И лишь Викентий Воробьёв сохранял полнейшую невозмутимость. На Сашу он даже не взглянул, куда больше его волновало присутствие г-на Усольцева, нежданного, незваного и уж точно нежеланного гостя. Тот, почувствовав на себе взгляд главного врача, уточнил:

- Все в сборе? Стало быть, можно начинать?

- Давно пора, а вы всё тянете! - Проворчала тётя Клава. - Никаких нервов с вами нет! Поседеть можно от волнения!

Учитывая то, что поседела тётя Клава лет, эдак, с десять назад, слова её прозвучали как шутка, и слегка разрядили обстановку. Петраков, по крайней мере, в драку на чиновника больше не собирался, да и Викентий Иннокентьевич позволил себе улыбнуться мимолётом. Хотя уж он-то одним из первых рисковал поседеть, руки у него подрагивали, и он заметно нервничал, будто предчувствуя заранее беду.

И она не заставила себя долго ждать.

- Что ж, в таком случае, позвольте сделать небольшое объявление, касающееся каждого из вас. Вам это вряд ли известно, но я был душеприказчиком, адвокатом, а так же правой рукой покойной графини Никифоровой, Марьи Станиславовны, и ныне присутствую здесь, дабы огласить её последнюю волю!

- Так она и впрямь была графиней! - Вырвалось у Веры, кажется, слишком громко. - А мы-то думали, это всего лишь старческий бред!

- Вера, помолчи! - Прикрикнул на неё Викентий Иннокентьевич, но Усольцев на бестактность молодой медсестры внимания не обратил, и, усмехнувшись, достал из своего портфеля какой-то документ, и с улыбкой продемонстрировал его собравшимся. - Незадолго до своей смерти Марья Станиславовна попросила меня обналичить все её банковские счета, чтобы сделать некую покупку, которая, признаться, показалась мне странной. Поначалу я решил, что это, как вы, милая барышня, изволили выразиться, "старческий бред", но Марья Станиславовна до последней минуты своей жизни сохраняла трезвый рассудок, вот в чём дело! Она объяснила мне свои мотивы, и я, разумеется, согласился с ней, не думаю, что у меня было право препятствовать ей в её последней воле... Дело в том, - Усольецев перевёл дух, и промокнул платком вспотевший лоб, - дело в том, уважаемые господа, что Марь Станиславовна выкупила Басманную больницу у городских властей. Выкупила в частное пользование, и после своей смерти завещала некой Александре Ивановне Тихоновой, стало быть, вам?

Саша вопросительного взгляда душеприказчика и не увидела вовсе, из-за беспросветной пелены слёз. Ей казалось, что она больше не заплачет уже никогда, но Марья Станиславовна сумела её поразить.

- Поздравляю, милая девушка! – С улыбкой сказал Усольцев. - Отныне вы – хозяйка всего этого заведения, и вольны распоряжаться здесь, как вам вздумается!

Разъярённый, полный бессильного отчаяния возглас Викентия Воробьёва Саша тоже не услышала. Не выдержав, она разрыдалась в голос, и Марина поспешно обняла её, и прижала к своей груди. Остальные в полнейшем недоумении переговаривались между собой, обсуждая неожиданную смену командования, но настрой у персонала был положительный. Особенно радовались усмехающийся в усы Сидоренко и Вера, времени от времени повторяющая: "Ай да Марья Станиславовна, ай да пронырливая старая карга!"

- Этого не может быть! - Продолжал возмущаться Викентий Иннокентьевич, и в отчаянии своём дошёл до того, что подбежал к душеприказчику и схватил его за грудки. - Она не могла этого сделать! Не могла! Больница принадлежит государству, чёрт подери, она не могла выкупить её, не могла!

Плечистый и высокий Семён Петраков оттащил разбушевавшегося Воробьёва от Усольцева, и проревел у него над ухом:

- Викентий Иннокентьевич, немедленно успокойтесь!

Да с таким вызовом, что Воробьёв сразу понял – увы, его больше не воспринимают всерьёз. Кончились времена его славного правления, а всё из-за кого?! Из-за какой-то полоумной старой карги?!

- Это было не так-то просто, - с запозданием отозвался душеприказчик, отвечая на вопрос Воробьёва, - но у покойного супруга Марьи Станиславовны имелись связи в самых неожиданных кругах. Графине пошли навстречу, но только в порядке исключения, и, разумеется, не бесплатно! Очень не бесплатно. В эту покупку пришлось вложить немалую сумму, и почти столько же на, хм, некие подношения в соответствующие инстанции...

