Для поражения подводной лодки было достаточно взрыва одной глубинной бомбы вблизи корпуса в любой плоскости, и в этом случае она могла быть уничтожена. Так как в те времена точно определить глубину погружения подводной лодки было трудно, глубинные бомбы, для увеличения шансов на успех, обычно сбрасывались сериями с установками на разную глубину…

В центральном посту воцарилась тревожная тишина. Я внимательно рассматривал мужественные лица матросов, старшин и офицеров и проникался к ним глубоким чувством уважения и любви: они самоотверженно старались уберечь друг друга от нахлынувших волнений, вселить уверенность в своих силах и неизбежно благополучном исходе. Все мы были люди разные и в то же время удивительно схожие. Нас объединяло чувство высочайшей ответственности за порученное нам дело. Мы могли неделями не спать, чтобы вовремя закончить ремонт и подготовить корабль к выходу в море, часами самозабвенно вели борьбу за живучесть корабля на своих боевых постах во время бомбежек противника.

Заканчивался восьмой час погони. Непозволительно долгое пребывание под водой уже отразилось на содержании углекислого газа в подводной лодке, включили приборы регенерации (поглотители углекислого газа) и кислородные приборы, увеличивающие содержание кислорода до нормы, до предела понизилась плотность аккумуляторной батареи.

Враг по- прежнему шел по пятам…

Мои нервы были напряжены до предела. Мне хотелось остаться одному. В трудные минуты я всегда искал уединения, чтобы собраться с мыслями и успокоиться, и сейчас не хотел изменять своей привычке.

Я зашел в свою каюту. Усталый взгляд скользнул по столу, где стояли статуэтки слона и льва, подаренные мне помощником командира плавбазы «Волга» капитан-лейтенантом Г. Рядовым. И в этот момент мне пришло в голову, что в подобных сложных и опасных ситуациях каждый командир должен обладать спокойствием слона и дерзостью льва. Эта мысль мне понравилась и вместе с [243] тем вселила новые силы. Я тут же возвратился в центральный пост и продолжил уклонение.

Сознание опасности, которой подвергалась подводная лодка, усилило мои энергию и находчивость. Испробовав, казалось бы, все маневры по уклонению, я наметил себе новый план действий. С этой минуты усталость, охватившая меня в ходе уклонения, уступила место жажде новой борьбы и надежде выйти из нее победителем.

Я решил уклоняться от судна-ловушки по синусоиде: вначале рулевой перекладывал вертикальный руль по команде на 5 градусов влево, и подводная лодка медленно изменяла курс и катилась влево. После изменения курса на 30 градусов рулевой по команде перекладывал руль на 5 градусов вправо, и подводная лодка медленно изменяла курс вправо. И так мы повторяли много раз…

Одновременно с этим мы меняли глубину, то погружаясь, то всплывая на несколько метров. Таким образом, мы шли, по сути дела, по синусоидам в двух плоскостях - по горизонтали и по вертикали.

Наконец, после маневрирования таким способом, шум винтов судна-ловушки стал затихать. Последняя серия глубинных бомб разорвалась где-то далеко за кормой, значит, маневр сделан правильно, мы расходились с противником.

- Горизонт чист! - наконец доложил акустик Крылов с нескрываемой радостью.

В центральном посту все облегченно вздохнули.

После этого эпизода я сделал для себя вывод: наиболее разумный способ уклоняться от бомбометания - идти по пространственной кривой в трех измерениях.

