Миллер зашла в пансион. Администратор дремал, сидя на стуле и свесив голову на грудь. Он не заметил, откуда появилась Эльза: спустилась по лестнице или вошла с улицы. В то время, когда она выходила из пансиона, его в холле не было.

Миллер остановилась у стойки и весело сказала:

— Мне бы ваше здоровье, Ганс!

Администратор поднял голову:

— Прошу прощения, фрау оберштурмбанфюрер, задремал.

— А я никак не могу уснуть. В комнате одной скучно, вот я и решила спуститься к вам поговорить. Но вижу, вы устали, лучше я не буду вам мешать. Пойду попробую тоже уснуть.

— Спокойного сна, фрау оберштурмбанфюрер.

Эльза повернулась уходить, но в это время зазвонил телефон. Администратор поднял трубку.

— Дежурный по пансиону слушает… Повторите, плохо вас слышу.

Он помахал Эльзе рукой. Она поняла, что спрашивают ее. Приложив руку к щеке и наклонив голову, дала понять администратору, что уже спит.

Тот послушно проговорил в трубку:

— Оберштурмбанфюрер Миллер спит у себя в комнате.

Как только он положил трубку, Эльза поинтересовалась:

— Кто меня спрашивал?

— Оберфюрер Штольц.

— Спасибо, что выручили, иначе мне пришлось бы ехать на службу.

— Рад, что угодил вам, фрау оберштурмбанфюрер. Спокойной ночи!

Эльза проснулась рано. Сладко потянулась, зевнула, подумала о том, что у нее сегодня очень трудный и насыщенный день. Решила принять ванну. Пустила чуть теплую воду и несколько минут блаженствовала. После ванны докрасна растерлась жестким полотенцем, оделась и собралась идти в парикмахерскую «Драгун».

Сегодня впервые она шла на встречу с Шальцем в форме оберштурмбанфюрера СС. До 9.00 ей надо вернуться в пансион, так как оберфюрер Штольц обещал прислать автомобиль, чтобы вместе ехать к рейхсфюреру.

Неожиданно, остановившись у витрины магазина, она заметила хвост. За ней шел высокий худой мужчина в старом, поношенном пальто. Не доходя метров сто до парикмахерской, Эльза остановилась. Когда мужчина поравнялся с Миллер, она приказала:

— Стой! Документы!

Агент растерялся, видимо, он не ожидал такого поворота событий.

— Документы, — повторила Миллер, расстегивая кобуру пистолета.

Он торопливо отогнул ворот пальто и показал Эльзе жетон сотрудника службы безопасности.

— Я требую не жетон, а документы. Кто приказал тебе следить за мной?

— Оберфюрер Штольц, — покорно ответил агент.

— Я иду в парикмахерскую «Драгун». Жди меня у входа, потом вместе пойдем к оберфюреру.

— Слушаюсь, фрау оберштурмбанфюрер! — отчеканил тот, но как только Миллер скрылась за дверью парикмахерской, он убрался восвояси.

Эльза и Шальц уединились в отдельной комнате.

— Я слушаю вас, — нетерпеливо произнесла Миллер.

— Центр не может приказать вам лететь с грузом, но этот вариант желателен. Гиммлер не станет уделять столько внимания пустяковому заданию. Центр оставляет решение этого вопроса за вами. Если вы полетите с грузом, вот вам адрес. По прибытии отправите письмо, написанное специальными чернилами, по этому адресу. Обратный адрес — вымышленный. К вам направят связника. Он сам разыщет вас. Пароль для связи: «Вам привет от Радомира». Отзыв: «Рада, что не забыл меня».

Миллер внимательно выслушала указания Центра в сказала:

— Передайте: я вылетаю с грузом. Если в воздухе случится что-то непредвиденное, я застрелю пилота.

— Что может случиться в пути?

— Кто-то может сообщить кому-то, что самолет с таким-то грузом вылетел в таком-то направлении, — объяснила она, думая о своем.

— Понимаю.

— Ну а теперь — прощайте. Большой привет Фрицу. И скажите ему, чтобы он позаботился о моем сыне…

Фриц не смог выполнить просьбу Эльзы, он погиб за два дня до победного салюта. Закончилась война, прошли десятилетия, а Радомира до сих пор мучает вопрос: «Когда погиб Милован?..»