- Взятки! Мзда! Называйте вещи своими именами, чёрт возьми! – Кричал Воробьёв. – Она их всех подкупила, старая ведьма!

- Викентий Иннокентьевич, я бы на вашем месте повежливее отзывалась о даме, да ещё и покойной... - Проворчала тётя Клава, но даже в этом вполне справедливом упрёке Воробьёву снова почудилось неуважение к нему лично.

- А вы вообще кто такая?! С какой стати мною командуете?! Вы всего лишь ключница, чёрт бы вас побрал!

- Викентий, замолчи, - резко осадила его Марина. А затем, чуть отстранив Сашу от себя, заглянула в её заплаканные глаза и попробовала улыбнуться. Саша вяло улыбнулась в ответ, но у неё не то, чтобы получилось, и тогда за дело взяться Сидоренко, в своей обычной, чуть грубоватой манере:

- Саня! А ну кончай разводить мокроту! Вытирай слёзы, слышишь меня?! Радоваться надо, а она ревёт, вот бестолочь! Ох, Саня-Санечка, а была бы ты парнем – не ревела бы белугой! Цены бы тебе тогда не было!

Саша доброму совету вняла, и слёзы, действительно, вытерла. Правда, мельком взглянув на платок со знакомым до боли золотистым вензелем Волконских, едва ли не разрыдалась снова, но под насмешливым взглядом Ипполита Сидоренко, сдержала себя и улыбнулась ему уже немного повеселее, чем улыбалась Воробьёвой с полминуты назад.

- Ну что ж, - произнёс Сидоренко, оглядев тяжёлым взглядом своих коллег. – Не знаю, как вам, а мне новая кандидатура нравится! Лучше, пожалуй, и не придумать - разве что, меня самого? (Тут все категорично покачали головами, и Сидоренко изобразил лёгкое расстройство по этому поводу) Ладно-ладно, предатели, не очень-то и хотелось! Что ж, Санька, поздравляю! Жаль, конечно, что девка командовать будет, а не мужик, но уж лучше ты, чем этот очкастый упырь!

- Что?! – Взревел Викентий Иннокентьевич, задетый за живое. Он, конечно, знал, что за глаза его в больнице называют именно так (спасибо той же Никифоровой!), но чтобы посметь высказать такое ему в лицо... это случилось впервые. И это был полный крах.

- Надеюсь, ты его первым делом отсюда выкинешь? – Продолжил глумиться Сидоренко. – Или, нет, не так! Я заберу его к себе, ассистентом! Викентий! Как смотришь на то, чтобы сменить квалификацию и поработать немного с покойниками? Как ты там говорил, когда отправлял ко мне бедную девчонку? Чтобы развивать способности во всех областях? Так это милости просим, я тебя всегда жду!

На его шутку рассмеялись все, даже Марина позволила короткую улыбку. А Сидоренко, похлопав Сашу по плечу, сказал тихонько:

- Поздравляю, девочка! Это победа! – И, склонившись совсем уж к её уху, прошептал: - Приходи ко мне в подвал, когда всё закончится! Это дело надо обязательно отметить, у меня для такого случая припасён чудесный коньяк!

Саша улыбнулась ему, и тогда Сидоренко ушёл, не забыв демонстративно поклониться в пол своему бывшему начальнику, Викентию Воробьёву. А Вера, следующая на очереди с поздравлениями, бросилась к Сашеньке на шею и расцеловала её в обе щёки.

- Милая моя, как же это здорово, ты снова останешься с нами! Саша! Это тебе в награду за твою доброту, несомненно! Недаром говорят: всё возвращается, и добро, и зло, да не просто так, а в трёхкратном размере! Саша, как же я за тебя рада! - Улучив момент, Вера взяла Сашу за руку украдкой, и вложила какую-то бумагу в её ладонь, и прошептала: - Это тебе от Никифоровой. Она попросила передать в тот день, когда я впервые видела её живой. Велела не сразу, а "После визита господина Усольцева". Я сочла это бреднями полоумной старухи, а, выходит, она знала, что делала?

- Вера, милая, да она с самого начала знала, что делала! – С неподдельной грустью ответила ей Сашенька, сжимая небольшой листочек бумаги в руке. Однако когда к ней подошла Марина, Саша поспешила убрать записку в карман, чтобы не возникло лишних вопросов.