А сейчас, здесь, солдаты, громко хлопая руками по ляжкам, притворно стеная и повизгивая, комментируют действия героини и других женщин в фильме.

Сегодня, первого января, свободных мест в зале было невероятно много. Небывалый прецедент для клуба, экстраординарный, но и причина была тоже существенной — полк смотрел танцы! Танцевальные смотрины были в полку.

Только поэтому свободных мест в зале было действительно непривычно много. Я легко нашел ряд, место, где можно было ноги свободно вытянуть, хорошо там умостился, устроился. Почти разлегся, пригрелся… Фильм-то уже сто раз знакомый, я его уже тысячу раз там видел, на гражданке, да и… И, незаметно для себя, в этом тёмном и тёплом зале, как в нежном и мягком гамаке, пригрелся, расслабился, отвлекся… И сладко-сладко уснул.

Новый год наступил…Первый, для меня в армии!..

Нужно сказать, что наш ансамбль песни и пляски, при военном оркестре полка, организован говорят совсем недавно: за три, три с половиной года назад до моего прихода в армию. У него еще нет своих традиций, нет отличительных черт, но, беря за эталон штатный ансамбль песни и пляски округа — а какой же еще? — мы, копируя его модель, уже создаем свой стиль — молодого, но с хорошим профессиональным уровнем, с пытливым, чуть нахальным лицом, милого эстрадного карапуза. Причем, последнее нужно обязательно отметить, всегда молодого.

Каждый год из коллектива уходят старики-дембеля, им на смену приходят молодые солдаты. Приходят с новым творческим потенциалом, с новыми возможностями, с возможно новыми жанрами. Ансамбль всегда физически и творчески обновлялся. Обновляясь, солисты поют лучшие современные патриотический и эстрадные песни. Танцевальный ансамбль, языком хореографии, «выплясывает» величие и мощь всех видов и родов войск и, конечно, всегда новую, любовную лирику.

Над нашим большим и разнообразным репертуаром очень тщательно работает старшина Харченко, концертмейстер оркестра, он же и второй худрук ансамбля. Мотается по этому, бедный Лев Валерианович, то в ансамбль округа, то в училище искусств, то в музыкальную библиотеку, то на телевидение, то в Дом культуры завода «Дальдизель», то в ДК «Энергомаш» — ищет, подбирает нам свежий репертуар. Естественно, достойный! К собранному Львом Валериановичем материалу с нахмуренным лбом подключается главный художественный руководитель ансамбля, наш майор. За ним, далее — включается острый глаз и высокий штиль Политотдела полка, потом уж, и сам Политотдел дивизии. О-о! Политотдел…

Политотдел дивизии, это наша самая высшая разрешительно-запретительная планка-инстанция. В этом важном и интересном разрешительно-запретительном процессе они, между собой, непрерывно всё что-то согласовывают, сверяют, выбирают и отбраковывают. Нам это хорошо видно по непрерывной беготне старшины и майора в эти политотделы. Они, бедные, то в полк, то в дивизию, то туда, то обратно, то в оба места сразу. Мы, музыканты и исполнители, в этом конечно же не участвуем. Нам это надо? Мы же — солдаты. «Ать-два, левой-правой, бегом, на месте стой, раз-два!» Это мы могём. Не могём, а могем!..

В армии, я уже заметил, нам думать-задумываться не надо. За нас есть кому думать. Для этого есть командиры — вон их вокруг сколько! — так нам внушают. Здесь всё для нас расписано, продумано, и рассчитано. Призвали тебя, молодого, ты отключись на несколько лет, и только выполняй. Отключись! Терпи и жди своего дембеля. Всё. Так положено. Я уже устал кажется это повторять, это армия.

Армия, армия…

Идём дальше… вернее, служим дальше. Мы, музыканты, получаем уже готовую — в верхах согласованную! — концертную программу, партитуру, расписанные концертмейстером партии, и тут же приступаем к репетициям.

Танцевальный ансамбль.

О, наш танцевальный!..

