- Марья Станиславовна, ну что вы! Я не могу принять такого подарка, я… – Попыталась, было, воспротивиться Саша, но Никифорова на удивление хорошо орудовала здоровой правой рукой, и её цепкие пальцы вцепились в Сашину руку, зажимая в ней ладанку на тоненькой серебряной цепочке.

- Не оскорбляй старушку отказом, девочка, - серьёзно сказала Марья Станиславовна, глядя на Сашу проницательно и серьёзно. – Я со всей душой! Другого наследства у меня нет, разве что, миллионы под подушкой, ха-ха? А вот эта вещица, клянусь тебе, самое дорогое, что есть у твоей тридцатилетней Марьи Станиславовны! Я бы завещала тебе её, Саша, но ты же видишь, я молода и полна сил, и умирать пока не собираюсь – кто же умирает в тридцать лет? Поэтому, бери так, не дожидаясь моей смерти – тебе она нужнее. От греха всяческого убережёт, и от молвы дурной, ты только веруй. Веруй и молись.

Только это теперь Саше и оставалось, вот уж воистину, права была всезнающая Никифорова!

- Спасибо вам большое, – Александра вытерла слёзы и заставила себя улыбнуться. – Я очень ценю вашу щедрость, вашу отзывчивость! Это так приятно… А я… я не должна была так себя вести, извините. Я в последнее время сама не своя из-за всего этого!

- Саша, девочка моя, мой тебе совет: держись подальше от этих аристократов, милая! Ничего, ничего хорошего от них ты не увидишь, только слёзы и страдания. Забудь его. Попробуй забыть.

Забудешь тут! Особенно, когда они совсем скоро породнятся, спасибо Алёне Александровне и Ивану Кирилловичу!

- Ох, Марья Станиславовна… - Только и сказала Саша, прекрасно понимая, что Мишеля Волконского она не забудет уже никогда, можно даже и не пытаться. И ей было стыдно самой себя, стыдно, что так глупо влюбилась – в человека, который никогда не посмотрит на неё как на равную. Стыдно за свою мать, которая вела себя и впрямь как последняя дрянь, заставляя страдать и Мишеля, и Юлию Николаевну, ныне покойную. А ещё ей было очень стыдно перед Авдеевым.

«Ему-то я как посмотрю в глаза после всего этого?!», спросила она саму себя. А заговорщицкие взгляды, что бросала ей то и дело Вера, заставляли Сашеньку краснеть и отворачиваться то и дело. Наверняка говорливая подружка уже доложила об утреннем инциденте всем больничным медсёстрам и тёте Клаве в том числе, вон как косится с улыбкой.

Так и вышло, что единственное место, где Саша смогла спрятаться от них ото всех, стала палата Владимирцева. С ним она тоже не слишком хотела видеться после вчерашнего безобразия, но из двух зол пришлось выбирать меньшее.

- Как вы себя чувствуете, Владимир Петрович? – Спросила Александра, старательно делая вид, что ничего не произошло. – Надеюсь, вы…

Она замолчала на полуслове, поначалу не поверив своим глазам. Вместо осунувшегося, потрёпанного жизнью молодого старика, перед ней ныне сидел редкой красоты мужчина лет двадцати пяти. Широкоплечий – теперь, когда вместо больничной пижамы он был одет в элегантный костюм заграничного покроя, это становилось особенно заметно; с прямой спиной и горделиво поднятой головой, и светлым, ясным взглядом. Русые волосы его, чуть вьющиеся на кончиках, были аккуратно подстрижены, пшеничного цвета усы – подровнены, а подбородок и щёки лишились уже привычной недельной щетины.

Единственное, что выдавало в этом франте офицера Владимирцева, было инвалидное кресло, в котором он по-прежнему сидел. Сашенька не удержалась, и ахнула:

- Владимир Петрович, вы ли это?!

Он не обиделся на эту бестактность, в ответ лишь развернув коляску боком, демонстрируя себя в профиль, затем рассмеялся, и, подъехав к ней, протянул руку – как будто бы призывая её сделать то же самое, чтобы он смог поприветствовать её поцелуем. Такие вежливости от вечно грубого и заносчивого эгоиста Владимирцева Саше были удивительны.

«Господи, что с ними со всеми творится такое?!», изумилась она, но руку всё же протянула.