Вместо эпилога

В курортных городах хорошо летом. С утра до вечера гуляют по улицам люди, веселые и беззаботные. И кажется, что теплые, солнечные дни слились в единый праздник.

Одно заставляет волноваться приезжих — это жилье… Гостиница, как правило, переполнена, частные квартиры заняты гостями и отдыхающими, приезжающими сюда по предварительной договоренности.

В такое время года командированным приходится туго. Но Морозову, инженеру-топографу, прибывшему в город по служебным делам, неожиданно повезло. В гостинице в центре города освободился номер на двоих. Лучшего и желать нельзя: солнечная сторона, буфет рядом в коридоре. И для работы, и для отдыха — хорошо.

Морозову и раньше приходилось бывать здесь. Он любил гулять широкими, утопающими в зелени улицами, нравилось ему сидеть на берегу реки, беседовать с отдыхающими. Нередко встречал знакомых, которые приезжали лечиться на курорт или просто отдыхать. Тогда он становился для них гидом. Вечера проходили в оживленных разговорах об истории и достопримечательностях города.

На этот раз Морозов, не спеша гуляя по городу, вышел на набережную реки. У моста трое босоногих мальчишек удили рыбу. Морозов остановился, дождался первой рыбешки, ловко выдернутой из воды, и неторопливо, довольный прогулкой, направился в гостиницу.

Поднявшись на второй этаж, он не обнаружил ключа от своего номера. Значит, в комнате кто-то поселился. Когда вошел в номер, высокий, широкоплечий блондин протянул ему руку и представился:

— Савицкий Степан Иванович, врач, через две недели уезжаю.

— Морозов Александр Иванович, инженер.

Поговорив о том, кто откуда приехал и чем занимается в городе, решили вместе поужинать в ресторане, находившемся на первом этаже. Затем снова поднялись в номер. Морозов принялся просматривать газеты, а Савицкий, достав книгу, вытащил оттуда фотографию, прислонил ее к телефонному аппарату на столике и лег на кровать.

Морозов оторвался от газет и внимательно посмотрел на снимок. На нем была молодая и очень красивая девушка лет двадцати. Светлые волосы, локонами спадающие на плечи, правильные черты лица, прямой взгляд больших серых глаз. Она словно не позировала фотографу, а приготовилась к серьезному и длительному разговору.

Лицо девушки показалось Александру Ивановичу знакомым. Он неотрывно смотрел на фотографию, пытаясь вспомнить, где ее видел.

— Простите за нескромный вопрос, — обратился он к Савицкому. — Кто эта девушка — ваша жена, родственница? Я спрашиваю потому, что ее лицо знакомо мне.

Савицкий поднял голову и тихо ответил:

— Это — моя мать. Встречаться вы с ней не могли, так как она погибла еще до войны.

Он замолчал. Видно, ему нелегко было говорить об этом.

— Где и когда это произошло, я не знаю, — продолжил он после паузы, — я был очень маленьким. Бабушка умерла в эвакуации, мне тогда было всего четыре года. Кроме этой фотографии и посмертного письма бабушки к лечившему ее врачу, у меня ничего не осталось. Я не знаю, кто мои родители. Мне ничего не известно о моих родственниках, я не уверен, что моя настоящая фамилия Савицкий.

Пораженный услышанным, Морозов отложил газету в сторону.

— Вот это история! — сказал он. — Вам надо искать родных, кто-то ведь остался в живых.

Морозов внимательно посмотрел на Савицкого: очень симпатичное лицо, открытое, сильное, а глаза печальные. Степан Иванович нахмурился и ответил:

— Двадцать лет ищу, но все безуспешно. После смерти бабушки я попал в детдом, поколесил по всему Советскому Союзу. В личном деле осталась только эта фотография и письмо к врачу, которого тоже уже нет в живых. На обратной стороне фотографии написано: «Дочь Лиза — мать Степана». Ниже приписка: «Погибла перед войной». — Савицкий горестно вздохнул. — Возможно, в моем деле были еще какие-то документы, да затерялись. А данных, которыми я располагаю, для розыска родственников мало. Правда, посмертное письмо бабушки подписано «С.Миллер». Но это мне также ничего не дало. На все мои запросы приходили одинаковые ответы: «Для розыска ваших родителей и родственников данных недостаточно…»