Танцевальный ансамбль строго по-расписанию, как и все остальные виды и жанры ансамбля, может репетировать на сцене клуба только днем — вечером зал занят. Вечером проводятся различные политмассовые мероприятия. Мы, ансамбль, сцену можем использовать только до восемнадцати часов. Всё как в аптеке. Весь день, и сцена тоже, всё расписано по-времени, и всё утверждено: когда и где репетируют солисты-вокалисты, когда инструментальный ансамбль, когда занимаются чтецы, когда репетируют другие отдельные жанры. Всё как по нотам.

Танцорам на сцене всегда жарко. По пояс голые, в тонких черных трико и танцевальных сапогах, они самозабвенно долбят сцену, как кузнецы-молотобойцы свои заготовки, причём, на совесть. Пол на сцене мягко и уважительно гнётся, слегка дышит. Я вижу и чувствую это, наблюдая и рассматривая весь репетиционный процесс со стороны, чуть отстранённо. Часто замечаю им: «Аккуратнее долбайте, вы, кони! Провалимся!» в подпол раньше времени, в смысле, в преисподнюю… Ребята, довольные, смеются, ещё больше стараются, ещё сильнее отбивают ногами. «Ну, ну, давайте-давайте, топчите комариную грудь!» Порой, от их вертушек-пируэтов пот, сопли и слюни в стороны летят, как на боксерском ринге. А уж, как стараются-то они, бедные, как стараются!.. Коленки свои разбивают прямо в кровь, никакие наколенники не спасают. Правду сказать, наколенников у ребят еще и нет, поэтому, они вяжут свои колени эластичными бинтами, точнее сказать, медицинскими бинтами. Но от этого: «х…ли толку?» — эмоционально констатирует танцор Васильев, разматывая после очередной репетиции окровавленные бинты. Трудятся парни на совесть. Это я вижу каждый день, я же у них аккомпаниатор.

Сухо и воинственно звучит бубен в руках узбека Олега Усманова, с трудом (ну, наконец-то!) освоившего сложный характер и быстрый темп грузинского ритма.

Два наших грузина — Вахтанг Картвелишвили и Отари Хурцилава, надев свои национальные одежды с газырями и мягкие сапоги (да-да, мы все щупали, у этих сапог и подошва мягкая… Как же это в них можно на пальцах стоять? Это ж невозможно!), под воинственно звучащий бубен, они даже на репетиции яростно бьются на коротких железных мечах, высекая настоящие снопы искр, и разлетающуюся в стороны окалину. У танцоров одинаковый рост, одинаковая одежда, одинаковые мечи, одинаковые маленькие круглые выпуклые щиты… Только один грузин рыжий, жилистый, сухой, в танце нервный… Другой темный, слегка пухлый, внешне тяжелый, и лениво-спокойный. Добряк Отари Хурцилава и в танце не мог загораться (или не хотел почему-то!), от чего его рыжий партнер впадал в страшную ярость. Вахтанг, в сердцах отбрасывая меч в сторону, раз за разом прерывает танец, по-петушиному изогнувшись, нависнув над Отари дугой, бешено сверкая глазами и размахивая руками, громко кричит на Отари по-грузински:

— Вах, рас акетеб, рас акетеб?! — орет рыжий Вахтанг. (Что ты делаешь?!)

— Рас мохта? Рас мохта? — взвивается на крик темный Отари. (Что такое?)

Мы, присутствующие на репетиции, удивленно крутим головами, не понимая ни причины, ни языка… Чего это они так сильно друг на друга орут, как укушенные? Чего не поделили? Смотрим на них, как в игре в настольный теннис: шарик налево, шарик направо, шарик налево…

— Шен целвав ту пурмаризе зихар, а? Имодзраве, имодзраве мсукано да зармаци!.. (Ты танцуешь или за столом вино пьешь, а? Двигайся, толстый и ленивый!)

— Вах!.. Рас гадамекиде? Твитон ицеква! — машет руками Отари. (Что ты ко мне придираешься? Сам танцуй!)

— Вах!.. Ицеква! Ицеква! — Требует Вахтанг. (Танцуй!)

— Вах!.. Вах!