- Александра Ивановна, рад вас видеть! – Произнёс Владимир, и даже голос его ныне звучал по-другому. Склонившись к её руке, он и впрямь запечатлел на ней поцелуй, приятно пощекотав усами. – Позвольте прежде выразить вам мои глубочайшие извинения по поводу вчерашнего вечера!

Что?!

- Что? – Пролепетала Сашенька, изумлённая этой вежливостью.

- Вчера я повёл себя недостойно, словно забыл, что передо мной юная девушка, а не бывалый гусар! Благо, Волконский напомнил и открыл мне глаза на моё ничтожество. Простите, пожалуйста, что так вышло, Александра Ивановна! Мне безумно стыдно, что я поставил вас в такое положение.

«Очень надеюсь, что Волконский не сказал ему, куда увёз меня после наших посиделок…», подумала Саша, всё ещё не веря собственным ушам.

- Владимир Петрович, всё в порядке, право, вам не стоит извиняться! – С трудом она подобрала нужные слова. – И, простите, с каких пор вы говорите мне «вы»? По-моему, за распитием виски люди как раз должны переходить на «ты», но уж никак не наоборот!

- Ох, Александра Ивановна, не напоминайте! – Владимирцев вымученно улыбнулся и покачал головой. – Прошу вас, давайте забудем этот дурацкий инцидент. Мне, в самом деле, очень стыдно!

- Как вам будет угодно, – отозвалась Сашенька. И тут же подмигнула ему украдкой. – Вы, быть может, сочтёте меня испорченной, но мне понравилась ваша компания! Знаю, в вашем обществе девушки не говорят такого мужчинам, но… было весело. Нет, правда. Особенно в те моменты, которые я ещё помню. – Со стыдом добавила Саша, повернувшись к окну. Владимирцев рассмеялся у неё за спиной, и, подкатив своё кресло к ней, остановился возле подоконника. И спросил тихо:

- Вы простили меня?

- Разумеется, я вас простила, Владимир Петрович! И, более того, я и не думала винить вас. Это моя вина и только моя. – Снова посмотрев за окно, Саша к своему удивлению увидела чёрную лакированную карету с гербом Волконских, на которых обычно разъезжал Иван Кириллович. И до того нехорошее предчувствие охватило её, что она даже потеряла нить разговора.

- Что с вами? – Обеспокоенно спросил Владимирцев. Ему снизу не видно было, что происходит за окном, а встать он никак не мог.

- Кажется, за мной приехал мой будущий отчим. – Отозвалась Сашенька, и, с извиняющимся видом посмотрев на Владимирцева, вынуждена была откланяться. – Я загляну завтра, и мы сменим перевязку, если вы не будете против. – Сказала она на прощанье, не слишком-то надеясь на положительный ответ. В прошлый раз, помнится, Владимирцев едва ли не в драку на неё кинулся, когда Саша пыталась его перевязать.

Но Володя сегодня был на удивление покладистым, и сказал:

- Я не буду против, Александра Ивановна. Более того, я буду ждать вашего прихода с нетерпеньем. У меня теперь, кроме вас с Мишелем, никого не осталось. А Мишель, сами знаете какой, с ним совсем не так весело, как с вами!

- Да уж, он явно не стал бы напиваться с вами в чертогах больницы до зелёных чертей… - Произнесла Сашенька, пряча улыбку, а Владимирцев рассмеялся и укоризненно погрозил ей пальцем.

- Я же просил вас не вспоминать об этом более!

«И как же я его брошу? – думала Саша, спускаясь по ступеням во двор, где только что остановилась чёрная карета. – Если Воробьёв положит конец моей практике, что станет с бедным Владимирцевым? Кто ещё, кроме меня, будет навещать его? Вера? Тётя Клава? Сказать пару скупых слов, поглядеть с жалостью, да сменить перевязку? А ему забота нужна, забота! Понимание, а не жалость! Господи, нет, только бы мне разрешили поработать здесь ещё немного, хотя бы месяц! А уж как поставим его на ноги, тогда можно будет с чистой совестью уходить…»

За своими мыслями она не заметила, как кучер спрыгнул с облучка и открыл дверь кареты, откуда вышел вовсе не Гордеев, как Сашенька боялась, а её мать. А следом за ней, одетый с иголочки, маленький аристократ Арсений.

- Сестрёнка! – Взвизгнув совсем по-девичьи, он бросился к ней, и с разбегу обнял её за талию, уткнувшись в живот. Саша рассмеялась, присела рядом с ним, и расцеловала его в обе щёки, а Алёна тотчас же принялась отчитывать обоих за неподобающее поведение.