– А если я ветер?

А если подую?

А если под вечер

Тебя я задую?

– А если ты ветер,

То дуй только с юга.

Я стану под вечер

Искать в тебе друга.

Идущий сквозь строй полуночных хрущевок,

Чеканящий шаг через миф расстояния,

Я шагом взрывным и зловеще-холщовым

Без башни сзываю иконы читания.

Безвыходен храм средь мечетей за шторами.

Я вывернул стих через рупор в ковчеге.

В пустыне средь полок я тот, для которого

Лишь призрак моргает головкой о бреде.

А ночью, вставая с постели,

Гляжу на родной монитор.

И вижу, что Вы обалдели,

В меня утыкая свой взор.

Полюби меня немного,

Поцелуй меня чуть-чуть.

И, хотя ты недотрога,

Мирозданье – твоя грудь.

Асмодей Амадея с Вальгалой учил.

Гаутам заплатил за прозренье.

А на харе Перуна Эдем поместил

Дырку Евы – для стихосложенья.

Я прощаюсь с тобой, Россия.

Я с тобой, Россия, прощаюсь.

Я, как кляча, не вынес насилья.

От насилья на кляч задыхаюсь.

Просияет Яга прям над кринкой.

И заплачут березы у ив.

Но не вырвется с корнем рябинка,

Молотка не увидев средь нив.

Несговорчивой мыслью о луже капкан горизонта

Заслонил журавля синим небом в прокуренной кухне.

Дефективный сюжет хитроумно некрозом от рома

Диктатурой завыл, как без мозга, у фразы в разлуке.

Катышки из свитера катая,

Средь горшков рыдая и страдая,

Девочка вдруг выросла большая,

Кисточкой счастливо рисовая.

Мы спинами червивые шары

В утесы не зарыли как собаку.

Кастетами кусались, а суды

Монеты завязали гиду мрака.

И, поводок у щёк ломая пальцем,

Амбонцем бога юбочкой накрыв,

Такую чушь лепили мы под солнцем,

Что с крыш поэты плакали навзрыд.

Отсюда мораль: не алкай брачной ночи,

Не прыгай в постель через ЗАГС!

Сначала проверь: вдруг девица хохочет

И булькает, как унитаз.

И вновь трубят фанфары сбор!

Опять – пародии для баллов кучки.

А в прошлый раз упал забор.

Ох, шаловливы Соньки ручки!

Поцелую утром на удачу.

Не пойду, однако, на работу.

Из последних сил, себя коряча,

Я с тобой прокувыркаюсь до субботы.

Прошлое лето август паучье утюжит.

Облаком прошлого летом летят облака.

Лету плевать на мои тенета в бездорожье.

Лето уйдёт. Прошлое лето, пока!

Ходит Мишка по рукам.

Добывает он «капусту».

Похвалу таким стихам

С плюшем дам в порыве чувства.

Даже высотки тянут ладони к свету.

Горло сжимает у них их железный прут.

Архитектурой пыля, крылья падают в небо.

Крановщика без крана прям в котлован несут.

Картофель музыкой движений

Фристайл танцует в животе.

И нет, товарищи, сомнений:

Удобрит почву он затем!

И от этой постылой от скуки

Я пишу бесноватую муть.

Улучшать всех людей – это мука!

А от скуки идёт баламуть.

Любовь свою мы сами разорвали,

Потом топили в речке и топтали.

Бедняжка так стонала при луне,

Что ноги обломались в глубине.

Фемина! Все иллюзии прекрасны.

Мы в прошлой жизни виделись в мечтах.

Теперь грешим словами не напрасно:

Читатель восклицает «ох!» и «ах!».

Срывая с женщины мохер

Средь танца скотча в ориентире,

Ты подаешь дурной пример,

Блистая чушью на Стихире.

Назови меня хоть дубом,

Крокодилом, тигром, львом…

Но не тронь мою свободу

В искушении большом!

Уцеплялся за пальцы песок.

Море жалось в скитаниях к ветру

И, набросив ажурный платок,

Пригоршнями швырялось в небрежность.

Не терпки блики. Не цветы у клёнов.

Не у коней морды. Не галоп мягок.

А явит контраст, как у бабок-липок,

Танжерин в юбке: материт дико.