День показался мне бесконечно долгим. За прошедшие сутки я изрядно утомился и, войдя в каюту, прилег на диван. Я долго не мог заснуть, все перебирал в уме события прошедшего дня, к тому же меня внезапно сковало то тревожное ожидание, которое нередко охватывает моряков в походе и особенно нарастает среди очевидной опасности. А угрозы для нас было предостаточно, и еще острее она чувствовалась вблизи осиного гнезда немцев - базы противолодочных сил, где нежданно-негаданно появились коварные суда-ловушки. [244]

Позже флотская разведка подтвердила, что это действительно было судно-ловушка, то есть сторожевой катер, переоборудованный немцами под небольшой транспорт, с установленной на палубе трубой, через которую он нещадно чадил, привлекая к себе наши подводные лодки. В бухте Ак-Мечеть, невдалеке от тарханкутского маяка, немцы создали целое соединение подобных противолодочных сил…

Между тем приближалась ночь, необходимо было всплыть и немедленно доложить о неприятном сюрпризе командованию флота, а также провентилировать отсеки подводной лодки и пополнить энергетические запасы нашей аккумуляторной батареи. Я тихо поднялся с койки и пошел к радиорубке.

В центральном посту все оставалось по-прежнему: тускло светились в полумраке зеленые глаза многочисленных приборов и указателей; как обычно, слышалось тихое жужжание гирокомпаса, которое вместе со щелканьем эхолота еще сильнее подчеркивало необычайную тишину, царившую в подводной лодке.

Дверь радиорубки была распахнута. Николай Миронов, ставший теперь старшиной группы радистов, и новый командир отделения Конецкий чинили разбитую взрывами радиоаппаратуру. Они не заметили меня, и я, молча переступив порог и опершись спиной о край двери, стал с нетерпением наблюдать за их работой. Было необходимо срочно доложить командованию флота и бригады о новом коварном приеме врага и тем самым попытаться уберечь от роковой ошибки остальных наших подводников.

Несмотря на спешность доклада, я не торопил наших радистов, потому что был уверен: они и так делают все, что в их силах. Мне лишь оставалось ждать и любоваться работой мастеров. Миронов всегда выделялся аккуратностью. Безупречный внешний вид отражал само существо этого человека - выдержанного, вежливого, исполнительного и строгого. Мне нравилось, что и теперь, во время войны, он не изменил своим правилам. А неизменно бодрый тон его докладов и оживленность свидетельствовали, надо полагать, о благополучии службы у радистов. Вот и [245] сейчас, в трудный момент боевых событий, он бодр, собран и деловито устраняет неполадки в радиоаппаратуре, нанесенные вражескими бомбами.

Поняв, что устранение повреждений займет много времени, я принял решение не ждать радистов и всплывать. Тщательно прослушав горизонт и убедившись в отсутствии поблизости кораблей противника, мы всплыли. Кругом было темно и тихо. Подводная лодка, мягко покачиваясь на чернеющей морской глади, взорвала ночной покой ревом дизелей и, набирая скорость, двинулась к базе…

В одном из писем, адресованном мне, бывший старшина радистов Николай Ильич Миронов следующим образом описывал нашу встречу с судном-ловушкой:

«Сколько тогда было сброшено на нас глубинных бомб, не знаю, я со счета сбился. Но меня ожидала другая неприятность. Когда подводная лодка ушла от преследования и мы с наступлением темноты всплыли, я обнаружил серьезные повреждения радиоаппаратуры - был разбит коротковолновый (главный) передатчик и поврежден коротковолновый приемник. Таким образом мы остались без связи. Что делать? Я решил начать исправлять повреждения вместе с командиром отделения акустиков Ферапоновым и командиром отделения радистов Конецким. Благо, что запасных частей было достаточно, и работа у нас шла, как у хорошего хирурга за операционным столом, - один инструмент подавал, другой постоянно грел паяльник.

Мы сравнительно быстро восстановили передатчик и приемник. Во время ремонта я боялся, что шифровальщик вдруг принесет мне текст шифровки, а у меня неисправен передатчик… И как я был рад, когда включил передатчик для проверки, шифровальщик Лысенко приносит Вашу шифровку и говорит: «Командир приказал передать немедленно». Тут же я включил передатчик, и через минуту радиограмма была отправлена по назначению. Только после этого я вздохнул с облегчением. Этот боевой эпизод памятен мне до сих пор и, по-видимому, будет помниться до конца моих дней, потому что мы воевали [246] не на жизнь, а на смерть и каждый из нас чувствовал громадную ответственность перед Родиной за порученное нам дело.

Остаюсь с глубоким уважением.