врагу, прощение?

   — Ради другой жизни после смерти...

   — Что же это за жизнь?

   — Ты хочешь знать, я сейчас скажу тебе. Быть может, ты припомнишь, что случается тебе в зимнее время сидеть в покое твоём с боярынями твоими. Огонь пылает, в покое тепло, а на дворе и дождь, и снег, и ветер; и вот иногда в это время быстро пронесётся через покой маленькая птичка. Влетит в одну дверь, вылетит в другую. Мгновение этого перелёта ей приятно, она не чувствует более ни дождя, ни бури. Но это мгновение кратко. Вот птичка уже вылетела из покоя, и опять прежнее ненастье бьёт несчастную. Также и жизнь людская на земле и её мгновенное течение, если сравнить его с продолжительностью времени, которое предшествует и последует. Это время и мрачно, и беспокойно для того, кто не просвещён светом истины. Одно только христианское учение может указать нам, что следует после нашей кратковременной земной жизни.

   — Что же оно указывает?

   — Что нет смерти... Умирает тело, оболочка, из земли созданная, в землю и возвращается, а дух, душа наша не умирает никогда... Нет смерти...

   — Значит, живы и Игорь, и Олег, и Мал?

   — И они живы, и все те, кто стали твоими жертвами.

   — И я встречусь с ними?

   — Встретишься в той жизни.

Ольга закрыла лицо руками.

   — Но ведь страшно это, ужасно... Ведь они мне там все мстить будут, что же мне делать, чтобы избежать их мести?

   — Раскайся... Загладь добрыми делами то зло, которое причинила ты на земле... Крестись, и вот свет истины просветит тебя, ты поймёшь всё и не будешь бояться встречи за гробом, а те, кто там, может быть, и простят тебя.

   — Я подумаю об этом, старик! — порывисто сказала она.

   — Подумай...

   — Если я приду ещё, не отвергнешь ты меня?

   — Господь милостив во всём, Он никого не отвергает, и всех зовёт к Себе... Я вряд ли тебя увижу больше, но обратись к другому служителю Бога нашего, и он наставит тебя на истинный путь!

Слова старца хотя и уменьшили её душевную бурю, но навели её на новые страхи.